Недействительность сделок должника

В современной зарубежной, а также отечественной дореволюцион­ной юридической науке и практике накоплен солидный опыт построения и использования правовых механизмов опровержения (или, как говорили дореволюционные юристы, уничтожения) действий должника, совершен­ных им в промежуток времени, предшествующий официальному банкрот­ству, когда он уже являлся фактически несостоятельным, и влекущих уменьшение его активов, из которых конкурсные кредиторы могли бы по­лучить удовлетворение своих требований. Речь идет о заключении долж­ником договоров безвозмездной передачи (дарения) принадлежащего ему имущества, освобождении отдельных лиц от исполнения обязательств передним, получении кредитов под чрезмерно высокий процент, распро­даже имущества по низкой или символической цене и т.п. Известны и наиболее распространенные мотивы таких действий: желание скрыть сложность финансового состояния организации-должника, попытка «пе­реоформить» собственное имущество на родственников и доверенных лиц но избежание его включения в конкурсную массу, стремление освободиться от долгов через умышленное банкротство [7].

Любой законодатель, создавая национальную систему несостоятель­ности и решая, какими правовыми средствами опровержения действий недобросовестного банкрота наделить кредиторов, неизбежно столкнет­ся с рядом проблем.

Во-первых, решение этого вопроса многовариантно. В гражданском и предпринимательском (торговом) праве содержится достаточно примеров того, как защитить интересы кредиторов, которые почерпнуты из законо­дательных актов о несостоятельности, изданных в разных странах и в раз­личные исторические периоды.

Во-вторых, закрепление в национальном законодательстве о банк­ротстве норм, касающихся условий и порядка опровержения действий дол­жника-банкрота всегда связано с проблемой достижения компромисса в степени защищенности интересов, с одной стороны, кредиторов долж­ника, желающих опровергнуть убыточные по своим последствиям дей­ствия, а с другой — контрагентов должника, получивших от него имуще­ство в результате выполнения указанных действий и, вполне вероятно, за­ключивших и исполнявших договор добросовестно.

Эта проблема имеет и более широкое звучание: нужно найти равно­весие между интересами кредиторов, стремящихся свести к минимуму имущественные последствия убыточных действий должника, и необходи­мостью стабильности имущественного, предпринимательского оборота. В связи с этим уместно привести мнение известного дореволюционного ученого-юриста Г.Ф. Шершеневича, который считал, что самая трудная задача законодателя в конкурсном праве — это согласовать интересы раз­личных претендентов на имущество несостоятельного должника с инте­ресами общественного кредита.

Наконец, в-третьих, рассматриваемая часть законодательства о банк­ротстве может потребовать неоднократного пересмотра в связи с ее при­менением, которое обнаружит юридические ошибки, дисбаланс интере­сов или затруднительность практического использования.

В силу изложенного представляется интересным и необходимым, опираясь на достижения правовой мысли в этой области, рассмотреть рос­сийский вариант правового регулирования опровержения действий орга­низаций-должников, совершенных в ущерб их кредиторам, воплощенный и Законе о банкротстве 1998 г.

Форма опровержения действий должника и их правовая природа

Юридической науке известно опровержение действий должника, совершенных им в ущерб кредиторам, в двух основных формах:

1) в форме признания недействительными действий должника, не квалифицируемых как сделки, в первую очередь действий, которые опре­деляются понятием «исполнение обязательства» (передача товаров, ве­щей по договору, уплата денег по денежному обязательству, в результате чего происходит уменьшение активов должника);

2) в форме признания недействительными сделок, совершенных дол­жником.

Данная классификация основана на позиции, согласно которой ис­полнение как способ прекращения обязательства (ст. 408 ГК РФ) сдел­кой не является, хотя этот вопрос и остается дискуссионным. Противопо­ложная позиция не только подорвала бы предложенную классификацию, но и внесла бы существенные коррективы в соображения, которые будут высказаны далее.

Следует заметить, что при изучении дореволюционной юридической литературы по этому вопросу (серьезные отечественные исследования на данную тему в современный период пока не появились) может сформиро­ваться неверное представление, что опровергаемые кредиторами действия должника-банкрота по исполнению обязательств классифицировались по своей юридической природе как сделки, признаваемые посредством опро­вержения недействительными.

