Лекция 7. Предметная деятельность как основание психики

В ходе эволюции происходит как бы раздвоение процессов, осуществляющих единую жизнь организма. Уже на относительно раннем этапе биологической эволюции наряду с процессами, непосредственно осуществляющими поддержание существования живых организмов, выделяются процессы, отвечающие на такие воздействия, которые в этом отношении (поддержания существования организмов) сами по себе являются нейтральными. Таково было первое положение, которое я выдвигал в прошлый раз. Второе положение состоит в том, что эти особые процессы, процессы второго рода, необходимо возникают при переходе к жизни в среде дискретных предметов. Они связывают организмы с предметной средой. Причина возникновения этих процессов особого рода лежит прежде всего в природе самой окружающей среды, которая становится на известных уровнях развития жизни предметной средой. Другая предпосылка, которую необходимо иметь в виду для того, чтобы понять этот переход, заключается в активном характере жизненных процессов. Это значит, что в самой природе живого и жизнеспособного организма заключена необходимость самостоятельной силы реакции, то есть необходимость осуществления известных процессов, которая на более высоких ступенях эволюции отчетливо находит свое выражение в наличии внешне наблюдаемой активности, которая не является реактивной, то есть отвечающей на тот или иной стимул. Такого рода внешняя активность, подробно описанная в последнее время, представляет собой предметно не направленную, или поисковую, активность, которая проявляется, например, в ауторитмических движениях новорожденных. Эта активность, идущая «навстречу» среде, не побуждается непосредственно воздействием среды и не отвечает предмету потребности до тех пор, пока он не обнаружен.

Грубая иллюстрация. Представьте себе прорастающий росток какого-нибудь растения. Если этот росток лишить света, то он будет тянуться вверх, но через некоторое время обесцветится и погибнет (если это зеленое растение), так как для поддержания его существования необходимо хлорофильное преобразование падающей на растение энергии в виде солнечных лучей. Но, несмотря на тот факт, что хлорофильное преобразование падающих на растение лучей является обязательным условием существования и нормального развития растения, если рядом с растением будет падать солнечный луч, оно не совершит никаких пробующих поисковых движений. Поэтому, кстати, сложился образ неподвижного растения (растение неподвижно в отличие от животного).

Принципиально другую картину мы наблюдаем, когда имеем дело с животным, пусть даже только что появившимся на свет. При наблюдении за животным мы сталкиваемся с проявлениями ненаправленной внешней активности, которая не имеет адекватного раздражителя. По-видимому, какие-то воздействия среды есть, но они еще не связаны однозначно с ответными реакциями. Поэтому, вообще говоря, эти реакции еще не есть ответные реакции. Итак, в одном случае невозможность удовлетворения потребности приводит к тому, что животное постепенно погибает; в другом случае она становится причиной ненаправленной поисковой активности, проявляющейся во внешних движениях организма. У растений, вообще говоря, вероятно, тоже есть подобного рода активность, но не выраженная в явной внешней форме.

Как переход к существованию в предметной среде, так и наличие поисковой активности у различных живых организмов, являются обязательными предпосылками появления процессов «второго рода». Как их назвать?

Мы могли бы назвать эти процессы процессами поведения, тем самым противопоставив их процессам отправлений организма. Я предпочитаю называть процессы второго рода процессами деятельности, определяя деятельность как систему процессов, осуществляющих взаимодействие организма именно с предметной средой. Впрочем, я буду иногда использовать термин «поведение» в более широком значении, чем его используют бихевиористы. Я готов сделать еще одно терминологическое уточнение. Этот термин «деятельность» я сокращаю, так как по определению необходимо было бы сказать «предметная деятельность». Деятельность всегда предметна.

Еще раз напомню, что возникновение деятельности связано с выделением (с раздвоением) в ходе эволюции двух классов раздражимости: раздражимости по отношению к воздействиям, необходимым для поддержания существования организма, и раздражимости к абиотическим, нейтральным, воздействиям (выполняющим сигнальную — и это хорошее слово — роль, то есть роль сигналов чего-то), или собственно чувствительности. Функция чувствительности заключается в ориентировании организмов по отношению к воздействиям второго рода, выполняющим сигнальную роль, причем чувствительность может выполнять функцию ориентирования лишь при условии, что эффекты, возникающие при воздействии нейтральных абиотических раздражителей, являются отражением свойств объективной среды в их связях.

