Основные мифы. «Энума Элиш»

Шумеро-аккадская «религия» отличалась устойчивостью основных концепций и ритуалов. У шумеров, первых создателей цивилизации в Двуречье, было множество богов, их стали почитать и поселившиеся в Месопотамии аккадцы. Как и во многих других мифологиях Западной Евразии, предусматривались два «царя богов» – почти безвластный старший и властительный младший.

Первое место по старшинству занимал бог неба, «царь богов» Ан (аккад. Ану), но реальной властью пользовался не он (Ану был слишком высок, чтобы заниматься земными делами, и царствовал, но не управлял), а его сын, тоже звавшийся «царь богов», бог воздуха, ветра, дыхания и жизни Энлиль (по-шумерски это значит «Господин воздуха / дыхания»; аккадцы звали его Эллиль и Бел – последнее слово значит по-аккадски «господин»; вероятно, это был эпитет изначального верховного бога аккадцев до того, как они поселились среди шумеров и отождествили его с Энлилем). Он осуществлял верховное управление миром. Энлилю поклонялись в главном культовом центре Шумера – городе Ниппуре.

Столицы крупных государств выдвигали на престол «царя богов» собственного бога-покровителя. По вавилонскому мифу, собрание богов вынуждено было провозгласить своим царем Мардука, чтобы тот избавил мир от хаоса, исходящего от чудовища Тиамат. Аналогично в Ассирии «царем всех богов» был Ашшур.

За Энлилем по старшинству следовал Энки (аккад. Эа) – владыка пресных вод, хранитель высшей мудрости и полезных житейских знаний, особенно благосклонный к человеку; затем Инанна(аккад. Иштар) – богиня плодородия, любви и войны, круговорота жизни и смерти; бог солнца и социального порядка, хранитель справедливости Уту (аккад. Шамаш, досл. «солнце»), бог луныНанна (аккад. Син) и др. Существенную роль в мифологии играла Нинхурсаг – «мать всего живого». Выделялись также две большие группы богов: небесные Игиги (или «великие князья») и подземные и земные Ануннаки («семя князя», т. е. младшие потомки Ану). Семью великими игигами в Вавилонии считались Ан, Энлиль, Эа, Син, Шамаш, Мардук (бог – покровитель Вавилона, выдвинувшийся затем на первое место в пантеоне) и Иштар.

У аккадцев большим почитанием пользовался бог луны Син и бог писцового искусства и ученых знаний Набу. Типично сельскохозяйственный характер носил культ бога растительности – умирающего и воскресающего Думузи (аккад. Таммуз). Подземным миром правили богиня Эрешкигаль и ее супруг бог смерти Нергал. Их страшились все божества. Близок к ним по функциям был бог чумы Эрра. Боги-воители – бог бури, грома и молний Адад и бог войны и охоты Нинурта – выдвинулись в связи с появлением военных держав, их особенно почитали воинственные цари.

Месопотамские боги отождествлялись с небесными светилами, но, в отличие от египетских, обычно имели человеческий облик. Иные черты встречались редко: например, Энки изображали с рыбьим хвостом. Атрибутами богов были рогатые тиары и устрашающий смертоносный блеск, исходивший от них.

К числу наиболее ярких мифов Месопотамии принадлежат рассказы о потопе, о Мардуке – боге-покровителе города Вавилона, о богине Инанне и ее возлюбленном – боге Думузи.

Миф о потопе повествует о том, как боги из одного каприза решили уничтожить всех людей, наслав на землю чудовищное наводнение – великий потоп. По милости доброго Эа спасся один только праведный Зиусудра (у аккадцев он звался Утнапиштим). В этом предании отразились воспоминания о реальном событии – о гигантском наводнении, затопившем всю Нижнюю Месопотамию около 2900 г. до н. э. Впоследствии этот месопотамский миф лег в основу библейского предания о Всемирном потопе.

Миф об Инанне и Думузи куда более древний. Согласно ему, две сестры-богини разделили власть: Инанна, богиня любви, правила на небесах, а Эрешкигаль, мрачная богиня смерти, – в подземном царстве мертвых, «Стране без возврата». Инанна отважно спустилась во владения Эрешкигаль, чтобы сокрушить ее владычество, воскресить мертвых и избавить весь мир от смерти. Однако Эрешкигаль в своих владениях оказалась гораздо сильнее Инанны и взяла ее в плен. Она была готова отпустить сестру на небо, если найдется тот, кто вместо нее спустится в подземное царство и согласится терпеть мучения преисподней. Выкупом за Инанну стал ее возлюбленный, юный пастух Думузи. Ценой этой жертвы Инанна вернулась на небо. Думузи же каждые полгода вынужден был опускаться в преисподнюю, т. е. умирать, а на другие полгода он возвращался на землю. Это предание об умирающем и воскресающем боге призвано было объяснить круговорот жизни и смерти и смену времен года – весны, поры рождения, и осени, времени увядания растительности.