Так, Г.Ф. Шершеневич, раскрывая юридические основания опровер­жения действий должника, говорил, что закон признает целый ряд сделок недействительными в отношении конкурсных кредиторов. Следователь­но, такие сделки признаются по закону не ничтожными, а лишь опровер­жимыми по инициативе конкурсного попечителя. Однако нет сомнений в том, что предметом опровержения, по мысли Г.Ф. Шершеневича, явля­ются именно действия по исполнению обязательства должника, возник­шего на основании договора, а не сам договор как двусторонняя сделка. Г.Ф. Шершеневич считал, что эти сделки сохраняют свою силу в отноше­нии лиц, их заключивших, т.е. несостоятельного должника и третьих лиц, и последние имеют право впоследствии настаивать на исполнении со сто­роны несостоятельного должника из образовавшегося у него впоследствии имущества. В этом отношении рассматриваемое опровержение отличает­ся от других случаев опровержения, которые известны современным по­ложительным законодательствам и направлены на уничтожение самой силы сделки, а не только ее результата, имеют своей целью восстановле­ние того положения, в котором стороны находились до заключения сделки.

Употребление указанным автором термина «сделка» связано, оче­видно, с особым подходом к ее юридической судьбе в результате опровер­жения исполнения обязательства несостоятельного должника, который был сформулирован в зарубежной и отечественной юридической литера­туре XIX в. При признании недействительным действия должника по ис­полнению обязательства перед третьим лицом сделка, не теряя своей дей­ствительности в целом, утрачивает силу только для кредиторов несостоя­тельного должника. Речь идет о так называемой относительной недействи­тельности. А.Х. Гольмстен раскрывал такую недействительность следую­щим образом: «Когда мы говорим о недействительности самой по себе, то предполагаем известный порок акта (речь идет об акте в смысле сдел­ки. — В.Б.), благодаря которому он отпадает как основание, как причина известных последствий; при относительной же недействительности акт без­упречен сам по себе и парализуется лишь то или другое его последствие в том или другом направлении, — называть это можно обессилением акта, обесправлением».

Изложенное позволяет сделать вывод, что такая форма опроверже­ния действий несостоятельного должника, как признание действий по ис­полнению его обязательств перед контрагентами недействительными, может именоваться относительной недействительностью сделки должни­ка, поскольку между этими понятиями необходимо поставить знак равен­ства.

С мнением о том, что самостоятельным предметом опровержения могут выступать действия по исполнению обязательства, а не сама сделка несостоятельного должника, был согласен и Н. Тур, который полагал, что действия должника, могущие подлежать пересмотру, в законах о несостоя­тельности следует именовать «распоряжениями», под которыми он пони­мал отчуждение имущества, производство и получение должником плате­жей, т.е. то, что охватывается исполнением обязательств.

Признание недействительными действий несостоятельного должни­ка по исполнению обязательств связано с более нежелательными послед­ствиями для лиц, принявших такое исполнение, — «третьих лиц», неже­ли при признании недействительной сделки, совершенной между ними, особенно если речь идет о возмездном договоре (ст. 423 ГК РФ). Третье лицо в первом случае вынуждено вернуть все приобретенное от несостоя­тельного должника в конкурсную массу, не получая одновременно назад собственного исполнения, а становясь чаще всего обычным конкурсным кредитором, который рискует вообще не получить удовлетворения по сво­им требованиям в процессе конкурсного производства. Напротив, при при­знании недействительной сделки с должником проводится двусторонняя реституция и третье лицо избегает реального ущерба.

Указанное теоретическое положение нашло отражение в современ­ных российских актах о несостоятельности: Законе о банкротстве 1992 г., который утратил силу, и Законе о банкротстве 1998 г. В частности, ст. 28 Закона 1992 г., посвященная признанию недействительными действий должника, совершенных до признания его банкротом, содержала норму, согласно которой «в случае признания действий должника недействитель­ными кредиторы обязаны возвратить в конкурсную массу все полученное ими в результате этих действий, а при невозможности возвратить все по­лученное в натуре — возместить его стоимость в деньгах». Наличие этой нормы было прямым следствием того, что законодатель заложил в текст указанной статьи модель опровержения именно в форме признания не­действительными действий должника по исполнению обязательств при со­хранении действительности сделок с третьими лицами.