Однако свойства предметов, ориентирующие организм, не всегда правильно связываются с внешними биотическими воздействиями, воздействиями первого рода, отвечающими потребностям организма. Давайте рассмотрим простой пример. Мы ориентируемся посредством вкусовых ощущений на свойства сахара как питательного вещества. Но, само собой разумеется, что вкус сладкого сам не способен обеспечить удовлетворения потребности в углеводах. Можно легко создать ситуацию, в которой вы будете испытывать ощущение сладости, но не удовлетворите потребности организма в углеводах. Для этого нужно заменить сахар сахарином. При этом ощущение сладости останется, а потребность организма, нужда в углеводном питании оказывается неудовлетворенной, хотя на первых порах вы не ощущаете этого своеобразного обмана. Так, в трудные годы людям приходилось пить чай с сахарином. Вначале подмена не чувствовалась, и осознаваемая потребность человека казалась удовлетворенной, а затем вкус сахарина как бы изменился, стал «плохим», так как явно проявилось углеводное голодание. В связи с такого рода «обманами» мне вспоминаются опыты одного из учеников И.П.Павлова. Опыты заключались в следующем. Голубям давалась фасоль двух цветов: коричневая и белая. Фасоль белого цвета была лишена витаминов. Через некоторое время все голуби научились выбирать и есть только ту фасоль, которая сохраняла свои витаминные свойства. Таким образом, вначале — заблуждение, а затем — появление настоящего значения признака, сигнального воздействия. Почву для таких заблуждений создает раздвоенность на воздействия первого и второго рода. Встает вопрос: «Каким путем происходит изменение сигнальности различных признаков, утрата сигнальности одних признаков и появление сигнальности у других признаков?» Ключ к ответу на этот вопрос лежит в том, что голуби, как и люди в примере с сахарином, действовали, продолжали вступать в контакт с соответствующими предметами. И именно в результате опыта действования происходило изменение, уточнение признака. Признак способен изменить свое сигнальное значение в практическом процессе (а жизнь всегда есть практический процесс), в жизнедеятельности организма. В деятельности организма происходит дифференциация сигнальных значений различных физических свойств. Так, в примере с фасолью цвет приобрел особое сигнальное значение.

В условиях жизни, связанной с ориентировкой в предметной среде, особую форму приобретают переходы, осуществляющиеся при взаимодействии живого организма, я ввожу новый термин — «субъекта», и предмета, «объекта». Один переход ясен. Это те изменения, которые субъект вносит в предметный мир, в предметную среду, действуя в этой среде. Следует подчеркнуть, что в мире животных такие изменения не носят преднамеренного характера. Голубь, дробя клювом фасоль, изменяет ее; тем самым происходит переход деятельности животных во внешние эффекты, в предметные изменения. Другой переход (менее ясный) — это переход свойств предмета и связей этих свойств в состояния субъекта, опосредствующие его связи с предметным миром. Итак, с одной стороны, субъект, действуя в соответствии со своей ориентировкой, изменяет предметную среду, а с другой — в этом же процессе происходит возникновение состояний, отражающих свойства предметной среды. Это изменение того состояния субъекта, которое мы называем состоянием чувствительности, или — выражаясь языком более конкретным — ощущением. Первоначальные формы чувствительности обладают не только недостаточной дифференцированностью, не только носят диффузный характер, но они, в отличие от того, что мы имеем в виду под ощущениями в обыденной жизни, не отделены от «чувствований» и «аффектов». В первоначальных формах чувствительности нет расчленения на состояния, вызываемые объектом, которые мы называем «чувствованиями», и «воспринимаемыми» свойствами этого объекта. Такое расчленение, раздвоение чувствительности выступает лишь на более поздних этапах развития; в первоначальной же форме чувствительность в смысле «ощущения» и чувствительность в смысле «чувствования» слиты друг с другом (в нашем языке, кстати говоря, эти два значения слова «чувствительность» хорошо выражены; вот почему я люблю слово «чувствительность», а не «ощущение»). Эта слитность особенно ярко выступает в форме древней чувствительности, протопатической чувствительности даже у человека (например, в обонятельной и вкусовой чувствительности: когда мне в рот попадает хина, я одновременно ощущаю очень горький вкус и страдаю от этого). Я подчеркиваю это потому, что в моей книге «Проблемы развития психики» эта мысль недостаточно четко прописана. Дифференциация функций чувствительности на гностическую (собственно познавательную) чувствительность и чувствительность в смысле эмоционального состояния медленно происходит на протяжении всей биологической эволюции. Имеются такие переходные состояния, которые называются синестезиями, фиксированные даже анатомически в определенном смысле. Это взаимодействия органов чувств, совместное действие различных органов чувств. В обыденной жизни мы часто встречаемся с такой ситуацией: в связи с простудой «выключено» обоняние — и пища кажется безвкусной. Иногда бывают нетипичные синестезии — цветной слух, например. И затем происходит раздвоение этих двух форм чувствительности.

