Церемониалы российского Императорского двора

Вся жизнь Российского Императорского двора была строго регламентирована. Этикет и прецедент определяли все нюансы повседневной жизни и поведения высшего света. При Императорском дворе в 1744 г. было создано специальное подразделение, отвечавшее за организацию и проведение придворных церемоний и торжеств, – Церемониальная часть. Примечательно, что это подразделение было создано формально при Коллегии иностранных дел. Только в 1796 г. эту структуру переподчинили Придворному ведомству.

И.Н. Крамской. Портрет П.И. Ливена. 1879 г.

Сфера ведения Церемониальной части была весьма обширна. Подразделение занималось устройством и наблюдением за порядком исполнения придворных церемоний, торжеств, балов, спектаклей, обедов и пр. Чиновники церемониальной части составляли, печатали, переводили на французский язык и рассылали церемониалы и «этикеты» придворных торжеств и празднеств; следили за соблюдением этикета при приеме и отпуске иностранных дипломатов, представляли их императору и императрице и членам императорской фамилии, приглашали особ дипломатического корпуса на придворные торжества и празднества; вели список налагаемых при Дворе трауров; разрабатывали возникавшие на практике вопросы о применении правил придворного этикета¹⁰⁹.

Самыми заметными руководителями Церемониальной части Министерства Императорского двора в XIX в. были обер-церемониймейстеры кн. П.И. Ливен при Александре II (с 1866 по 1882 г.), кн. А.С. Долгорукий при Александре III (с 1883 по 1899 г.) и П.П. Корф при Николае II (с 1899 по 1917 г.).

М. Зичи. Церемониймейстер граф К.И. Пален. 1883 г.

Необходимость жестких правил придворного церемониала была совершенно очевидной для всех участников торжественных придворных мероприятий. Только такие правила придворных церемоний могли организовать толпу придворных в участников своеобразного придворного спектакля, в котором все роли заранее расписаны. «Режиссеры» Церемониальной части, используя, конечно, «зарубежный опыт», десятилетиями оттачивали все детали «придворных спектаклей». И надо сказать, что отточенность и торжественная пышность придворных церемоний вызывали восхищение. Особенно у «новичков».

Один из офицеров императорской яхты «Штандарт», бывший в Зимнем дворце в феврале 1913 г. на празднествах по случаю 300-летия Дома Романовых, вспоминал впоследствии: «Появились церемониймейстеры с элегантными тоненькими тросточками-жезлами и начали слегка постукивать ими о паркет – знак, чтобы публика говорила потише.

Александр III принимает поздравления от представителей азиатских народов во время коронационн ых торжеств. 1883 г.

Наконец подошло время выхода. Все заняли свои места. Церемониймейстеры застучали усиленней и даже раздраженно, успокаивая разговоры и наводя порядок… Это мягкое постукивание, такое гармоничное, деликатное, очень дискретное, не очень шумливое, но в то же время гулко раздававшееся в высоких сводах зала – казалось единственным, что было допустимо и возможно в таком высоком собрании лиц для того, чтобы все замолчали и приняли почтительный и достойный высочайшего выхода вид и облик. Это постукивание очень трудно объяснить и описать, но кто имел случай присутствовать и видеть это наведение порядка, эти последние минуты и секунды перед выходом – тот вспомнит и ясно представит себе, что я хочу сказать»¹¹⁰.

Тем не менее современники оставили множество рассуждений на тему пустоты придворных церемоний, которую отчетливо ощущали «старожилы» императорских дворцов. Пожалуй, самое яркое мнение на эту тему осталось в мемуарах фрейлины А.Ф. Тютчевой: «Придворная жизнь, по существу, жизнь условная, и этикет необходим для того, чтобы поддерживать ее престиж… Этикет создает атмосферу всеобщего уважения, когда каждый ценой свободы и удобств сохраняет свое достоинство»¹¹¹; «Они редко совершают великие дела, зато превращают житейские мелочи в очень важные дела. Громадное значение и грандиозные размеры, которые принимают для них самые простые события в жизни, как обеды, прогулки или семейные встречи, требуют столько времени, столько внимания и сил, что их уже не хватает на более серьезные предметы.

