Всеволод Михайлович Гаршин
В.М.Гаршина (1855— 1888) современники называли «Гамлетом наших дней», «центральной личностью» поколения 80-х годов — эпохи «безвременья и реакции». Он начал писательский путь во второй половине 1870-х, в разгар народничества, но народником не стал. Его взгляды ближе были к толстовству, прежде всего к идеям отказа от индивидуалистического бунта в пользу безличного существования. Расходился он с Толстым в религиозно-философских убеждениях.
Многие отмечали кроткую доброту, скромность, «ангельское» обаяние Гаршина, его тягу к счастью и вместе с тем доходящую до болезненных приступов чуткость к чужим страданиям, всякому жизненному безобразию.
В реалистической прозе Гаршина возрождались романтические традиции, эпика сочеталась с лиризмом. Писатель одним из первых начал применять в литературном творчестве приемы импрессионизма, заимствованные из современной ему живописи, с тем чтобы потрясти воображение и чувства читателя, разбудить его прирожденное сознание добра и красоты, помочь родиться честной мысли. В гаршинских рассказах и сказках складывался стиль, явившийся истоком прозы писателей рубежа XIX—XX веков, таких как Чехов, Бунин, Короленко, Куприн.
Высшим авторитетом в современной живописи был для писателя И.Е.Репин, в литературе — Л.Н.Толстой. Мастеров реалистического искусства он противопоставлял сторонникам натурализма или «чистого искусства». Воображение было для Гаршина важным моментом реалистического видения действительности, при этом точность, конкретная подробность деталей отличают почти все его произведения. Совершенная форма, освобожденная рукой автора от «балласта» случайных слов, должна служить благородной общественной цели. «Он был горячим сторонником упрощения интеллигентской речи и считал, что даже большие произведения общечеловеческого содержания вполне можно писать слогом, понятным даже полуграмотному читателю», — писал издатель В.Г.Чертков. Творческие принципы Гаршина во многом отвечают требованиям, некогда предъявленным Белинским к детскому писателю.
Гаршин мечтал издать все свои сказки отдельной книгой с посвящением «великому учителю своему Гансу Христиану Андерсену». Многое в сказках напоминает истории Андерсена, его манеру преображать картины реальной жизни фантазией, обходясь без волшебных чудес. Не меньше любил он произведения Диккенса. Лучшей книгой считал «Робинзона Крузо»: «Эта книга учит, что человек вполне может довольствоваться самим собою, может все делать за себя сам». Причиной массы зла, полагал писатель, является использование труда других людей. Эти идеи Гаршина предвосхищали позднее учение Л.Н.Толстого.
Детство и детская литература занимали Гаршина на протяжении всего десятилетия творческой жизни. В планах начинающего писателя была «История прогимназии», большая часть его «Автобиографии» освещает детские годы жизни. Прочитав автобиографическую повесть Чехова о детстве «Степь», Гаршин доказывал окружающим превосходство над собою таланта писателя, еше широко не признанного.
Гаршин переводил для детей сказки европейских авторов, работал как редактор и критик детской литературы. Он тщательно редактировал книгу Н.А. Корфа «Друг детей» — пособие для младших школьников, выдержавшее до этого девять изданий. Он критиковал в ней отсутствие плана, невежественность, сюсюканье, стилистические ошибки и пр. Вместе с педагогом А.Я.Гердом он задумал «Обзоры детской литературы» и сотрудничал с привлеченными рецензентами (два выпуска вышли при жизни писателя, а третий — посмертно).