Крупнейшим из месопотамских мифологических эпосов была вавилонская «поэма» о сотворении мира, или «Энума элиш» (аккад. «когда вверху» – первые слова текста, по которым месопотамцы называли свои литературные произведения), рассказывающая о происхождении Вселенной и устройстве мира богов. В поэме два содержательных слоя: первый – это миф о победе богов над хаосом, восходящий к древнейшим временам, а второй – вавилонская редакция этого мифа, которая, в угодном вавилонянам духе, выдвигает на первое место среди этих богов Мардука – бога – покровителя Вавилона. Характерно, что в некоторых ассирийских вариантах Мардук, в свою очередь, заменен на Ашшура!

Согласно «Энума элиш», изначально верховными властителями мира были старейшие боги – чудовищные демоны, прежде всего морские чудища, которых возглавляла Тиамат – богиня, имевшая облик крылатого чешуйчатого дракона с львиной мордой, львиными передними лапами и птичьими ногами. Сам мир представлял собой водный хаос, где пресные подземные воды (их бог – Апсу) были смешаны с горько-солеными морскими (их богиней и являлась Тиамат, супруга Апсу). Бог Эа, сын Ану, – один из младших богов, главный носитель представлений о благе и мудрости, разграничении правого и неправого, необходимости космического порядка, решил породить бога солнца (который являлся хранителем справедливости, т. е. порядка уже собственно человеческого) и начал борьбу со своими предками – владыками хаоса, убив одного из них – Апсу.

Тиамат возненавидела всех добрых младших богов и замыслила уничтожить их. Боги, устрашившись чудовища, отказались биться с ним. Только молодой Мардук, сын Эа, согласился выйти на битву с Тиамат с тем условием, что остальные боги признают за ним верховную власть. В отчаянии боги приняли это условие. Тем самым Мардук получал право сам возносить и низвергать богов, миловать или убивать сдавшихся, и все обязаны были ему безоговорочно подчиняться.

Мардук, с луком и булавой в правой руке и ураганными ветрами в левой, взошел на боевую колесницу-бурю, перед которой летели молнии, вступил в бой с Тиамат и ее воинством. Возглавлял старейших богов подручный Тиамат – демон Кингу, державший в руках таблички с решениями богов (т. е. регалии высшей власти). Заткнув пасть Тиамат, чтобы та не могла проглотить его, Мардук прострелил ей сердце, а потом изловил в сеть все ее воинство. Тело Тиамат он разрубил на две части, из одной создал небо, а из другой землю. Над головой Тиамат Мардук насыпал гору, а ее глаза стали источниками Тигра и Евфрата. Другие реки и горы он создал на теле богини, а ее хвост превратил в Млечный Путь.

Мардук убил Кингу, отобрал у него таблички с решениями богов и передал их своему деду Ану (этим хитроумным способом эпос примиряет традиционные представления об Ану как главе пантеона и о Мардуке как безусловном повелителе богов). Так Мардук по праву, по выбору и признанию самих богов стал вечным царем богов, неба и земли. В знак почтения и благодарности другие боги построили ему собственный город – Вавилон и храм в нем.

Чтобы облегчить бремя богов, избавив их от необходимости добывать жилье и пропитание собственным трудом, Мардук решил сотворить людей. По его распоряжению и его силой Эа создал людей из крови Кингу. Отныне богам не надо было трудиться – люди приносили им жертвы. Мардук определил обязанности богов, одна часть которых была назначена помощниками бога Ану на небе (Игиги), другая – внизу (Ануннаки). Семерых игигов, включая самого себя, Мардук наделил титулом «великий» и создал из них постоянное собрание «богов судеб», устроив таким образом управление космосом. Все боги переселились в город Мардука Вавилон, где получили от него в дар созданных для их обслуживания людей. Затем Мардук окончательно утвердился на престоле, и боги принесли ему клятвы верности.