Таким образом, взаимопереходы «субъект—объект» осуществляются в форме предметной деятельности — в той форме, которая отлична от «деятельности кишечника», «нервной деятельности», «секреторной деятельности» и т.д. Предметная деятельность — деятельность в узком смысле. Задача психологии заключается в том, чтобы прочесть книгу о порождении психических процессов как процессов, появляющихся при взаимодействиях живых организмов с предметной средой на определенном уровне эволюции. Переходы, осуществляющиеся в деятельности, находят свое выражение и в объектах предметной среды, и в состояниях организма, адекватных свойствам предметной среды, то есть состояниях психического отражения. Психические явления по своей природе всегда есть явления отражательные.

Выше я сформулировал гипотезу о порождении зачаточной формы психики. Однако это вовсе не означает, что вопрос о порождении психики можно считать окончательно решенным. Напротив. Я привел вам лишь одну гипотезу, на почве которой я стою, потому, что других гипотез в конкретно-научном смысле не существует. В качестве теоретической, философской, очень общей гипотезы предлагают допустить, что свойства, называемые психикой, изначально присущи любой материи. Это чистое допущение, это нельзя рассматривать как научную гипотезу. Или другое допущение: психика изначально присуща живой материи. И опять нет критерия, чтобы показать наличие этого свойства. С теологической точки зрения, психика появляется у человека как акт божественного одухотворения. Это не конкретно-научная гипотеза. Существует также гипотеза о том, что возникновение психики необходимо связано с появлением нервной системы. В качестве доказательства приводится тот факт, что при воздействии на нервную систему мы меняем или разрушаем психику. Но это недостаточное доказательство, так как из того, что одно связано с другим, вовсе не вытекает, что оно порождено этим другим, в данном случае нервной системой. Оно осуществляется нервной системой, это правильно.

Нам остается рассмотреть еще один капитальный вопрос: «На каком этапе биологической эволюции возникают сигнальные связи с воздействиями, необходимыми для поддержания жизни?» Это действительно очень трудный вопрос, и на него я не могу ответить. Я говорил иногда «на относительно позднем этапе», а иногда «на относительно раннем этапе» эволюции — оба термина подходят. Термин на «относительно позднем» подходит потому, что история возникновения и первоначального развития жизнеспособных тел, то есть организмов, — это длительный процесс, и, спускаясь по лестнице эволюции, мы быстро приходим к относительно простым организмам, откуда и начинаем прослеживать историю, не зная предыстории. Ее знают теоретики возникновения жизни. Предыстория связана с колоссальными планетарными изменениями, которые занимают огромные промежутки времени. Эти промежутки огромны в сравнении с теми масштабами, с которыми мы имеем дело в последующей эволюции. Именно поэтому я говорю, что психика возникла «на относительно позднем» этапе. «На относительно раннем», если мы берем длинный ряд последующих этапов биологической эволюции и останавливаемся на очень простых организмах. Однако мы не можем точно назвать эти организмы, так как существует целый ряд трудностей, которые мешают прямо ответить на этот вопрос.

