Что впереди? Фазовый переход – процесс болезненный.

А теперь вновь обратимся к современности. В предыдущих главах мы уже подошли к выводу о том, что в последние десятилетия (вероятно, с 1980-х гг.) российский суперэтнос переживает фазовый переход от надлома к фазе инерции. А смена фаз, как мы знаем, всегда протекает очень болезненно. Особенно если это фаза надлома.В такие периоды, говорил Гумилёв, этнос становится совершенно беззащитным. («Как змея, когда она меняет кожу».)

Поэтому следует еще раз отметить, что с точки зрения этногенеза причины наших «послеперестроечных» нестроений и бед заключаются не только во вредительстве внешних и внутренних противников (это само собой). Причина в том, что ослабленный межфазовым переходом народ не в состоянии дать врагам должный отпор. Эти два процесса – действие и противодействие – диалектически взаимосвязаны. И, конечно же, особенно тяжело бывает, когда этих врагов становиться слишком много и они начинают выступать как активная организованная сила (антисистема). Очевидно, что вэтом случае фазовый переход может затянуться и значительно превысить отведенные природой сроки...

То, что пережила Россия в 90-е годы ХХ века – это, по сути, вторая гражданская война, только не горячая, как в 1918 – 1920 гг., а холодная. Это какая-то новая форма гражданской войны, доселе не известная. Результаты этой войны налицо – это огромная убыль населения, полуразрушенная промышленность, подорванное внешнеполитическое влияние, расшатанная социальная система. И судя по всему, эта внутренняя война еще не закончена, пройдена лишь ее острая фаза. Ведь когда гражданская война оканчивается, то этническая система стабилизируется, то есть восстанавливается хотя бы относительное единство этноса; и, соответственно, – есть победители и побежденные. Пока ни того, ни другого не видно. Точнее – сдвиг уже наметился – этническая динамика положительная, но до победы еще надо дожить…

В 1990-м году Россия была сверхдержавой, на сегодняшний день она уже просто большая держава. Убыль населения за 20 лет «реформ» составила около 15 млн. человек. Даже с учетом естественного «сгорания» субпассионариев, которое всегда происходит на выходе из надлома, это – чудовищная цифра. В 90-е годы страна теряла по миллиону в год, в «нулевые» – меньше, но смертность значительно превышала рождаемость. Впервые за 700 лет (!), т.е. с начала образования Московского государства, мы понесли такие людские потери в «мирное время», без больших войн, массового голода и эпидемий.

В России и раньше случались демографические ямы. Они были вызваны внешними войнами и революциями. Но продолжалось это сравнительно недолго, и сразу же после окончания войн и смут происходил быстрый прирост населения. Срабатывал старый демографический закон: «…бабы ещё нарожают». Сегодня рожают мало. Значит, третья русская смута еще не закончена…

В фазе надлома, как мы уже знаем, происходит раскол этнической системы на противоборствующие группы. Надлом – это постоянная внутренняя борьба, то вялотекущая, то обостряющаяся. Это, повторим, непрекращающаяся гражданская война, которая принимает разные формы. У нас она продолжается почти 200 лет. Это максимальный срок, даже если учитывать отягчающие факторы – глобализацию, НТР и пр. (В Византии, Киевской Руси и Западной Европе фаза надлома так же была растянутой и продолжалась около двухсот лет.)

Суть любого фазового перехода, по Гумилёву, заключается в смене стереотипа поведения. Это означает, что у нас на смену старому – героическому, идеалистическому, коллективистскому (традиционному) стереотипу поведения идёт новый – мещанский, индивидуалистический, прагматический (буржуазный). Как уже упоминалось, борьба между этими двумя стереотипами, русским традиционным и российским буржуазным, продолжалась в течение всей фазы надлома. И до 1917 года, и после. Новый стереотип в этой борьбе проигрывал, но, проиграв очередной раз (особенно сокрушительно в 1917 г.), этот буржуазный стереотип опять оживал и продолжал набирать силу. К концу советского периода он уже составлял серьезную конкуренцию традиционному коллективистскому стереотипу. И очевидно, что на сегодня эта борьба стереотипов не закончена. С этнологической точки зрения то, что происходит с Россией в последние 25 лет, это не переход «от социализма к капитализму», а переход от этнической доминанты фазы надлома (двоящейся!) к этнической доминанте фазы инерции (цельной).