Рецензии в «Обзорах» анонимны, представление о взглядах Гаршина на детскую литературу можно получить косвенным путем. Популярный детский писатель А. В.Авенариус составлял сборник «Образцовые сказки русских писателей». Гаршин прислал для него «Сказку о жабе и розе» и отозвался по поводу исключения из сборника поэмы «Кузнечик-музыкант» (1788) Я.П.Полонского:
Я решительно не разделю нападок, которым мы подверглись за это помещение. Относительно любви у нас существует с детьми странная политика. Так сказать, официально наши дети считаются состоящими в невинном неведении чуть ли не до юношеского возраста; но ведь всякий, кто помнит свое детство, знает, каким безобразным путем получаются первые извращенные гнусные сведения о грязной стороне любовных отношений; и часто как рано они получаются! И мы старательно оберегаем детей от всего, дающего намек на любовь даже и в прекраснейших ее проявлениях, не даем им в руки Полонского и в то же время лицемерно стараемся забыть, что мы решительно не имеем возможности уберечь их от извращенного знания о самой грязи отношений между полами.
Я прочел поэму очень давно, еше ребенком, и, кроме самых чистых впечатлений, не вынес из нее ничего. Не могу сказать и того, чтобы в ней было много недоступного детскому пониманию (конечно, не маленьких детей); перечитывая «Кузнечика» много раз уже взрослым, я не вынес из него ничего нового (разрядка автора. — И.А.), что бы ускользнуло от моего детского понимания, а только возобновил глубокое и доброе впечатление.
Вместе с тем Гаршин утверждал, что чтение сугубо взрослых книг наносит вред детской душе. Так ему подсказывал собственный опыт. В возрасте от пяти до семи лет он читал с помощью отца романы, увлекавшие его родителей, особенно мать, — «Хижину дяди Тома» и «Жизнь негров» Г. Бичер-Стоу, «Собор Парижской Богоматери» В.Гюго, «Что делать?» Н.Г.Чернышевского. Однако радость и настоящую пользу доставляли ему детская книжка «Мир Божий» Разина, сочинения Пушкина, Гоголя, Жуковского, Лермонтова («Герой нашего времени» остался не понятым, только судьба Бэлы вызвала детские слезы). Эти биографические факты еще раз доказывают, что в середине XIX века детское чтение в России еще не имело четких, скрепленных традицией границ.
Раннее приобщение к миру литературы способствовало и ранним опытам сочинительства. В восемь лет Всеволод Гаршин складывал стихи о поразившей его Неве, позже участвовал в «гимназической литературе» (по его выражению), поместив в ученической газете фельетоны и даже целую поэму (в гекзаметрах, наподобие «Илиады») — с описанием гимназического быта, преимущественно драк. К педагогам повзрослевший ученик был преисполнен искренней любви и благодарности.
В круг чтения детей младшего и среднего школьного возраста вошли в основном сказки Гаршина. Среди них одна имеет подзаголовок «Для детей» — «Сказка о жабе и розе» (1884), другая была впервые опубликована в детском журнале «Родник» — «Лягушка-путешественница» (1887). Прочие сказки не предназначались автором для детей, хотя, по воле взрослых, появлялись в детских изданиях, в том числе в хрестоматиях: «АПа1еа рппсерз» (1880), «То, чего не было» (1882), «Сказание о гордом Агее» (1886).
Гаршинские сказки по жанровым особенностям ближе к философским притчам, они дают пищу для размышлений.
Вымысел нужен был Гаршину ровно настолько, чтобы реальность оставалась реальностью и при этом просвечивала необычная, потаенная ее основа. Растения и животные в его сказках говорят и чувствуют вполне по-человечески, они совершают поступки и даже философствуют о смысле жизни, но остаются все-таки самими собой. Писатель не стремился придавать своим произведениям аллегорический смысл, считая аллегорию плоской и однозначной. Его образы можно рассматривать с противоположных точек зрения, по-разному оценивать общую мысль той или иной сказки — произведение изменяется в зависимости от читательской позиции, а потому читатель не может быстро с ним расстаться.
Таково, например, «Стихотворение в прозе» (1884), в котором Гаршин выразил диалектическое единство прекрасного и безобразного в жизни.
Юноша спросил у святого мудреца Джиафара:
· Учитель, что такое жизнь?
Хаджи молча отвернул грязный рукав своего рубища и показал ему отвратительную язву, разъедавшую его руку.
