Лингвистической экспертизы


Необходимо также коснуться еще одной проблемы, которая ставится, но не освещена достаточно подробным образом в предлагаемой читателю книге, хотя имеет, как мы считаем, большое значение. Эта проблема может быть сформулирована следующим образом: «Зачем необходима лингвистическая экспертиза? Или – в более категоричной форме – «Так уж ли она нужна?». Этот проблемный вопрос возникает из определенного фактического положения дел: любой следователь или судья являются носителями русского языка, и как получается так, что эти люди могут пользоваться русским языком во всех ситуациях за исключением ситуации следствия и судебного разбирательства? Основной ответ здесь может быть, конечно, сведен к тезису о том, что есть объективные ситуации, которые следователь и судья не могут решить относительно естественного языка, хотя фактом является то, что они его носители. Безусловно, это очень общий ответ, и он требует детальных разработок в области метаязыкового и собственно языкового сознания рядовых носителей языка, и пока лингвистическая экспертология не описала ситуации, в которых носители языка могут думать о языке то-то и то-то, когда на самом деле дела обстоят по-другому, проблема использования специальных лингвистических познаний будет оставаться проблемой.

Рассмотрим, например, следующую ситуацию: следователь, проработавший десять лет по расследованию дел о наркотических и психотропных веществах, приносит текст фоноскопической экспертизы лингвисту с вопросом, идет ли в нем речь о сбыте психотропных веществ. Встает вопрос: «Какова цель, ради которой он это делает?» Думается, что в подавляющем большинстве случаев следователь в силу своей профессиональной компетенции знает больше, чем лингвист, относительно того, имеет ли данный текст отношения к психотропным веществам и их продаже, так как психотропные вещества и их продажа – это не слова и не предложения русского языка, а фактические ситуации в реальном мире, которые как-то называются словами русского языка, но как именно они называются, думаем, предполагаемому следователю хорошо известно, и он, как мы думаем, никогда не ограничивается словами в том смысле, что не кладет в основу доказательств только разговоры об этих веществах, но и старается установить факты, которые способны подтвердить гипотезу о продаже психотропных и наркотических веществ. Когда же у следователя нет иных доказательств по конкретному делу, за исключением фразы «Я продал ему герыч», тогда, что хочет узнать следователь, ставя перед экспертом вопрос: «Идет ли речь в тексте о продаже одним лицом другому лицу героина?» Возможен лишь один ответ на поставленный вопрос – следователь хочет узнать, имел ли он языковые основания для интерпретации данной фразы как относящейся к продаже героина или правильно ли он понимает, что в данном случае разговор шел о продаже наркотического вещества под названием «героин». Таким образом, вопрос о необходимости применения специальных познаний является открытым [Росинская, 2008, с. 7-24], без специальных исследований в этой области эффективное развитие лингвистической экспертизы, по нашему мнению, невозможно.

Но вопрос о необходимости имеет и более глубинные основания. Укажем и на них. В общем, вопрос о необходимости лингвистической экспертизы и любой экспертизы решается, как правило, таким образом. Если мы не будем принимать решения при разрешении конфликтов, основываясь на реальном положении дел, например, на том, как реально устроен объект (скажем, язык), то рано или поздно право перестанет быть эффективным в том смысле, что его решения не будут совпадать с реальным положением дел, что приведет к нелегитимности права. (Оно, например, перестанет выполняться). Мы думаем, что теоретически такая формула неверна. Поясним это. С точки зрения фактической для права, чтобы быть эффективным необходимо, чтобы поведение людей, которое оно регулирует, было вариантным, чтобы относительно какой-то ситуации было минимум два варианта поведения, в противном случае правовая норма остается попросту декларацией, и она ничего не регулирует, то есть не выполняет своей функции. Действительно, нет никакой возможности предписывать или запрещать дыхание, но как только появится вариант поведения без дыхания, сразу же появится возможность его предписывать или запрещать. (Эту ситуацию легко вообразить, более того, прогнозируема подоплека такого запрета или предписания, эта подоплека будет, вероятно, связана с теорией неполноценности одной из форм поведения, например, формы поведения с обязательным дыханием). Все остальное не является важным для права, так как право – это не фактическая действительность, но решения по поводу фактов. Создавая норму, мы принимаем решение о том, как мы будем себя вести в некоторой фактической ситуации, и это решение никогда не сводимо и не выводимо из тех фактов, относительно которых оно принято. Так, мы приняли решение о том, что необходимо установление истины по делу. Это решение – наше решение, его необходимость нельзя объяснить никакими фактами, так что оно не вытекает логически и теоретически из фактов, и когда мы говорим о том, что если право не будет опираться на теорию истины, то станет нелегитимным, мы утверждаем не факт, а ценность, а именно мы утверждаем, что не хотим, чтобы право не опиралось на принцип соответствия действительности.