В ныне действующем Законе о банкротстве процитированной нор­мы нет, так как положения ст. 78 данного Закона направлены уже на пол­ное уничтожение силы сделки должника с третьим лицом, последствием чего является двусторонняя реституция в соответствии со ст. 167 ГК РФ. Единственный вопрос, который, возможно, требует разрешения в данном случае, — о соотношении п. 2 ст. 167 ГК РФ и абз. 7, 8 п. 1 ст. 98 нового Закона о банкротстве. Поясним сказанное. Очевидно, что ст. 78 нового Закона имеет «межпроцедурный» характер, т.е. ее нормы, хотя и поме­щены в главе V «Внешнее управление», могут быть применены и при про­цедуре конкурсного производства. Если сделка должника будет признана недействительной на основании п. 3 ст. 78 Закона о банкротстве по заяв­лению конкурсного управляющего, третье лицо, руководствуясь п. 2 ст. 167 ГК РФ, возвращает полученное по сделке в конкурсную массу. Та же нор­ма Кодекса вроде бы обязывает и конкурсного управляющего возвратить третьему лицу исполненное им в пользу должника, но определенным пре­пятствием этому становятся положения ст. 98 Закона о банкротстве, со­гласно которым, во-первых, все требования к должнику могут быть предъявлены лишь в рамках конкурсного производства и, во-вторых, ис­полнение обязательств должника допускается только в порядке, установ­ленном нормами о конкурсном производстве, тем более что п. 2 ст. 167 ГК РФ допускает возможность на уровне закона, иного, чем Кодекс, отсту­пить от правила о двусторонней реституции. И все же, учитывая то, что п. 4 ст. 101 Закона о банкротстве прямо уполномочивает конкурсного уп­равляющего предъявлять иски о признании недействительными сделок, совершенных должником, можно сделать вывод: нормы ст. 98 Закона о банкротстве не должны препятствовать двусторонней реституции, прово­димой независимо от конкурса.

В литературе нет единого мнения относительно правовых основа­ний признания недействительными действий несостоятельного должника по исполнению обязательств перед третьими лицами. Кратко рассмотрим основные подходы к правовой природе этой формы опровержения.

1. Деликтная теория. Ее приверженцы объясняют право опровер­жения наличием деликта в действиях третьего лица, принимающего ис­полнение от должника. Третье лицо несет бремя последствий опроверже­ния исполнения обязательств должником в силу того, что предполагается факт злонамеренности его действий в соглашении с должником и в ущерб кредиторам. Попыткой устранить недостатки этой теории стала примыка­ющая к ней теория квазиделикта (действия третьего лица рассматрива­ются «подобно злонамеренным»).

2. Легальная теория. А.Х. Гольмстен, называвший ее теорией ис­ключительной охраны интересов кредиторов, писал: «Основная идея этой теории та, что в силу закона в интересах кредиторов создается (при изве­стных фактических условиях) особое обязательственное отношение меж­ду кредитором и лицом, приобретшим имущество по акту, совершенному должником, отношение, по силе коего кредитор может требовать имуще­ство, этим лицом приобретенное». Основой опровержения, таким обра­зом, выступает не правонарушение, не договор, а закон, конструирующий особое обязательственное отношение.

3. Теория исполнительной силы. Признание недействительными дей­ствий должника основывается на особом вещном праве не только на на­личное имущество должника, но и на вещи, выбывшие из его состава и в силу этого вещного права подлежащие возвращению для удовлетво­рения претензий кредиторов.

Признание недействительными сделок несостоятельного должника как способ охраны прав кредиторов также находит применение и институ­те банкротства и основывается на общих положениях о недействительно­сти сделок, разработанных в гражданском нраве (основания, порядок и последствия признания сделок недействительными). Имеете с тем зако­нодательная конструкция правил о недействительности сделок должника-банкрота, помещенных в нашем законодательстве (ст. 78 Закона о банк­ротстве), имеет свою специфику, не всегда учитываемую комментаторами Закона, о чем речь пойдет далее.

Законодательная конструкция оснований недействитель­ности сделок должника

Некоторые авторы (например, С.Э. Жилинский, А.В. Юхнин) вы­сказывают мысль о том, что нормы, предусмотренные п. 2—4 ст. 78 Зако­на о банкротстве, где речь идет о недействительности сделок должника, совершенных им с заинтересованным лицом (п. 2), влекущих предпочтительное удовлетворение требований отдельных кредиторов (п. 3) и связанных с выделом доли (пая) в имуществе участнику организации-долж­ника (п. 4), надлежит воспринимать как особые, специальные основания недействительности сделок, закрепленные законодательством о банкрот­стве в дополнение к основаниям, установленным ГК РФ (ст. 162, 165, 168—179). Такой вывод представляется неверным, поскольку не соот­ветствует норме п. 1 ст. 166 ГК РФ, согласно которому «сделка недействительна по основаниям, установленным настоящим Кодексом». Это положение надлежит толковать таким образом, что ГК РФ устанавливает исчерпывающий перечень оснований недействительности сделок, не под­лежащий расширению другими федеральными законами. Эта точка зре­ния поддерживается и в литературе, посвященной Гражданскому кодексу Российской Федерации.

