Философия Гегеля как теория культуры

От Ренессанса к Просвещению перешла великая мысль о том, что че­ловек есть творческое существо, способное изменять мир и созидать самое себя. И это самосовершенствование человек призван осуще­ствлять, опираясь не на догмы и авторитет церкви, а на силы своего разума. Так возникает новое, не религиозное, а светское представле­ние о культуре как о всесторонней (практической и символической) реализации человеческого разума. Однако разум представал как не­изменная в своей сущности способность отдельно взятого индивида.

Эта идея была гигантским шагом на пути понимания куль­туры, но рано или поздно должна была обнаружиться присущая ей ограниченность. Во-первых, налицо было несоответствие меж­ду величественностью культурных задач и ограниченностью ин­дивидов, связанных условиями, возможностями и т. д., целостность и внутреннее богатство культуры лишь постулировались, но не объяснялись. Во-вторых, представление о самосозидании человека и бесконечном культурном прогрессе не вполне сочета­лось с пониманием разума как вечной и неизменной способности («разумной природы») человека. Получалось, что величественная поступь прогресса не затрагивает сущности самого человека. А ра­зум, который изменял и обустраивал мир, оказывался собранием неизменных и годных на все времена идей и принципов. Но даже увидеть существование этих проблем было очень нелегко. Для этого надо было по-новому понять и культуру, и разум, и челове­ка. Это сделал великий философ, представитель классической не­мецкой философии Г. В. Ф. Гегель (1770—1831). У Гегеля культура по-прежнему выступает как реализация разума, но это уже реа­лизация мирового разума или мирового духа (Гегель пользуется разными терминами). Этот мировой дух развертывает свою сущ­ность, реализуя себя в судьбе целых народов, воплощаясь в науке, технике, религии, искусстве, формах общественного устройства и государственной жизни. Этот дух преследует свои всеобщие цели, которые нельзя объяснить как сумму замыслов отдельных лю­дей или как.индивидуальную цель сильной исторической личнос­ти. «Вообще такие всеобщие мировые цели... не может проводить в жизнь один индивид так, чтобы все остальные становились его по­слушными орудиями, но подобные цели сами пролагают себе до­рогу — отчасти по воле многих, а отчасти против их воли и помимо их сознания» (Гегель Г. В. Ф. Эстетика. В 4-х тт. — М., 1971. Т. 3. С. 603). Конечно, непосредственно все культурное творчество осу­ществляется индивидуальными усилиями людей. Но в гегелев­ской теории все, что делают люди, есть осуществление целей ми­рового духа, который незримо дирижирует историей.

При первом знакомстве с гегелевской концепцией возникает вопрос: зачем говорить о мировом разуме, когда всегда можно ука­зать на индивидуальных творцов? (Подобным образом и рассужда­ли философы Просвещения). Однако при более внимательном рас­смотрении оказывается, что у Гегеля имелись самые серьезные ос­нования для своей теории. Дело в том, что развитие мировой культуры обнаруживает такую целостность и логику развития, ко­торые не могут быть выведены из суммы индивидуальных усилий. (-Корее наоборот, творчество отдельных людей и даже целых народов, подчиняется этой скрытой логике, которая обнаруживает себя лишь тогда, когда все многообразие культурных явлений будет по­нято как саморазвертывающееся целое. Именно такой способ рас­смотрения и составляет заслугу Гегеля.

Чтобы лучше понять значение гегелевского открытия, при­ведем следующую аналогию. Представим себе импровизирующих музыкантов, отделенных друг от друга временем и расстоянием. На первый взгляд, каждый из них играет, руководствуясь лишь собственным настроением. Но вот нашелся, наконец, гениальный слушатель, который услышал все эти разделенные голоса как зву­чание одного оркестра и уловил единую мировую тему, единую ме­лодию, чудесным образом складывающуюся из кажущейся разно­голосицы. В роли такого «слушателя» мирового культурного про­цесса и выступил Гегель. Но Гегель не только уловил единую «тему» мировой культуры, он еще сумел (продолжим нашу аналогию) сде­лать «нотную запись» этой единой «мировой симфонии».

Иными словами, Гегель не только обнаружил надындивиду­альные закономерности мировой культуры, но и сумел выразить их в логике понятий. Но если так, то, может быть, именно логика есть из­начальная основа мира и человека? Для Гегеля это был самый есте­ственный вывод, и на нем построена вся его концепция: в основе бы­тия лежит разум, мысль (но не человеческая, а самосущая, всемир­ная) и бытие тождественны. Этот мировой разум для Гегеля и есть подлинное божество.

Гегель не просто сформулировал общие принципы своей те­ории, но проанализировал весь путь развития мировой культуры (в работах «Философия истории», к Эстетика», История фило­софии», «Философия права»). Такой грандиозной и стройной логи­ческой картины до него не создавал ни один- мыслитель. Развитие культуры во всем многообразии ее проявлений — от философии, религии и искусства до государственных форм впервые предстало как закономерный целостный процесс. «Философия... должна... спо­собствовать пониманию того, что... всеобщий... разум является и си­лой, способною осуществить себя. ...Этот разум в его конкретнейшем представлении есть бог. Бог правит миром: ...осуществление его плана есть всемирная история. Философия хочет понять этот план... Пред чистым светом этой божественной идеи... исчезает ил­люзия, будто мир есть безумный, нелепый процесс» (Гегель. Соч. — М.-Л., 1935. Т. VIII. Философия истории. С. 35).