Все непредусмотренное, а следовательно, и всякое живое и животрепещущее впечатление навсегда вычеркнуто из их жизни… Тем не менее, надо признать, что в эту эпоху русский двор имел чрезвычайно блестящую внешность»¹¹².

Действительно, то, что называется «пышностью», отличало повседневную жизнь Российского Императорского двора в XIX в. В это время в Европе, сотрясаемой буржуазными революциями, «пышность» выходит из моды как не соответствующая жизненным стандартам буржуазного общества.

Последний посол Французской республики в императорской России Морис Палеолог неоднократно отмечал пышность Российского Императорского двора, давно позабытую в буржуазной Европе. В июле 1914 г. он записал в дневнике: «По пышности мундиров, по роскоши туалетов, по богатству ливрей, по пышности убранства, общему выражению блеска и могущества зрелище так великолепно, что ни один двор в мире не мог бы с ним сравниться. Я надолго сохраню в глазах ослепительную лучистость драгоценных камней, рассыпанных на женских плечах. Это фантастический поток алмазов, жемчуга, рубинов, сапфиров, изумрудов, топазов, бериллов – поток света и огня»¹¹³. Блеск Императорского двора не поблек даже в годы Мировой войны, хотя те, кто помнил время царствования Александра II, считали, что блеск Императорского двора начала XX в. только бледная тень того, что они видели в дни своей молодости. В январе 1915 г., оценивая прием дипломатического корпуса в Александровском дворце Царского Села, Морис Палеолог вновь отметил: «Как обычно выказана пышность больших церемоний, богатство убранства, великолепие могущества и блеска, в чем русский двор не имеет себе равных»¹¹⁴.

И. Мейер. Коттедж в парке Александрия. Петергоф

Другую сторону парадной жизни императорских резиденций проницательно подметил военный министр Александра II Д.А. Милютин. Он писал: «Придворная жизнь вся слагается из одних обрядностей, все делается как бы только для соблюдения приличия и традиционных обычаев. Только этим и можно объяснить ту непостижимую легкость, с которою сменяются самые разнородные проявления жизни, непосредственные переходы от печали к веселью, от горя к радости. В один и тот же день утром – панихида, погребение, вечером – бал; те же лица, которые утром являлись сосредоточенными, нахмуренными, вечером расцветают, дышат беззаботным удовольствием. Это не жизнь действительная, реальная, а сцена, на которой постоянно разыгрывается очередное представление»¹¹⁵. Надо заметить, что строевика генерала Милютина вообще раздражала придворная жизнь с ее пустыми церемониалами. И тем не менее ему приходилось мириться с этим, оставаясь на своем высоком посту. Описывая свои впечатления от пребывания в Ливадии в 1873 г., он упоминает: «Целый день сутолока, беготня; говорят вполголоса, ежеминутно поглядывают на часы, чтобы не опоздать куда следует, чтобы в свое время и в своем месте поклониться, показаться…»¹¹⁶.

Впечатление о жизни Российского Императорского двора, как о некой сцене, где все разыгрывают жестко расписанные роли, в той или иной мере посещало самых разных участников этого гигантского действа под названием «придворная жизнь».

Церемониальная часть Министерства Императорского двора в буквальном смысле регулировала все стороны жизни как придворных, так и членов императорской фамилии. Надо иметь в виду одно важное обстоятельство. При Николае I его частная, семейная жизнь органично вписывалась в череду придворных церемоний и была неотделима от них. Император Николай Павлович не отделял своей семейной жизни от жизни двора. Напротив, его семейная жизнь была стержнем этой придворной жизни, она всячески демонстрировалась и выставлялась на всеобщее обозрение. Например, во время ежегодных июльских празднеств в Петергофе в Коттедже поднимались все шторы на окнах, чтобы гуляющая в парке публика могла собственными глазами наблюдать жизнь императорской семьи. В целом эта традиция сохранялась и при Александре II.