Почему такое утверждение не является фактом? Во-первых, любое решение, каким бы оно несправедливым ни казалось, может быть обеспечено силой. То есть мы способны принуждать кого-то поступать определенным образом, вопреки его желанию, тезис о том, что такие системы долго не живут, не может оказать на этот факт никакого воздействия, эти системы были и, возможно, есть, они называются словом «тоталитаризм». Таким образом, принцип соответствия действительности или принцип соответствия массовым ценностям для права не является и эмпирически необходимым.

Во-вторых, так как право – это решения о поведении, то оно может всегда оставаться легитимным на том уровне, что эти решения могут изменяться. Относительно принципа соответствия действительности это значит, что право не нуждается в истине как соответствии, а может обходиться конвенциональной истиной и ad hoc теорией. Например, неприличные формы в праве могут запрещаться списком, и то, что не входит в этот список, будет считаться приличным. В этот список всегда могут быть внесены изменения (если например, много людей недовольны[5] этим списком), он может быть расширен или наоборот сужен, понятно, что это предполагает договоренность, но не предполагает истинности (тот факт, что теоретически возможна такая ситуация, когда договоренность и истинность совпадут друг с другом, не имеет никакого значения).

Таким образом, когда мы утверждаем необходимость истинных описаний явлений, то мы, прежде всего, отстаиваем ценности, а не описываем какую-то фактическую необходимость, заложенную в природе права, но очень важно, что мы сами выбираем эту ценность и полагаем, что фактическое описание является ценным, тем самым мы косвенно решаем вопрос о том, каким должно быть право, которому мы хотим подчиняться в том смысле, что считаем целесообразным, чтобы оно определяло наше поведение.

В заключение необходимо сказать, что те утверждения, которые высказываются в книге относительно лингвистической экспертизы, не претендуют (и это, по нашему мнению, важно подчеркнуть) на окончательное объяснение языковых явлений, явлений права и взаимодействия первых со вторыми, но сформулированы в такой форме, что допускают критическое обсуждение. В работе все теоретические утверждения сформулированы в фактической форме, как утверждения, которые претендуют на то, что они соответствуют действительности (=реальному положению дел), поэтому данные утверждения могут быть потенциально ложными[6] в том случае, если дела обстоят не так, как в них об этом говорится. И если обнаружится, что они не соответствуют действительности, то автор сочтет возможным и необходимым отказаться от этих утверждений (от всех или их части), чтобы попытаться найти новое объяснение феноменам языка, речи и лингвистической экспертизы.

 

Автор выражает благодарность рецензентам монографии – доктору филологических наук профессору П.А. Катышеву (КемГУ), доктору филологических наук профессору Т.В. Чернышовой (АлтГУ), доктору филологических наук, профессору Н.Б. Лебедевой (БГПУ) – за ценные замечания, высказанные по поводу работы в ходе ее прочтения, а также за общую положительную оценку проведенного нами исследования.

Автор также выражает глубокую признательность научному редактору монографии доктору филологических наук профессору кафедры русского языка КемГУ академику МАН ВШ Н.Д. Голеву, основателю новой отрасли лингвистики – юридической лингвистики – за критику теоретических положений настоящего исследования и научное руководство исследованиями автора, которое продолжается уже в течение 14 лет.


Глава Ι. Общая характеристика судебной лингвистической экспертизы



Дата добавления: 2021-11-16; просмотров: 245;


Поиск по сайту:

Воспользовавшись поиском можно найти нужную информацию на сайте.

Поделитесь с друзьями:

Считаете данную информацию полезной, тогда расскажите друзьям в соц. сетях.
Poznayka.org - Познайка.Орг - 2016-2024 год. Материал предоставляется для ознакомительных и учебных целей.
Генерация страницы за: 0.007 сек.