Парламентарная демократия и реалии африканских стран
Совершенно очевидно, что принятая практически всеми деколонизованными странами система парламентарных режимов с президентской властью и демократическими выборами, пусть даже не регулярными и далеко не всегда истинно демократическими, – это историческая неизбежность. Никакой иной системы власти молодые страны изобрести не могли, а принятая ими была хороша не только тем, что соответствовала этническому плюрализму в каждой из вновь возникших стран, но также и тем, что была неплохо известна и отработана веками в парламентской традиции Европы. С этой традицией была знакома получившая образование в метрополии правящая элита, которая, собственно, тот или иной политический режим и создавала, начиная с выработки (с помощью колониальной администрации или под ее влиянием) конституции. Но одно дело – респектабельная внешняя форма демократической президентско‑парламентарной республики и нечто совершенно иное – наполняющие эту форму жизненные реалии.
Совершенно очевидно, что реалии африканских стран не соответствовали принятой ими политической форме, во всяком случае в том смысле, что все тонкости процедуры и хитросплетения разделения властей – а на этом стоит любая развитая демократическая система власти – были чужды массе электората. Люди привычно шли за своими и голосовали за своих. Это характерно не только для Африки, но и для всего Востока, даже и для Латинской Америки, т. е. встречается практически везде, куда демократия была привнесена извне и где тысячелетиями до того господствовали привычные нормы командно‑административной системы. Но специфика Африки в том, что в ней не была развита даже эта самая командноадминистративная система. Альтернативой ее была уже упоминавшаяся социальная сеть, вписанная в привычную форму этноцентризма. И потому демократический плюрализм естественно и однозначно принимал облик полизтнической дезинтеграции и способствовал дестабилизации.
Однако отказ от политического плюрализма, ставший почти нормой в странах Тропической Африки, где многопартийность вначале решительно не привилась, имел свои существенные недостатки. Главными из них были даже не деспотизм и произвол власти – к этому на Востоке привыкли издревле, – а то, что оппозиция лишалась голоса. Иными словами, немалая часть этнических групп оказывалась как бы отодвинутой от рычагов власти. Разумеется, им всегда предлагалась определенная доля формального соучастия в отправлении власти в пределах народного фронта либо правящей партии. Но эта доля низводила оппозиционные группы на уровень несамостоятельных младших партнеров, что обычно рождало чувство неудовлетворенности, а то и обиды. Отсюда – мощные взрывы недовольства, которые проявлялись то в сепаратистских выступлениях, а то и в открытом противостоянии претенденту на диктаторскую власть или очередному диктатору. Вспомним события в Чаде в 70–80 тХ годах, когда за мощными политическими группировками Г. Уэддея и X. Хабре при всем различии их политической ориентации (с опорой соответственно на Францию и Ливию) стояли все те же племенные разногласия, все гот же привычный и всесильный трибализм. И это не только не удивительно, а закономерно и естественно, ибо иной надежной социальной опоры у представителей власти в молодых африканских государствах просто не было и пока еще нет.
Словом, недовольные оппозиционеры в рамках однопартийной системы обычно накапливают недовольство, которое ищет выхода и проявляется обычно тогда, когда однопартийная власть входит в состояние кризиса. Кризис же как таковой для этой формы власти неизбежен примерно так же, как неизбежно наступление дня после ночи. Дело в том, что за однопартийной и тем более диктаторской (революционной, марксистской, народной и т. п.) властью, как правило, следуют по пятам такие хорошо знакомые командно‑административной системе явления, как непотизм, коррупция, неэффективность экономики, особенно государственного сектора (а стремление усилить этот сектор жизненно связано с однопартийной формой власти, отнюдь даже не обязательно в ее марксистскосоциалистическом варианте), инфляция и т. д. Ведь слабость создаваемой диктаторским режимом административной системы как раз в том, что она не институционализирована, что она вынуждена вписываться в те реалии, которые у нее есть. А это значит, что министерства заполняются чиновниками по кланово‑трйбалистскому признаку, что администрация неумела, чиновники берут взятки и воруют, сколько могут, не видя в этом даже криминала: если тебе досталось право распоряжаться общим достоянием, то как не взять себе солидную его часть?! Это значит, что частнособственнический сектор экономики находится в подчиненном, зависимом от чиновников положении, что процветает коррупция, растут цены и инфляция и т. п.
Это, собственно, и есть кризис. Кризис ведет к ослаблению и дестабилизации власти. Вот здесь‑то и наступает час оппозиции, представители которой выходят на улицу с требованиями многопартийности, плюрализма, приватизации и либерализации экономики. И нередко добиваются требуемого. Наступает период многопартийности, у которого свои уже описанные слабости и который, в свою очередь, ведет к дестабилизации и ослаблению власти. И снова переворот, чаще всего военный, ведущий к новому витку однопартийности, диктаторского по сути режима.
Бывают, разумеется, варианты, в том числе связанные с тем, что у власти в стране оказывается на долгие годы, десятилетия влиятельный выдающийся деятель, пользующийся всеобщим уважением и признанием и потому обретающий возможность соединить в своем лице разноречивые тенденции и выступить в качестве верховного медиатора. Это способствует стабильности структуры, будь то Сенегал при Сенгоре, Танзания времен Ньерере или Заир под властью Мобуту. Однако в большинстве случаев ситуация именно такова: правящие однопартийные режимы, погрязая в коррупции, рушатся под давлением оппозиции, а многопартийные режимы, приходящие им на смену, не выдерживают испытания властью, следствием чего являются военные перевороты, снова ведущие к однопартийности.