Вместе с тем Николай I, требовавший соблюдения всех тонкостей церемониала при Императорском дворе, поскольку это укрепляло престиж империи, мог жестко потребовать от подданных отказа от проявления «церемониального рвения» в повседневной жизни. У него было четкое представление о том, где можно и должно следовать букве церемониала, а где этим можно пренебречь, следуя здравому смыслу и пользе дела. В 1828 г. на законодательном уровне было предписано, чтобы «во время путешествия Его Императорского Величества никто из военных, гражданских и полицейских чиновников не встречал и не провожал Его Величества без особого на то Высочайшего повеления». При этом позволялись «обыкновенные встречи… только в одних квартирах городов, где Его Величество останавливается»¹¹⁷.

Разделили публичную и частную жизнь российских монархов события лета 1880 г. После смерти в мае 1880 г. императрицы Марии Александровны император Александр II в июле 1880 г. женится на своей многолетней любовнице Екатерине Долгоруковой. Это было решительное нарушение всех прецедентов и норм морали высшего света. С этого времени блеск и пышность Российского Императорского двора, органично сочетавшего в своих церемониях семейную и публичную жизнь российских монархов, начинают уходить в прошлое.

При Александре III блеск и пышность придворных церемоний сохраняются, но это уже только пустая оболочка, поскольку семейная жизнь монарха решительно исключалась из публичных церемоний и ее проявления сводилось к участию в необходимых придворных церемониалах, связанных с крещениями, присягами, свадьбами и похоронами. И только обаяние императрицы Марии Федоровны, страстно любившей блеск пышных церемоний, придавала жизни Императорского двора некую теплоту.

При Николае II, отягощенном семейными проблемами, которые он и его жена решительно не желали выставлять напоказ, придворная жизнь постепенно замирает, а пышный церемониал становиться пустой и малозначащей оболочкой, бледной тенью отжившего прошлого.

Дворцовые приемы

Дворцовый церемониал во всех его проявлениях был подробно прописан и документирован, но регламентирующие документы периодически корректировались в соответствии с духом времени и сценарием власти очередного монарха. Главным регламентирующим документом являлось «Положение о выходах при Высочайшем дворе, о входе за кавалергардов, о представлении Их Императорским Величествам, о приглашениях на балы и другие при Дворе собрания и о старшинстве придворных чинов и званий». Это «Положение» было утверждено 13 апреля 1858 г., затем изменено в 1899 г. и вновь утверждено в новой редакции 20 августа 1908 г.¹¹⁸.

Э.П. Гау. Караул лейб-гвардии Конного полка в Зимнем дворце. 1866 г.

Важная часть придворного церемониала – приемы. Они были разного уровня и размаха. Конечно, существовал строгий церемониал их проведения. Однако периодически происходили приемы, которые выбивались из этой бесконечной, сливавшейся в единое целое череды. Эти приемы надолго оставались в памяти современников и их описания откладывались в дневниковых записях и мемуарах.

М. Зичи. Кавалергарды на встрече персидского шаха Насир ад Дина. 1873 г.

Как правило, подобные приемы были связаны с событиями нерядового характера и выходили на международный уровень. К числу таких приемов можно отнести приезд в Россию в августе 1868 г. родителей цесаревны Марии Федоровны. Поскольку Императорский двор в это время традиционно находился в Петергофе, то прием организовали «по-семейному».

Праздник решили устроить в парке Александрия близ Коттеджа. Оформлением праздника занимался близкий ко Двору цесаревича художник Боголюбов. Поскольку на этом «пасторальном» приеме предполагалось присутствие множества гостей, а помещения Коттеджа носили камерный характер, то было решено пристроить к южному фасаду Коттеджа большой временный зал, обтянув парусиной деревянный каркас. Внутреннее пространство временного павильона украсили флагами Дании и России, вдоль стен расставили кадки с тропическими растениями, а расположенную в глубине сцену убрали цветами. Для защиты теплолюбивых растений от прохладных августовских северных ночей пришлось разместить рядом с ними котлы, в которых постоянно горел спирт¹¹⁹. Прием удался, гости и хозяева были довольны. Именно такие приемы, выбивавшиеся из устоявшихся стандартов, и оставались в памяти участников торжества.