Если не рассматривать нормы п. 2—4 ст. 78 Закона о банкротстве как самостоятельные основания недействительности сделок, то каково же в таком случае их предназначение? Ответ на этот вполне резонный вопрос таков: содержание упомянутых пунктов Закона следует квалифици­ровать как запрещающие нормы (нормы-запреты) и читать их, например, следующим образом: «Должнику запрещается совершать сделки с заин­тересованными лицами, если в результате их исполнения кредиторам причиняются или могут быть причинены убытки» (п. 2 ст. 78 Закона о банк­ротстве). Основанием же для признания таких сделок недействительны­ми будет выступать ст. 168 ГК РФ, которая допускает установление оспоримости сделки, не соответствующей требованиям закона (а сделки, указанные в п. 2—4 ст. 78 Закона о банкротстве, признаются именно оспо­римыми).

Изложенное совершенно не означает необходимости корректиров­ки формулировок ст. 78 путем внесения изменений в Закон о банкрот­стве, а лишь устраняет возможные разночтения в применении ГКРФ и рас­сматриваемых норм законодательства о банкротстве. К тому же сформу­лировать положения п. 3 ст. 78 Закона о банкротстве —как нормы-запрета дело вряд ли выполнимое ввиду невозможности увязать запрет должнику на совершение сделок с шестимесячным сроком, предшествующим воз­буждению судебного производства по делу о банкротстве.

Таким образом, опровержение недобросовестных действий должника посредством норм ст. 78 Закона о банкротстве будет юридически грамот­ным только с использованием их в комбинации со ст. 168 ГК РФ.

Рассмотрев значение ст. 168 ГК РФ в ныне действующем законода­тельстве о банкротстве, хотелось бы обратить внимание на теоретическую и практическую невостребованность нормы этой статьи Кодекса при при­менении Закона о банкротстве 1992 г. В этом Законе был раздел VI «Неправомерные действия должника, собственника предприятия-должника, кредитора и иных лиц». Механизм реализации норм, помещенных в дан­ный раздел, на первый взгляд отсутствовал (административных санкций и законодательстве не было, уголовная ответственность также не уста­навливалась). Вместе с тем положения ст. 28 указанного Закона, в пер­вую очередь нацеленные на защиту интересов кредитора от «растаскивания» должником своего имущества, достаточного практического приме­нения не получили, причем, по-видимому, как по объективным причинам (небольшое количество возбуждаемых дел о банкротстве, особенно на пер-iiom этапе действия названного Закона, отсутствие организационных, кад­ровых условий), так и вследствие сложности доказывания оснований для применения ст. 28.

Статьей 44 Закона о банкротстве 1992 г. устанавливалось, что под неправомерными действиями должника понимаются нарушения, связан­ные с умышленными, некомпетентными или небрежными действиями должника до открытия конкурсного производства, наносящие ущерб кре­диторам, а в ст. 45 конкретизировалось, что к неправомерным действиям должника до открытия конкурсного производства относятся действия, со­вершенные в предвидении несостоятельности (банкротства) предприятия и наносящие ущерб интересам всех или части кредиторов (далее шел не­закрытый перечень примеров таких действий). Следовательно, убыточ­ные для кредиторов сделки должника могли при наличии указанных усло­вий рассматриваться как не соответствующие закону (ст. 44, 45 Закона о банкротстве 1992 г.) в силу прямого указания об этом в его тексте и при­знаваться недействительными пост. 168 ГКРФ, а до введения » действие части первой Кодекса — по п. 1 ст. 30 Основ гражданского законодатель­ства.

Иными словами, нормы раздела VI Закона о банкротстве 1992 г. содержали дополнительные к ст. 28 этого Закона правовые средства ох­раны интересов кредиторов от «растаскивания» имущества должника-банкрота, но лишь с тем отличием, что здесь уничтожалась сила сделки в целом, а не отдельных действий по ее исполнению, как было заложено в ст. 28. Однако, как уже указывалось, опровержение действий предпри­ятия-банкрота путем признания недействительными сделок, обладающих признаками неправомерных действий, ни теоретической, ни тем более практической реализации не получило.