Ломка стереотипа – это всегда очень болезненно. Особенно в современных условиях, когда в естественный, природный процесс этногенеза вмешиваются организованные антиприродные силы, вооруженные новыми технологиями, с помощью которых, например, можно вести крупномасштабную информационную войну.

При смене стереотипа поведения люди теряют под собой твердую почву: привычная система ценностей уже уходит, а новая, вызывающая у многих отторжение, ещё до конца не утвердилась. В это время, как мы помним, «системные связи разрушаются, происходит их перестройка... стереотип этнического поведения заметно модифицируется и поэтому легко деформируется». Здесь надо подчеркнуть «деформируется». Именно это и происходит у нас в 80-х – 90-х гг. XX века…

Сегодня в составе нашего суперэтноса остается еще много людей советского типа, для которых после переворота 1991 года жизнь потеряла высокий смысл, и которым противна новая постсоветская действительность. Они не живут, а выживают во враждебной для них среде. (И это не только «старики-коммуняки».) В то же время небольшая группа других, «либеральных людей», весьма активных, приняла «дико-рыночные» правила игры и возвращаться к старым, даже не советским, а просто традиционным ценностям, категорически не желает. Уродливый капитализм и греховная антикультура, вызывающие отторжение у большинства народа, для них – вполне комфортная среда обитания.

Между этими двумя крайними группами находится многочисленная третья группа. Это в основном мелкая и средняя буржуазия – доделанная и недоделанная. Эти люди возвращаться к социализму не желают, но в то же время и «радикально-либеральные», «дико-рыночные» правила игры не признают. Они за то, чтобы дали, наконец, «нормально работать и зарабатывать», они за «порядок», за «сильного национального лидера» и даже, многие, за «патриотизм». Это, как уже отмечалось, переходный тип от коллективистской, традиционной системы ценностей к индивидуалистической, «инерционной» системе (уже с заметным перевесом ко второй).

Таким образом, в настоящее время мы имеем в наличии три социальные группы с различными системами ценностей (не считая какого-то количества промежуточных групп), которые находятся в динамическом не равновесии. И пока между всеми этими группами и подгруппами конструктивного взаимодействия не наблюдается… И это – несмотря на заметное сглаживание красно-белых противоречий.

Например, если посмотреть на казалось бы близкие по духу современные патриотические организации и движения то мы обнаружим удивительную картину, напоминающую идеологический винегрет: патриоты красные, патриоты белые, патриоты радикальные националисты, патриоты евразийцы, патриоты язычники, патриоты православные… Это не похоже на естественное разнообразие («цветущую сложность»), это похоже на разнобой и раздрай. Что, собственно, и является показателем, до конца не преодоленного, этнического раскола.

Таким образом, получается, что (пока еще) единой системы ценностей в русском этносе нет, единого стереотипа поведения нет, и, как следствие, – консолидированной социальной системы – тоже нет.Поэтому внутренний настрой нашего общества в последние 25 лет можно определить, как ценностно-мировозренческую какофонию в условиях интенсивной ломки стереотипа поведения… Смута в стране действительно происходит от смуты в головах. Какая уж тут «общенациональная идеология»…

Делаем вывод. С точки зрения этногенеза, тот мировоззренческий и психологический кризис, который привел к ослаблению у многих русских людей «воли к жизни», был вызван естественной межфазовой ломкой стереотипа поведения, усугубленной насильственной «либерализацией всей страны» в 1990-е годы(на которые и пришлась самая острая фаза этого кризиса).