М. Зичи. Прием дипломатического корпуса в Зимнем дворце 1 января 1863 г. (Никса слева от дамы в горностае)

Когда дети монархов подрастали и должны были принимать участие в дворцовых приемах, особенно когда им надо было играть какую-либо «роль», то для них устраивались репетиции. Причем с довольно многочисленной массовкой. Как правило, устраивали несколько «прогонов» церемонии, во время которых царственные родители старались добиться от детей безупречного выполнения ими предписанной их социальным статусом роли. К.П. Победоносцев рассказывал, как его воспитанник, несостоявшийся Николай II (Никса, умерший в 1865 г.), «перед вступлением его в совершеннолетие» участвовал в репетициях «приема дипломатического корпуса, причем, например, Рихтер изображал из себя французского посла, и цесаревич должен был поддерживать с ним соответствующий разговор»¹²⁰.

Дворцовые выходы

Под выходами имелось в виду торжественное шествие по залам Зимнего дворца. Маршрут определялся целью выхода, например в дворцовую церковь по случаю какого-либо церковного праздника. В этих выходах все роли были расписаны детально. Например, «маршрут движения» по парадным дворцовым залам. Так, во время больших выходов в Зимнем дворце процессия следовала через парадные залы: Концертный, Николаевский, Аванзал, Фельдмаршальский, Петровский, Гербовый, Пикетный.

Были четко расписаны по залам Зимнего дворца и «диспозиции» всех, имевших право присутствовать при выходах. Еще в январе 1834 г. пунктуальный Николай I подписал «Расписание о том, в каких комнатах Зимнего дворца, каких войск гг. генералы, штаб и обер офицеры должны находиться при Высочайших выходах с половины Государя Императора». Например, в Большом Аванзале по правую сторону выстраивались генералы и флигель-адъютанты, старшие офицеры Генерального штаба, «старых» лейб-гвардейских полков (Преображенского, Семеновского, Кавалергардского Ея Величества, Конного, Кирасирского). По левую сторону выстраивались морские, приезжие и не состоящие в полках генералы. В Белом зале на правой стороне выстраивались все гражданские чины, не имеющие входа «за кавалергардов», и отставные чиновники, на левой стороне – городские дамы¹²¹.

Во время больших выходов подле зала, ближайшего к внутренним апартаментам, выстраивался пикет от Кавалергардского полка. Находиться в зале «за кавалергардами» (т. е. ближе к жилым комнатам императорской фамилии) до начала шествия и при его возвращении считалось очень важной привилегией.

В «Положении» этот термин как вполне официальный объяснялся следующим образом: «Выход за кавалергардов есть преимущество, коим пользуются придворные чины и дамы, а также высшие государственные сановники – собираться, во время больших при Высочайшем дворе выходов, в зале, ближайшей ко внутренним апартаментам, дабы иметь счастие первым встретить их императорские величества, с августейшей фамилией, при выходе в церковь и откланяться при обратном шествии. Подле сего зала ставиться, в некоторых торжественных случаях, пикет Кавалергардского полка, отчего произошло и самое выражение: «вход за кавалергардов»»¹²².

Фрейлины Высочайшего двора.1896 г.

Члены императорской фамилии с императорской четой во главе выстраивались в строго определенном порядке, определявшемся очередностью родства. Придворные также выстраивались по залам, при этом имели значение их титул и должностное положение.

