Зачем нам философская теория реальности?

В фильме «Игры разума» (в оригинале – A Beautiful Mind) врач-психиатр говорит жене гениального математика Джона Нэша, что ее муж должен осознать бездну между реальностью и иллюзией. Философ спросил бы у этого врача: а что же такое реальность? Кажется, ответ очевиден: реальность – это то, что есть «на самом деле». Но что есть «на самом деле»? Какие у нас имеются критерии различения реальности и иллюзии? Где пролегает эта невидимая граница? Западная теория бытия как раз и начинается с подобных вопросов. Древнегреческий философ Парменид рассказывает (поэтическим, полумифическим языком), как богиня вселенной учит его различать истину («путь бытия») и «мнения смертных» (мир иллюзорных субъективных представлений). Этот вопрос вдохновил Платона и всю последующую философскую традицию. Так что же такое «реальность»?

Мы часто употребляем такие слова, как «реальность», «действительность», «существование». Деревья за окном, роза в стеклянной вазе на столе, люди, животные, растения, планеты, звезды, галактики – все это частички реальности. Мы их можем познавать с большим или меньшим успехом. Как научное познание, так и наш повседневный опыт свидетельствуют о том, что реальность не является хаотичным собранием фактов и событий. Несмотря на то, что в мире существует бесчисленное количество вещей, все они ведут себя похожим образом. Другими словами, в их действиях и взаимодействиях мы замечаем постоянные повторяемости, регулярности, закономерности. Это позволяет нам предвидеть определенные события, формулировать законы, выдвигать научные гипотезы. А в обыденной жизни – планировать свой день, общаться с другими людьми и т. п. Если бы объекты вели себя неупорядоченно и непредсказуемо, у нас было бы очень мало шансов что-то знать о реальности или предпринимать успешные действия в окружающем мире. Наши действия, нынешние и будущие, во многом зависят от нашей способности иметь определенное знание о реальности и предсказывать последствия наших решений и действий.

Такое знание важно для нашего выживания и успешной адаптации к окружающей среде. Оно имеет большую практическую ценность: важно различать реальность и иллюзию, важно осознавать, что определенные вещи и события не зависят от нас и мы должны согласовывать свое поведение с «поведением» реальных объектов вне нашего сознания. Однако не бывают ли и иллюзии упорядоченными и повторяющимися? Разве порой нас не поддерживают и не помогают иллюзии и мифы? Может быть, существуют еще какие-то критерии различия между действительностью и представлением, кроме практической адаптивности и успешности? Достоверное знание о структуре реальности позволяет людям не только выживать в окружающем мире, но также влиять на мир и изменять его. Но что является причиной мирового порядка? Почему реальность является скорее упорядоченным и узнаваемым целым, нежели хаосом непредсказуемых и непознаваемых (несвязанных между собой) событий? И почему мы можем рационально познавать этот мир?

Мы не только наблюдаем порядок мира и не только познаем этот мир. Мы также постоянно убеждаемся в том, что между самой реальностью и нашим знанием о реальности существует определенное соответствие, определенная корреляция. Структуры нашей рациональности (математика, логика, формулы и гипотезы, законы и правила) определенным образом согласуются со структурой реальности. Это дает нам основания утверждать, что рациональные представления о мире являются не только человеческими проекциями или человеческими образами мира. Мир сам постоянно демонстрирует определенный рациональный порядок. Другими словами: рациональная упорядоченность является свойством самого мира. Это является главной предпосылкой любого научного исследования.

Уже с первых шагов своего существования философия начинает ставить вопросы о фундаментальных структурах мира и критериях их достоверного познания. Впрочем, может возникнуть вопрос: не перехватили ли у философии эту задачу естественные науки? Разве физика не пытается познавать фундаментальные структуры реальности? Разве биология не познает базовые структуры и свойства живого? Без всякого сомнения и физик, и биолог, и химик исследуют реальность. Но философ, уважая компетенцию естественных наук и учитывая результаты этих наук, отличается от физика, химика и биолога как самим способом вопрошания, так и присущими подходами в познании реальности. В каком-то смысле можно сказать, что вопросы философа часто превосходят те границы, которые установлены для естественных наук. Это мы обсуждали в первой части: философ занимается предельными вопросами. Сказанное не означает, что физик и биолог не могут поднимать философские вопросы. Сегодня именно это делает много физиков и биологов. Тем не менее, они все же осознают, что определенные вопросы, которые они поднимают, превышают компетенцию естественных наук.