В такие периоды безвременья место привычных ценностей занимают антиценности. Как в разгар обскурации. Наступает, как говорили в старину, бесовское время, нечисть вылезает изо всех щелей. Мы наблюдаем это уже более двадцати лет на телеэкране, в «современном» театре, постмодернистской литературе, в негативных сектах и много где еще. При этом, повторим, в условиях наступления содомскойглобализации и ужесточения культурной войны естественные для межфазового перехода негативные процессы предельно обостряются. У нормальных людей все это вызывает отвращение, растерянность, и самое главное, страх за завтрашний день. Происходит атомизация этноса. Системные связи разрываются. Люди замыкаются в себе. Они перестают ходить друг к другу в гости, избегают смотреть в глаза встречным, а в общественном транспорте рассаживаются друг от друга подальше. Это естественная реакция на продолжительный, непрерывный стресс… Наступает усталость. Когда собака болеет, она забивается в укромное место и там отлеживается…

И еще в народе накапливается злость. Она какая-то особая – нутряная. Многими, особенно молодежью, до конца неосознанная. Это не быстрая злость начала-середины 90-х, когда еще сохранялась надежда на скорое разрешение всех противоречий и бед, – это тяжелая, медленная злость людей, которые больше двадцати лет боролись за выживание, смертельно устали, и не знают, когда все это закончится. Многие наши люди сегодня – как сжатые пружины...

Как долго может продолжаться фазовый переход? Трудно сказать. Иногда он занимает годы, но чаще – десятилетия. И далеко не всегда идет мирным путем.

Если такой переход у нас все-таки состоится – а вероятность этого весьма высока – то будущее в долгосрочной перспективе будет принадлежать новому, прагматично-буржуазному стереотипу поведения. В крупных городах он уже начинает доминировать, правда, в довольно извращенном виде. Однако повторим, что и старый, традиционный стереотип у нас ещё долго не исчезнет, слишком глубоко он въелся. Ведь кроме возрастного, нужно учитывать и другие факторы, в первую очередь географический и религиозно-культурный. Суровый климат, огромная территория, постоянная угроза нашествий, тысячелетнее влияние христианства – всё это наложило глубокий отпечаток на склад души русского человека. Ментальный стержень (архетип), как уже упоминалось, штука весьма устойчивая. Поэтому можно прогнозировать, что закоренелым индивидуалистом и прагматиком («ходячим калькулятором»), как европеец из фазы инерции, русский человек не станет никогда. Повторим, что Россия это вовсе не Европа, а «страна-континент» – Евразия.

Вероятно, в обозримом «раннеинерционном» будущем нас ждёт что-то среднее между коллективизмом и индивидуализмом, между традиционным и «цивилизованным». Как уже упоминалось, в старый социализм советского типа нам уже никогда не вернуться, но и к «чистому» капитализму мы не готовы.Если использовать привычную терминологию, то будущий социально-экономический уклад будет представлять собой нечто среднее между капитализмом и социализмом. И хотя идеология в фазе инерции уже не играет той решающей роли, какую она играла в предыдущих фазах этногенеза, она будет необходима, особенно в начале.

Это будет что-то особое, евразийское с ярко выраженной социальной и национально-патриотической составляющей, с политической опорой на сильное государство имперско-монархического типа и с духовной опорой на Православие. Можно называть это что-то – государственным (или «народным») капитализмом, можно – социальным государством, можно даже – «импероподобным государственным образованием». Можно как-нибудь еще. Здесь главное не название, а то, что мы и дальше пойдем своим собственным путем – русским. Но это будет уже в следующей фазе этногенеза – то есть, на качественно другомцивилизационном уровне.

В спокойной фазе инерции, как мы знаем, идеологические разногласия уступают место идеологическому равновесию. Поскольку этнический раскол преодолевается, и идейных бойцов-пассионариев в этой фазе остается совсем немного, то на смену противоборствующим «горячим» и «революционным» идеологиям приходит консервативная идеология «золотой середины», т. е. идеология порядка и стабильности. Немногочисленным пассионарным идеалистам такая «субидеология» кажется скучной, но гармоничное большинство она вполне устраивает. (Ну, сколько можно воевать! Дайте пожить спокойно!) Очевидно, что Россия беременна именно такой идеологией. Что, впрочем, вовсе не исключает необходимости идеологии мобилизации на современном, переходном этапе. И уж тем более это не исключает укрепления позиций православного христианства, как мировоззренческой основы для нового имперского проекта.