Иерархия старшинства среди Романовых была совершенно «железной», и к малейшим ее нарушениям, вольным или невольным, члены императорской фамилии относились очень ревниво. Нарушения, даже самые пустяковые, жестко пресекались заинтересованной стороной. Один из сановников упоминает, как во время встречи великокняжеского окружения Александра III (4 августа 1890 г.) он, подавая букеты великим княгиням, сбился «в их старшинстве», что немедленно вызвало «замечание Марии Павловны, что я ее больше знать не хочу»¹²³. Это была, конечно, шутка, но с весьма серьезным подтекстом…

Парадные большие выходы были своеобразной «работой» с ее профессиональными издержками и определенным цинизмом. Один из мемуаристов упоминает, что при подготовке «Большого выхода» члены императорской фамилии собирались в Малахитовой гостиной «за кавалергардами» и «весело болтали, покуда не наступал момент одеть маску торжественности. Затем процессия выстраивалась…».¹²⁴ В этом отношении члены большой императорской семьи напоминали профессиональных актеров, которые перед, скажем, «Гамлетом» могут вести пустяковые беседы, а затем, буквально через несколько минут, «вышибать слезу» у благодарного зрителя…

В больших выходах помимо императорской фамилии принимали участие придворные чины, кавалеры и дамы. Придворные чины и кавалеры пользовались привилегией открывать это шествие, а придворные дамы замыкали его. Примечательно, что в официальных документах четко перечислялись все те лица¹²⁵, которые в силу своего положения были обязаны являться на большие выходы. Упоминались и те, кто имел право явиться на большой выход. Иногда на выходы приглашались городские головы и купцы 1-й гильдии. В особо торжественных случаях приглашались высшее духовенство и дипломатический корпус.

При малых выходах в шествии принимали участие лишь члены императорской фамилии. На эти выходы имели право явиться только те придворные¹²⁶, которые получали частные повестки.

Парадное платье императрицы Александры Федоровны. 1900-е и.

В этих «частных повестках» оговаривались дата выхода, время прибытия во дворец, форма одежды – «дамам быть в русском платье, а кавалерам в парадной форме», место сбора – «собираться же особам, имеющим вход за кавалергардов, – в Концертном зале, военным генералам, штаб-и обер-офицерам – в Николаевском зале и Аванзале, чужестранным послам и посланникам – в зале Петра Великого, городским дамам и гражданским чинам – в Гербовом зале, городскому голове и купечеству – в Фельдмаршальском зале». Эти повестки рассылались за подписью камер-фурьера.

Когда придворная форма менялась, то впервые она «обкатывалась» именно на дворцовых выходах. Например, на выходе по случаю тезоименитства Николая I 6 декабря 1844 г. «все генералы впервые явились вместо прежних киверов в касках вновь установленного образца. Следующий выход – новшество – после отмены чулков и башмаков, оставленных впредь для одних балов, все гражданские и придворные чины явились уже в белых брюках с золотыми галунами. Эта перемена была встречена всеобщей радостью, особенно со стороны людей пожилых. Даже у придворных певчих штаны заменены брюками по цвету их мундира, и вообще чулки с башмаками сохранены только для официантов и лакеев. Пудра была отменена еще в начале царствования Николая Павловича. У всей придворной прислуги белые штаны заменены были пунцовыми плисовыми»¹²⁷.

Во время торжественного шествия придворные старались оказаться «на виду» у царя, чтобы поймать милостивый взгляд, реплику, брошенную мимоходом. Это становилось «личной победой» сановника, предметом гордости и бесконечных обсуждений. Вместе с тем среди придворных присутствовал и неизбежный критический взгляд на происходящие события. Окружающие буквально «сканировали» самодержцев, оценивая их внешность, одежду, манеру поведения и настроение. Безусловно, для того чтобы годами находиться под таким льстиво-критическим «сканированием», нужны были не только крепкие нервы, но и своеобразный профессиональный навык.

Конечно, льстивые оценки звучали публично, а критика «оседала» в дневниках и мемуарах, или оставлялась для сплетен «в узком кругу». После смерти Николая I и начала правления Александра II в дневниках и мемуарах рефреном звучит, постоянно усиливаясь, мысль о том, что «Двор уже не тот». На это сетовали сановники Александра II, помнившие действительно блестящий и дисциплинированный двор Николая I.

