Религиозно-философские идеи Д.Мережковского

В молодости Мережковский отдал дань позитивизму, увлекался работами Г. Спенсера и был сторонником гегелевской диалектики. Учение позитивистов – стремление поставить умственный мир человечества на твердую основу науки через совершенное отрицание всяких теологических и метафизических идей – приходило в противоречие с религиозными идеалами, впитанными Мережковским с детства, рождало безысходные сомнения. "Никогда еще люди так не чувствовали сердцем необходимости верить и не понимали разумом невозможности верить. В этом болезненном, неразрешимом диссонансе, этом трагическом противоречии так же, как в небывалой умственной свободе, в смелости отрицания, заключается наиболее характерная черта мистической потребности двадцатого века", – писал Мережковский.

Здесь кроется причина бесконечных антиномий и метафизических противопоставлений, метаний из одной крайности в другую, попыток примирить антихристианский нигилизм Ф. Ницше с исканиями вселенской церкви В. Соловьева. Мережковский осознавал свой дуализм и пытался преодолеть его, в этом он видел свою основную мировоззренческую задачу. Его устремления были направлены на то, чтобы наново рассмотреть основы христианской догматики.

Прежде всего во всех произведениях Мережковского предпринята попытка осознать, возможно ли совмещение "божеского" и "человеческого". Ему одинаково важны и правда небесная и правда земная, дух и плоть, ареной борьбы которых становится человеческая душа. Он не принимает многого в официальной церкви: ее устаревшие обряды, помпезность, отдаленность от народа. Им овладевает идея (вслед за В. Соловьевым) воссоединить католичество и православие, восточный образ "богочеловека" с западным "человекобогом". Важна не церковь, а искренняя вера в бога. Вот почему так важен для Мережковского "последний святой" Серафим Саровский, который предстает перед читателями в образе благочестивого святого, несущего свою "святость" в народ. Он контрастирует с жестокой, суровой эпохой Павла и Александра I.

В романах Мережковского важное место занимает поиск идеалов, будь то духовная жизнь декабристов или искания раскольников, сектантов. Он, как правило, идет от метафизической антиномической схемы: Христос и Антихрист, Человек и Человекобог, Дух и Плоть, христианство и язычество, "власть неба" и "власть земли" и т.д. Но мучительный поиск разрешения противоречий приводит Мережковского к выводу о том, что идеалы гуманизма, ценности христианства, понятие Царства небесного и смысл царства земного для него несовместимы, метафизически разорваны. Он пишет: "Когда я начинал трилогию "Христос и Антихрист", мне казалось, что существуют две правды: христианство – правда о небе и язычество – правда о земле, и в будущем соединении этих двух правд – полнота религиозной истины. Но, кончая, я уже знал, что обе правды – о небе и о земле – уже соединены в Иисусе Христе... Но теперь я также знаю, что надо было мне пройти эту ложь до конца, чтобы увидеть истину. От раздвоения к соединению – таков мой путь...". Следы этой раздвоенности сохраняются в философии Мережковского на протяжении всей его жизни. Недаром он выбирает для своих романов особенные, смутные времена, наполненные раздором, раздвоением, сомнениями. Таковы, например, эпохи Юлиана Отступника (христианство уже победило, но язычество еще существует), или Леонардо да Винчи (возрождается эллинизм, а христианство вырождается), или Петра I, или религиозной смуты в Египте и на Крите. Кризис гуманизма, кризис веры в торжество добра наложили мощный отпечаток на творчество Мережковского. В ряде его романов наблюдается полное смещение нравственных норм, тщательное описание жестокости и насилия. В духе ницшеанства ложное становится истинным, а истинное ложным.