Гегель вовсе не игнорирует многообразия культурных форм и качественного различия национальных культур, имевших место в истории человечества. Каждая конкретно-историческая культу­ра здесь есть лишь ступень в саморазвертывании мирового духа, стремящегося к своему полному осуществлению.

При этом Гегель верен идеалам Просвещения и, прежде все­го, идеалу свободы. Именно свобода является последним основани­ем или, как говорят философы, субстанцией мирового духа и всей развивающейся культуры. «...Субстанцией, сущностью духа явля­ется свобода. ...Все свойства духа существуют лишь благодаря сво­боде, ...все они являются лишь средствами для свободы...» (Гегель. Соч. — М.-Л., 1935. Т. VIII. Философия истории. С. 17). А поскольку дух полноценно реализует себя лишь в человеке, то осуществле­ние свободы духа совпадает с ростом человеческой свободы: «Вос­точные народы еще не знают, что дух или человек как таковой в се­бе свободен.,.(...) Лишь у греков появилось сознание свободы, и по­этому они были свободны, но они... знали только, что некоторые свободны, а не человек как таковой... (...) Лишь германские народы дошли в христианстве до сознания, что человек как таковой свобо­ден...; ...проведение этого принципа в мирских делах являлось даль­нейшей задачей, разрешение и выполнение которой потребовали тяжелой продолжительной культурной работы. (...) Это... внедрение и проникновение свободы в мирские отношения является длитель­ным процессом, который составляет саму историю» (Гегель. Соч. — М.-Л., 1935. Т. VIII. Философия истории. С. 18).

Однако в самой основе гегелевского подхода кроется источ­ник его ограниченности. Речь идет прежде всего о том, что у Гегеля субъект (творец) культуры отождествлен с безличным разумом, а развитие культуры представлено как монологическое разверты­вание этого замкнутого в самом себе разума. Безусловно, Гегель во­все не думал, что культура включает в себя лишь рационально-ло­гические формы. Но с его точки зрения все существенное содержа­ние культуры есть реализация логической идеи. Отсюда вытекает несколько неизбежных следствий.

Во-первых, все, что сводится к замкнутой в себе логике, ока­зывается исчерпываемым и неспособным к бесконечному разви­тию. Поэтому и гегелевская абсолютная идея (мировая культура) рано или поздно останавливается в своем развитии: мировой дух развернет в истории всю полноту своих определений и сольется сам с собой в созданном им совершенном культурном мире.

Во-вторых, в гегелевской теории нет места самоценной и не­сводимой к мировому разуму человеческой душевности. Но чело­век есть нечто большее, чем реализация идеи, а наличие некоей «логики» развития культуры вовсе не означает, что значение куль­туры сводится к логике, как это полагал Гегель: «В... выявлении всеобщности мышления и состоит абсолютная ценность культу­ры» (Гегель Г. В. Ф. Философия права. — М., 1990. С. 83); «...Сущно­стью духа является мышление... Искусство же... не является выс­шей формой духа, но получает свое подлинное подтверждение лишь в науке» (Гегель Г. В. Ф. Эстетика. В 4-х тт. — М.: Искус­ство, 1968.Т. 1.С. 19).

В-третьих (и это самое главное!), в теории Гегеля нет места Для подлинной автономности и самоценности человека. Для Гегеля единичный человек ценен лишь постольку, поскольку он есть во­площение безличного мирового разума. «Человек является целью в ^самом себе лишь благодаря тому божественному началу, которое имеется в нем и которое... было названо разумом...» (Гегель. Соч. — "Л., 1935. Т. VIII. Философия истории. С. 39). И даже когда речь Идет о сокровенном достоянии человека — свободе, то оказывается, что подлинным субъектом свободы выступает не человеческая личность, а безличный мировой дух. Свобода этого безличного духа есть его способность осуществлять себя, преодолевая и подчиняя себе любое содержание, в том числе индивидуальные жизни.

Символическое воплощение мировой дух обретает в культуре, а объективное воплощение — в государстве. Таким образом оказыва­ется, что мировой разум в виде культуры и государства стоит над единичными людьми, используя их как орудие для своих целей. Иде­ал человеческой свободы обернулся безличной необходимостью и хитроумным принуждением индивидуальной воли: «..Живые инди­видуумы и народы, ища и добиваясь своего, в то же время оказывают­ся средствами и орудиями чего-то более высокого и далекого, о чем они ничего не знают и что они бессознательно исполняют»; «Можно назвать хитростью разума то, что он заставляет действовать для се­бя страсти... (...) Частное в большинстве случаев мелко по сравнению со всеобщим: индивиды приносятся в жертву...» (Гегель. Соч.— М.-Л., 1935. Т. VIII. Философия истории. С. 25,32).

В гегелевской философии есть замечательные открытия и идеи, оставившие неизгладимый след в философии и культуро­логии. Многие гегелевские положения обнаружили свое непрехо­дящее значение; внимательный читатель и сегодня найдет в рабо­тах Гегеля множество глубоких и плодотворных мыслей об искус­стве, мифе, религии, науке, о природе символа и т. д. Однако уже к концу XIX — началу XX века философы и культурологи уже не могли удовлетвориться центральной идеей гегелевского подхода — сведением человека к безличной логике разума. Поэтому даль­нейшее развитие культурологии было связано с обращением к че­ловеку, взятому во всей его сложности и глубине.