И.Н. Крамской. Портрет П.А. Валуева. Начало 1880-х гг.

Об этом же будут писать сановники Александра III и Николая II, говоря о предшествующем царствовании. И это не были сетования стариков на тему, что «молодежь уже не та». Это было действительно так. Российский Императорский двор в силу субъективных и объективных причин обуржуазивался, постепенно утрачивая весь тот блеск, который был так органично присущ императорским дворам феодального периода развития страны. Во второй половине XIX в. стали очень внимательно считать деньги, тратившиеся на эфемерную пышность дворцовых церемоний.

Министр внутренних дел Александра II П.А. Валуев записал в дневнике об одном из дворцовых больших выходов: «…Толпа красных от жара сановников, малочисленность присутствовавших дам, возрастающий легион неизвестных или новых церемониймейстеров, камергеров и камер-юнкеров, отсутствие всякого видимого участия со стороны всего присутствовавшего собрания…».

В дневнике А. Богданович 3 июня 1889 г. появилась следующая запись: «Сегодня с утра начали к нам приходить, чтобы смотреть въезд греков. На всех въезд произвел большое впечатление. На меня же эта церемония произвела впечатление балагана: золотые кареты устарели, смешны; чины двора, которые там сидят, похожи на марионеток: скороходы, арабы, декольтированные дамы – все это вызывает улыбку, а не восторг. Вся процессия движется медленно. Государь тяжело сидит на лошади, в нем много добродушия, но мало импозантности». Заметим, что на «въезд греков» мемуаристка и ее гости смотрели из окон дома Богдановичей, находившегося на Исаакиевской площади, и в целом мемуаристка была расположена к Александру III¹²⁸. Другой мемуарист, записывая впечатления от большого выхода (26 ноября 1910 г.) в Зимнем дворце по случаю Георгиевского праздника, отметил: «Это событие, потому что уже давно выходов не было. Было очень многолюдно, но беспорядочно и нудно. Беспорядочно до того, что мне пришлось возвратиться домой в чужом пальто и шапочке»¹²⁹.

Но случались большие выходы, которые оставляли обильные следы в мемуарной литературе. На эти «исторические» большие выходы собирались буквально все, допущенные в императорский дворец. К числу таких выходов можно отнести большой выход, состоявшийся 4 апреля 1866 г. В этот день у Летнего сада на Александра II состоялось первое покушение, положившее начало эре политического терроризма в России. В 7 '/₂ вечера в Зимнем дворце состоялся громадный по числу присутствовавших большой выход «Их Величеств из Золотой гостиной в Большую церковь дворца»¹³⁰.

Однако такие события были очень редкими. Чаще в век, когда начали понимать, что время – это деньги, большие дворцовые выходы стали использоваться как место, где допустимо накоротке обсудить и даже решить важные проблемы в кругу «своих». На выходах можно было увидеть многих чиновников, в кабинеты которых в обычном порядке попасть было проблематично. Да и сама торжественность обстановки императорской резиденции располагала к неформальному общению и к неформальному решению «вопросов».

«Большие» церемониалы могли включать в себя малые. Например, к числу таких малых церемониалов можно отнести традицию «безмена» (от фр. – baise-main), т. е. церемонию целования руки императрицы придворными дамами. Следует заметить, что в последней четверти XIX в. при Дворе начала набирать силу тенденция к некой стандартизации многих привычных церемониалов. Так, если раньше на приемах или балах гости сами рассаживались за накрытые столы, то со временем их стали рассаживать лакеи. Таблички и схемы с указанием места за столом появились при Николае II. При Александре III внесли изменения и в традицию «безмена». Это произошло 1 января 1887 г. во время большого выхода. Мемуарист писал об этом: «До нынешнего года, выстраиваясь вереницею, дамы не соблюдали никакого порядка в старшинстве, и поэтому, конечно, вперед попадали не старшие, а более нахальные. В этом году решено, чтобы дамы подходили по старшинству чина; согласно этому, церемониймейстер Дитмар подошел к гр. Воронцовой и указал ей место. Она очень обиделась за такое указание и пожаловалась мужу, который распек несчастного церемониймейстера, а этот, разумеется, пошел жаловаться Долгорукому. Долгорукий имел объяснение с Воронцовым и подал в отставку, но, разумеется, потом все уладилось». Следует заметить, что упомянутая «Воронцова» была женой министра Императорского двора гр. И.И. Воронцова-Дашкова. Несмотря на неизбежные накладки, порядок прижился, и к руке императрицы Александры Федоровны дамы подходили с учетом выверенного «до миллиметра» старшинства.