Первая трудность состоит в том, что мы не знаем предыстории эволюции. Мы лишь строим гипотезы о возникновении первоначальной жизни, которая больше не существует. Другая трудность заключается в том, что эволюция шла по многим линиям. Эволюция не линия, а, скорее, гроздь. Напомню, что мы называем простейшими животными одноклеточные организмы. По этой линии биологической эволюции, где усложнение организации происходило не за счет объединения клеток, а за счет внутриклеточного развития, эволюция зашла достаточно далеко, и, наверное, вы знакомы с описанием таких одноклеточных, как, например, классическая инфузория «туфелька» или жгутиковые и т.д. Вы, наверное, также знаете, что среди инфузорий существуют преследователи, хищники. Когда-то наш зоопсихолог Вагнер писал, что в термине «простейшие» заключено больше иронии, чем правды. И это правда. Очень сложная жизнь у простейших. Когда первые исследователи с помощью лупы стали изучать поведение «высших» одноклеточных, то есть более сложно организованных организмов, то они были изумлены сложностью этого поведения, управляемого множеством различных воздействий. Линия эволюции одноклеточных — это тупиковая линия, которая бесперспективна, потому что принцип развития одной клетки не дал прогрессу возможности идти дальше. Другие линии оказались более перспективными. К ним относятся линии, по которым шла эволюция хордовых. А сколько тупиковых ответвлений! Вот, пожалуйста, очень интересен класс насекомых — класс с чрезвычайно сложным поведением некоторых видов. Достаточно привести примеры из популярной литературы о «языке» или «танцах» рабочих пчел. Насекомые обладают удивительно сложными формами поведения, а мы помещаем их где-то относительно низко на ступенях эволюции, несмотря на то, что их поведение достигло довольно высокого уровня адаптации и позволило им выжить в непрерывно изменяющемся мире. Это «застывшая» эволюция.

Таким образом, трудность заключается в локализации появления психики на реальной линии эволюции, то есть так, как она шла, а не так, как мы ее себе упрощенно однолинейно представляем. Если бы мне сказали: «Назовите мне, на какой конкретно ступени эволюции возникает это усложнение жизни?», то я бы не смог ответить на этот вопрос. Я могу только сказать вам, что у меня в руках прочный критерий, вытекающий из сформулированной гипотезы, который позволяет объективно отличить жизнь допсихическую, то есть не опосредствованную сигнальными воздействиями, и жизнь, опосредствованную сигнальными воздействиями. Если я могу констатировать наличие раздражимости у данного животного по отношению к воздействиям, которые сами по себе не способны к поддержанию жизни или не представляют собой (еще раз подчеркиваю) воздействий, нарушающих этот процесс, то мы можем по этому критерию отнести данный вид к тому или другому уровню развития жизни, о котором идет речь, — к уровню простейших отправлений или к уровню поведения. В принципе, мы можем установить этот критерий, хотя это не всегда просто, так как каждый раз необходимо решить вопрос, относится ли данное воздействие к биотическим или абиотическим воздействиям, то есть необходимо конкретное исследование. Например, мы изымаем из среды животного воздействие определенного рода и смотрим, изменится ли что-нибудь в его жизни. Если не меняется, то, следовательно, эти воздействия не вмешиваются в процесс ассимиляции и диссимиляции организма. Они нейтральны. Таким образом, вопрос о локализации критерия появления чувствительности на лестнице эволюции требует в каждом частном случае очень тонкого экспериментального исследования, иногда даже биохимическими методами.

В заключение я бы хотел сказать, что предложенная гипотеза генезиса психики представляет собой некоторую идеальную схему, которая осложняется при приложении ее к реальности. В любой науке вначале необходимо иметь некоторую общую схему. Посмотрите на такую зрелую науку, как физика. Всякое движение начинается со схематического представления, допустим, модели атома. Эта модель имеет эвристический смысл, то есть ставит перед исследователем новые вопросы, которые приводят к уточнению, а иногда и к существенному изменению первоначальной схемы