Вся эта история должна была объяснить и обосновать желание вавилонян видеть своего бога-покровителя Мардука устроителем мира и главой всех богов, а Вавилон – столицей мира. Кроме того, она объясняла на примере богов природу и смысл социального порядка и власти царя: общинное собрание богов само поставило над собой царя в собственных интересах, и правит он ради всеобщего порядка, мира и процветания, считаясь с существующим при нем советом.

Эпическая литература. «Эпос о Гильгамеше»

Из литературных произведений эпического характера надо отметить шумерские «былины» о правителях, прежде всего о правителях Урука, которым приписывались славные деяния в полусказочных странах Востока: Эн-меркар смог превзойти хитростью царя экзотической центральноиранской страны Аратта, Лугальбанда путешествовал в мрачных восточных горах, Гильгамеш поднимался на Кедровые горы в Загросе и сражался с местным демоном (позднее, когда главным источником кедра для Месопотамии стали горы Амана, этот подвиг Гильгамеша был перенесен туда). Еще одна шумерская «былина» посвящена богатырю Адапе, который за то, что сломал крылья южному ветру, перевернувшему его лодку во время рыбной ловли, был вызван на небесный суд перед богом Аном и оправдан им.

На базе ранних эпических преданий в конце III – начале II тыс. до н. э. был создан знаменитый аккадоязычный «Эпос о Гильгамеше». Эпос обрел невероятную славу на всем Ближнем Востоке: месопотамцы воспроизводили его в десятках копий на протяжении полутора тысяч лет, с конца III до середины I тыс. до н. э.; фрагменты его текста обнаружены в Палестине и Анатолии II тыс. до н. э.; хетты и хурриты тогда же переводили его на свои языки. Реминисценции этого эпоса встречаются в эллинистической и даже средневековой сирийской литературе.

Сам сюжет эпоса несложен и сводит воедино старые «былины» о Гильгамеше, дополняя их. Сначала полубожественный царь Урука Гильгамеш угнетал свой народ и кичился лишь собственной силой. Затем, найдя в лице богатыря Энкиду друга и узнав, что такое настоящая дружба, он раскаялся и пожелал сражаться во имя блага людей, убивая демонов и чудовищ. При этом он вовсе не считался с гневом великих богов, отвергал их требования и горько упрекал их в несправедливости и вероломстве. Наконец, увидев своими глазами смерть Энкиду, Гильгамеш впервые задумался о собственной смерти и захотел освободиться от смертного страха, добыв бессмертие – великий дар, который принадлежит богам, но недоступен людям.

После множества приключений Гильгамеш, наконец, овладел травой бессмертия. Но пока он омывался в море, оставив траву на берегу, ее съела змея, завладев бессмертием вместо Гильгамеша. В печали Гильгамеш вернулся домой, и все, что ему осталось, – с гордостью смотреть на стены родного города, возведенные по его приказу; им суждено еще много веков защищать жителей Урука. Исключительная слава эпоса была связана не столько с этими перипетиями, сколько с тем, что он затрагивал и сталкивал практически все системы ценностей и жизненного выбора, существовавшие в Месопотамии.

Борьба Гильгамеша с небесным быком. Рельеф

С точки зрения месопотамца, конечные, разумные существа этой Вселенной (будь то люди или боги), обуреваемые желаниями, боящиеся боли, тянущиеся к радостям и обреченные на множество страданий, предоставлены сами себе в не особенно благоприятном окружении и совершенно одиноки. Над ними нет ни абсолюта, ни промысла, ни благодати; в мире, где они живут, все относительно, уязвимо и конечно во времени и пространстве. Загробная жизнь одинаково безрадостна и постыла для всех.

Человеку в таком мире остается в собственных интересах распорядиться тем, что ему отпущено, пока его не настигла неизбежная и не зависящая от его поведения гибель.

Человек Средневековья и постсредневековья пытался искать или осуществлять некий заранее заложенный в его жизни смысл – способ служения внешнему надчеловеческому началу, будь то абсолютный Бог или что иное; человек Древнего Востока сам наделял свое существование тем или иным смыслом по своей собственной воле, ради своего блага и на свой собственный страх и риск. Поэтому проблема выбора системы ценностей и поведения стояла перед людьми Древнего Востока особенно остро. Как с наибольшим толком воспользоваться оказавшимся в твоих руках достоянием – собственным телом и душой, долей времени и пространства? И решение, и результат, и оценка этого результата – все зависело здесь только от самого человека.