За последние годы все чаще раздаются голоса, смысл которых сводится к тому, что в рамках многопартийных режимов следует вводить конституционные ограничения, запрещающие создание партий на моноплеменной основе. Может быть, на новом этапе существования независимых стран Африки это будет иметь шансы на осуществление и как‑то повлияет на политическую реальность. Но это в лучшем случае дело будущего. Пока же ситуация в основном остается именно такой, как она выше была описана, пусть с исключениями и вариантами. В политическом цикле, характерном для развития большинства стран Тропической Африки в период их независимости, остался пока без специального внимания один аспект – тот, что связан с военными переворотами и вообще с ролью военных и войн в современной Африке.
Политика и военные
Независимое государство должно иметь свою армию. Армия, как на то обращал внимание специально исследовавший эту проблему Г. Мирский, едва ли не единственная структура, которая не создается и не может создаваться в полиэтническом государстве по племенному признаку. Это не значит, что в рядах офицерского корпуса не существует клановых и земляческих связей, патронажно‑клиентных отношений. Но это означает, что армейская структура как таковая неэтнична и потому в наименьшей степени поддается трибалистским настроениям. Поэтому армия в современных африканских странах являет собой хорошо организованную и как бы стоящую над этническими интересами типично государственную структуру, к тому же имеющую немалую внутреннюю силу и соответствующий авторитет. Армия обычно хорошо вооружена, базируется чаще всего на профессиональной основе и потому хорошо оплачивается. Быть военным, кроме всего, престижно, ибо открывает потенциально для каждого путь наверх, в правящую элиту, а то и непосредственно к власти.
Кризисная ситуация, вызываемая многими причинами (политические описаны выше, об экономических речь пойдет в следующей главе), подчас приводит не только к дестабилизации и слабости власти, но и просто к вакууму власти. Этот вакуум требует своего заполнения – и именно тогда наступает время армии. Генералы, офицеры, а то и сержанты во главе военных подразделений выступают на передний план и с завидной легкостью берут власть, объявляя себя правителями страны. Некоторые из них после этого укрепляются в правящих кругах, проявляя себя умелыми политиками, другие быстро сходят на нет, подчас уступая место более удачливым и напористым своим сотоварищам. Но в принципе ситуация очевидна: военные становятся у власти, наводя при этом армейскую дисциплину и порядок. Военные перевороты способствуют стабилизации власти после кризиса, это несомненно. И в этом смысле они часто играют позитивную роль, являясь своего рода санитарами, оздоровляющими обстановку в целом. Однако этим, как правило, их роль и ограничивается. Управлять страной в армейской форме с автоматом наперевес практически невозможно. Поэтому либо военные снимают форму и баллотируются на очередных объявленных ими же выборах в президенты, что нередко бывало во многих странах, как крупных типа Нигерии, так и небольших, будь то Того или ЦАР, либо, что реже, они вновь уступают место гражданским правителям, как то случилось в Гане в 1979 г.
В обоих случаях армия вскоре после переворота уходит в казармы и как бы дистанцируется от носителей власти. Власть же ведет себя как обычная власть, более всего склонная, особенно после кризиса и переворота, к введению сравнительно жесткого однопартийного режима, нередко усиленного революционной фразеологией. После этого динамика политического развития идет своим чередом, со всеми теми этапами, о которых уже говорилось.
Обращает на себя внимание то немаловажное обстоятельство, что роль военных в современной Африке южнее Сахары наиболее выявляется именно в политических переворотах. Реже она проявляет себя на поле брани. Если не считать не слишком большого числа внутренних войн и сепаратистских выступлений, пусть даже чреватых миллионами жертв (для сорока с лишком полиэтнических государств с неустоявшейся системой власти считанные серьезные конфликты в Анголе, Мозамбике, Нигерии, Заире, Чаде, Эфиопии – это в общем‑то немного), то межгосударственные конфликты, особенно с применением военной силы, здесь редки. Это конфликт Сомали с Эфиопией, военные действия намибийских партизан за освобождение Намибии, конфликт Чада с Ливией, вмешательство Танзании в дела Уганды в годы правления там диктатора Иди Амина. Пожалуй, почти все. Даже если в перечне опущены кое‑какие другие небольшие войны, это не влияет на общий вывод: межгосударственных военных столкновений на огромном континенте было мало. И вообще, как то ни покажется странным, почти нет пограничных проблем, взаимных претензий (кроме разве что претензий на создание Великого Сомали, завершившихся полным крахом). Все как бы удовлетворены тем, что имеют. Видимо, отсутствие существенных и осознанных национальнотерриториальных притязаний – результат все той же инфантильности политических структур, племенной дробности и отсутствия исторических споров в прошлом между не существовавшими ранее государствами. В принципе это весьма позитивный фактор. Правда, нет уверенности, что он и впредь будет постоянно действующим.
Как показывают специальные исследования, Африка в целом весьма быстрыми темпами вооружается, закупает оружие, а в некоторых ее странах, во многом благодаря советской помощи, численность вооруженных сил достигла уровня, сопоставимого с уровнем богатых, развитых и могущих себе такое позволить стран. Это внушает определенные опасения за будущее. Но пока что ситуация в военном плане спокойная. Создается впечатление, что африканцы удовлетворены обретенной ими независимостью в тех рамках, какие были посланы судьбой. Они ценят свое и, как правило, не притязают на чужое, пусть даже родственное им в языковом и этническом плане. Не встает и проблема мирного соединения соседних стран. Если не считать соединения Занзибара с Танганьикой, добровольно объединившихся еще в 1964 г., никто больше такого рода проектов не выдвигал. Зато сепаратистские выступления подавляются жестко и бескомпромиссно. Словом, случайные границы уважаются и, похоже, обретают стандарты политической вечности. Причем делается это не столько за счет пограничных шлагбаумов с армейскими вооруженными заставами, сколько за счет взаимного уважения к границам, своим и соседей.
Дата добавления: 2016-05-31; просмотров: 1513;