Приведу примеры. Как было уже упомянуто, научное познание обнаруживает в реальных вещах и событиях то, что можно назвать физической необходимостью: бесконечное множество вещей демонстрирует повторяющиеся типы поведения как в отдаленных частях Вселенной, так и в непосредственной близости от нашего опыта. Далее: ученые могут формулировать определенные законы, которые обобщают и объясняют определенные типы поведения вещей. Но зададим вопрос: почему вещи ведут себя именно так? Ответим: потому что это соответствует определенным законам. А почему существуют именно такие законы? Ведут ли себя вещи закономерно, потому что существуют законы или законы существуют потому, что вещи ведут себя закономерно? Являются ли законы последствиями «закономерного поведения» объектов или они представляют собой внутренние свойства самих объектов или отношений между ними? На первый взгляд эти вопросы кажутся странными и не совсем понятными. Попробую их переформулировать таким образом: не приписываем ли мы объектам закономерное поведение или не является ли закономерность (физическая необходимость) свойством самой реальности, а мы только обнаруживаем эти свойства и описываем их на языке математики?

Можно рассматривать физическую необходимость отдельно от объектов, которой они управляются, и тогда законы природы – это реальные «онтологические» (т. е. «бытийные», «реальные») сущности. Можно рассматривать законы природы как отношение между универсальными свойствами объектов. Например, есть универсальная свойство «быть фотоном» (универсалия А) и есть универсальное свойство «двигаться со скоростью 300 000 км/с» (универсалия В). Тогда фундаментальный закон природы «все фотоны движутся со скоростью 300 000 км/с согласно любой инерциальной системе отсчета» описывает связь между А и В.

А можно рассматривать законы природы как сугубо человеческие проекции, нечто вроде человеческой версии реальности. В таком случае то, каким есть мир в действительности, мы не знаем и не можем знать. А наши научные теории и гипотезы представляют собой лишь способ, которым мы описываем мир. Мир кажется нам рационально упорядоченным, а события в мире кажутся нам закономерными. Но это только наш взгляд. И быть может какие-нибудь иные рациональные существа в других галактиках уже построили теории, в которых мир описан как абсолютно хаотичный и непредсказуемый, в котором не существует никаких законов и отдельные события никак не связаны между собой (мир абсолютной свободы). Если придерживаться такого «проекционистского» подхода, то трудно ответить на вопрос: а почему же наши «проекции» такие успешные и почему они в значительной степени согласуются со структурами самого мира? Если бы наши проекции не имели никакого отношения к самому миру, человечество вряд ли просуществовало бы ближайшие пять-десять минут.

Приведенные примеры указывают на более универсальную проблему: вопрос о соотношении между нашими теориями (рациональными подходами) и рациональным порядком самого мира. Допустим, физики наконец сформулировали «теорию всего». Пусть это будет набор определенных математических уравнений или одно большое уравнение. Но как перейти от математического уровнения (абстрактной структуры) к реальному миру? Каким образом соотносятся математическая модель реальности и сама реальность? Понятно, что они не полностью тождественны (хотя и изоморфны). И кто был тем великим математиком, который смоделировал сложную систему реальности и «ввел» ее в бытие? Каким образом формулы воплотились в реальное существование? Если же эта математическая модель – всего лишь человеческая проекция реальности, то почему мы убеждены, что эта модель имеет какое-то отношение к миру?

Все эти проблемы ставят нас перед фундаментальным философским вопросом: что же такое реальность? Исчерпывается ли смысл реальности только ее физическим (натуралистическим) объяснением? То есть хватает ли нам для описания фундаментальных структур реальности словаря естественных наук? Те естественники (физики, химики, биологи), которые поднимают вопросы, выходящие за пределы естественнонаучной методологии, свидетельствуют в пользу отрицательного ответа. Таких ученых сегодня немало. И тот факт, что они задают такие вопросы, требует расширения нашего словаря, с помощью которого мы описываем мир. Иначе говоря, словарь естественных наук является очень важным и влиятельным. Впрочем, он, несмотря на свою влиятельность и важность, ограничен. Мир богаче и сложнее Поэтому словарь философии является необходимым дополнением и расширением естественнонаучного словаря. Это не значит, что философия глубже или важнее естественных наук. Утверждать такое было бы полной бессмыслицей. Скорее это означает, что философия предлагает нам другое описание фундаментальных структур реальности, т. е. не альтернативный, а расширительный взгляд на мир. И не стоит забывать, что именно математическое естествознание зародилось из философских вопросов и является в некотором роде продолжением философии иными средствами.

В качестве краткого резюме можно сформулировать такой тезис: существование материального мира и те фундаментальные структуры, которые составляют определяющие свойства этого существования, находятся вне компетенции естественных наук и не могут исследоваться с помощью эмпирических теорий. Вопрос о фундаментальных структурах реальности в аспекте существования ставят метафизика и онтология. Метафизика занимается неэмпирическими объектами, не изолируясь при этом от эмпирического мира.