Постановке, обсуждению и решению этих важнейших вопросов в Месопотамии был посвящен особый жанр литературы – так называемая литература мудрости, включающая назидательные рассказы, поучения, диалоги «о жизни», т. е. социальную и политическую публицистику. Она была настолько популярна, что ее задачам иногда подчиняли и большие произведения других жанров. Именно таким был «Эпос о Гильгамеше». Формально он повествует о легендарных свершениях царя Урука, в нем использован ряд эпических и мифологических сюжетов (прежде всего о неудачном походе Гильгамеша за бессмертием), но на деле этот эпос посвящен не событиям народной истории, а судьбе человека в мире.

В месопотамских представлениях можно, в общем, выделить несколько традиционных вариантов выбора «смысла жизни», т. е. наилучшего для человека жизненного пути. Всех их так или иначе представляет и сталкивает друг с другом «Эпос о Гильгамеше». Согласно первой точке зрения, человеку следует сосредоточиться на своих отношениях с богами: упорное и непрерывное исполнение их предписаний должно обеспечить «богобоязненному» человеку (аккад. палих-или) всевозможные житейские блага как награду богов. Напротив, уклонение от их воли рано или поздно непременно повлечет тяжкую кару от этих мстительных, могущественных и не терпящих непокорности существ. Отвлекаться от выполнения божественной воли, таким образом, чрезвычайно опасно и безрассудно, даже если оно на первый взгляд остается без ожидаемой награды (напомним, что никакого этического пафоса в подобное отношение к богам не вкладывается: их надо слушаться не потому, что они добры или являются источником нравственности – это заведомо не всегда так, а потому, что они могучи; их предписания надо выполнять не потому, что они направлены на благо человека – некоторые из них действительно таковы, зато другие неудобны и обременительны, – а потому, что на их нарушителей обрушивается гибельная месть богов).

Эта концепция представлена во многих произведениях «литературы мудрости», но в «Эпосе о Гильгамеше» последовательно отрицается: Гильгамеш периодически вступает в конфликт с богами и демонами, не боится их гнева и в итоге выходит победителем. Он безнаказанно наносит смертельные оскорбления богине Иштар, убивает демона Кедровых гор Хумбабу и быка, насланного на Урук богом Ану – верховным богом Месопотамии; от гнева Ану его защищает произвольное сочувствие других богов, хотя никакого ревностного служения им Гильгамеш не проявлял. Между прочим, на обращение богини Иштар, обещающей ему свое покровительство в обмен на любовь, Гильгамеш прямо отвечает отказом, объясняя его тем, что на Иштар невозможно положиться. Именно в «Эпосе о Гильгамеше» подробно описывается, как боги погубили человечество Всемирным потопом просто каприза ради: «богов великих потоп устроить склонило их сердце». Итак, на вознаграждение богов нет смысла полагаться, а их гневу можно с успехом противостоять. Путь «богобоязненного» человека сочинители эпоса отвергают.

Другая точка зрения в какой-то мере восходит к шумерской аристократии и выражена в прославляющих ее былинах. Согласно ей, смысл жизни заключается в совершении героических подвигов, установлении своего рода спортивных рекордов и завоевании славы. Логика здесь примерно такова: если все равно неизбежна смерть, то мерилом достоинства человека надо считать не результат – успех и благополучие (все равно они эфемерны и обречены на распад), а степень проявленной им доблести, не зависящей от его удач и неудач. Именно поэтому в центре шумерской былины оказывается герой-сверхчеловек, резко выделяющийся на фоне толпы; сам смертный, он совершает бессмертные подвиги. Люди, не желающие или не способные так жить, рассматриваются как фон, как восхищенная аудитория и слуги героев, обеспечивающие их.

Эта концепция также отрицается в «Эпосе о Гильгамеше». В начале поэмы Гильгамеш и впрямь идет на подвиг – убийство демона Хумба-бы – главным образом для того, чтобы создать себе «вечное имя», невзирая на смерть: «Только боги с Солнцем пребудут вечно, а человек – сочтены его годы, что б он ни делал – все ветер!… Если паду я – оставлю имя… вечное имя себе создам я!» В этом монологе точно выражена парадоксальная логика героического идеала. Однако позднее, увидев собственными глазами смерть друга, Гильгамеш думает только об избавлении от собственной гибели (этот кризис и овладевший Гильгамешем всеподавляющий страх смерти описан чрезвычайно подробно и ярко), и второй свой главный подвиг – поход за бессмертием – он совершает уже исключительно из-за этого страха. Соответственно от начала до конца Гильгамеша волнует только практический результат его небывалого предприятия, а вовсе не героический масштаб последнего. Причем эта эволюция героя – путь не деградации, а постижения и очеловечивания.