Сановников «строили» соответственно их рангу и во время принесения поздравлений императору. На дне рождения Александра III (26 февраля), который традиционно проводился в Аничковом дворце, очередность поздравлений была следующей: «Дамы, т. е. статс-дамы, гофмейстрины и фрейлины малых дворов, жены адъютантов государя до вступления на престол, Государственный совет, первые чины двора, генерал-адъютанты, командиры полков гвардии и еще несколько лиц, втершихся происками и нахальством…»¹³¹.

Надо заметить, что парадные выходы были интересны только для новичков Большого Света. Те, кому годами по должности приходилось являться на эти бесконечные выходы, смотрели на них как на тяжелую обузу и по мере возможностей ими пренебрегали. Кто-то пытался «экономить время». Например, Государственный секретарь А.А. Половцев, после того как царская семья уходила слушать обедню в дворцовую церковь, не оставался толкаться в залах в ожидании обратного шествия семьи, а немедленно отправлялся объезжать великокняжеские передние (дело было 1 января и эти визиты носили обязательный характер. – И. 3.) и «Уф!.. Возвращаюсь в Зимний дворец задолго до окончания обедни и приема дипломатического корпуса»¹³².

В начале XX в., при Николае II, парадные дворцовые церемонии постепенно свелись к минимуму. Во многом это было связано с личными особенностями императрицы Александры Федоровны. Она физически и морально тяжело переносила многочасовые, пышные и тягучие, дворцовые действа. В какой-то степени она оказалась для них «профнепригодна». Конечно, это не способствовало ее популярности в глазах высшего света, поскольку для многих сановников и их жен именно в этом и заключался смысл жизни, а императрица лишила их этого смысла.

В условиях начавшейся в 1914 г. Мировой войны пышность дворцовых приемов и выходов «сократили» по уважительным причинам. Когда страна вела тяжелую войну, было неуместно устраивать торжественные дворцовые действа.

Экипаж с императрицей Александрой Федоровной и вдовствующей императрицей Марией Федоровной в день майского парада

Все это фиксировали прилежные современники. Посол Франции в России М. Палеолог отмечает (21 ноября 1914 г.), что «Александровский дворец предстает передо мной в самом будничном виде: церемониал сведен к минимуму. Мою свиту составляют только Евреинов, камер-фурьер в обыкновенной форме и скороход в живописном костюме времен императрицы Елизаветы, в шапочке, украшенной красными, черными и желтыми перьями»¹³³. Через несколько месяцев (3 марта 1915 г.) новая встреча с семьей царя: «Без десяти минут час граф Бенкендорф, обер-гофмаршал двора, вводит нас к его величеству, в одну из маленьких гостиных царскосельского дворца; император выказывает себя, по своему обычаю, простым и радушным… тотчас же входят императрица, четыре молодые княжны и цесаревич с обер-гофмейстриной Нарышкиной. Несколько слов представления – и все идут к столу»¹³⁴.

Помимо парадных выходов существовали и парадные выезды: 6 августа – в день Преображения Господня – в Преображенский собор; 30 августа – в день праздника ордена Св. Александра Невского – в Александро-Невскую лавру; для встречи невест Высочайших особ; на освящение храмов; на смотр войск и военные праздники в столице. Придворным церемониям было несть числа…