«Герой-сверхчеловек», узнав истинную цену жизни и смерти и осознав, что никакое «вечное имя» не способно утешить смертного, перестает быть прежним «героем», но превращается в нечто большее – человека, который, раз и навсегда познав смертный страх, продолжает жить несмотря на него. Вообще, согласно эпосу, любой силач в сущности достаточно слаб, и даже мужественный и сильный Гильгамеш добывает цветок бессмертия не благодаря этим качествам, а только по совету сжалившегося над его трудами бессмертного Утнапиштима (который тоже не добывал своего бессмертия сам, а получил его произвольной милостью богов).

Третий (и пожалуй, основной) выбор месопотамца – это собственно гедонистический выбор, в рамках которого смыслом всякого индивидуального существования является достижение обычных личных житейских радостей. В наиболее яркой форме эта концепция выражена в словах Сидури, доброй демоницы, держащей за краем света трактир для богов. Обращаясь к Гильгамешу, она говорит:

«Гильгамеш! Куда ты стремишься? Вечной жизни, что ищешь, не найдешь ты! Боги, когда создавали человека, смерть они определили человеку, вечную жизнь в своих руках удержали. Ты ж, Гильгамеш, насыщай желудок, днем и ночью да будешь ты весел; праздник справляй ежедневно; днем и ночью играй и пляши ты! Светлы да будут твои одежды, волосы чисты, водой омывайся, гляди, как дитя твою руку держит, своими объятьями радуй подругу – только в этом дело человека!»

Этот монолог можно считать кульминацией «Эпоса о Гильгамеше», все содержание которого подтверждает правоту Сидури (ведь бессмертие, даже попав в руки Гильгамешу, действительно не досталось ему). Ее словам можно найти множество параллелей в месопотамской и всей переднеазиатской литературе – от месопотамских пословиц до «Книги Екклесиаст», почти тождественной им.

Однако у гедонистического идеала есть два естественно выделяющихся варианта, полярно противоположных по своему значению для окружающих. Первый из них, грубо-эгоистический, ограничивает круг рекомендуемых радостей только теми, что не связаны с соучастием других людей как личностей. Санкционируются только радости, связанные с личным потреблением; добиваться же этих радостей при любом удобном случае рекомендуется за счет окружающих (путем использования других людей как вещей, агрессии против них и утверждения своей власти над ними).

В рамках второго варианта высшими (или, по крайней мере, очень важными) считаются те радости, что заданы благим свободным соприкосновением с личностью другого человека – будь то любовь, дружба или чувство своей правоты и заслуг перед окружающими. Разумеется, при достижении таких радостей приходится выполнять нормы этики, как раз и оформляющие благие межчеловеческие отношения.

При общей конечной цели – проживании «сладостной жизни» – эти два варианта дают диаметрально противоположные ответы на вопрос: следует ли проживать такую жизнь вместе, в дружественном общении и верном союзе с окружающими или сугубо единолично и за их счет? В Месопотамии к этому вопросу подходили весьма серьезно; сравнение двух вариантов ответа на него составляет, например, основное содержание знаменитого «Диалога господина и раба» (см. ниже; скептический и преисполненный горечи герой этого текста заключает, что оба пути являются равно тщетными и сколько-нибудь прочных благ нельзя обрести ни на одном).

«Эпос о Гильгамеше» делает решительный выбор в пользу второго, «товарищеского» гедонизма. Если в начале эпоса Гильгамеш – эгоцентрик, думающий только о своих развлечениях и власти, то, найдя себе равного и узнав дружбу, он решает поставить свою силу на службу людям и прежде всего своей славе. Пережив друга, он узнает страх смерти и думает лишь об избавлении от него, а коль скоро это, как выясняется, невозможно, остается одно: жить вопреки смертному страху, не питая надежд и гордясь делами, совершенными им для людей. Суть «Эпоса о Гильгамеше», обеспечившая ему славу у месопотамцев, оказывается проста: человеку не стоит чересчур бояться богов и склоняться перед их властью; лучший удел – беречь и охранять свою и чужую жизнь; единственное доступное человеку благо заключено в собственных радостях и добрых делах, совершенных для других людей.