А в это время гремели соловьи и вся Севилья была наполнена благоуханием роз.
Сказка «То, чего не было» редко читается детям: равновесие вымысла и реальности в ней совершенно, но осложняется для детского восприятия малой динамичностью. Обрисовка «маленькой, но очень серьезной компании» животных и насекомых может служить для детских писателей образцом мастерства. Приведем пример.
· Поди ты, братец, со своим трудом! — сказал муравей, притащивший во время речи навозного жука, несмотря на жару, чудовищный кусок сухого стебелька. Он на минуту остановился, присел на четыре задние ножки, а двумя передними отер пот со своего измученного лица.
Сказки о пальме и царе Агее звучат в детской аудитории чаше. Эти сказки объединяет тема гордости и смирения. Сказке предшествовало стихотворение «Пальма». Простой сюжет держит весьма сложное содержание. Бразильская пальма, мечтающая о ветре и солние, пробивает верхушкой стеклянный свод и попадает в осенний дождь со снегом: ее спиливают, а травку, росшую под ней и разделившую ее порыв, вырывают. Несколько миров так или иначе представлено в сказке: оранжерея с ее случайным собранием пленников, скучный северный город, далекая Бразилия, родина пальмы, намечены контуры миров, откуда родом прочие растения. Понятие о счастье у всех разное (саговой пальме нужно много воды, а ее соседи довольствуются малым), но суть в том, что бунт против оранжерейного плена не может привести ни к свободе, ни к счастью. Вместе с тем мечтания растений о настоящей жизни — такая же реальность, как их железно-стеклянная клетка или дождь со снегом за стеклом. Автор сочувствует пальме, но более сильные его симпатии отданы травке, смиренно разделившей участь подруги.
«Сказание о гордом Агее» явилось пересказом библейского сюжета и народной легенды из собрания А. Н.Афанасьева. Писатель изменил концовку легенды: в источниках царь Агей по воле наказавшего его ангела служит три года нищим и возвращается на трон, чтобы править с добром и мудростью. У Гаршина царь Агей просит ангела отпустить его «в мир к людям»; он хочет и дальше служить бедным, чтобы не ожесточалось его сердце одиноким стоянием среди народа.
«Сказка о жабе и розе» была написана под влиянием многих впечатлений — от смерти поэта С.Я.Надсона, домашнего концерта А. Г. Рубинштейна и присутствия на концерте одного неприятного старого чиновника. Произведение являет собой пример синтеза искусств на основе литературы: притча о жизни и смерти рассказана в сюжетах нескольких импрессионистских картин, поражающих своей отчетливой визуальностью, и в переплетении музыкальных мотивов. Это скорее поэма в прозе. Угроза безобразной смерти розы в пасти жабы, не знающей другого применения красоты, отменена ценой иной смерти: роза срезана прежде увядания для умирающего мальчика, чтобы утешить его в последний миг. Смысл жизни самого прекрасного существа — быть утешением для страждущего.
Сказка «Лягушка-путешественница» — классическое произведение в чтении детей, в том числе и старших дошкольников и младших школьников. Источником ее сюжета послужила древнеиндийская басня о черепахе и утках1. Это единственная веселая сказка Гаршина, хотя и в ней комизм сочетается с драматизмом.
Писатель нашел золотую середину между естественно-научным описанием жизни лягушек и уток и условным изображением их «характеров». Вот фрагмент естественно-научного описания.
Вдруг тонкий, свистящий, прерывистый звук раздался в воздухе. Есть такая порода уток: когда они летят, то их крылья, рассекая воздух, точно поют, или, лучше сказать, посвистывают. Фью-фью-фью-фью — раздается в воздухе, когда летит высоко над вами стадо таких уток, а их самих даже и не видно, так они высоко летят.
Немного далее следует уже условное, «очеловечивающее», описание.
И утки окружили лягушку. Сначала у них явилось желание съесть ее, но каждая из них подумала, что лягушка слишком велика и не пролезет в горло. Тогда все они начали кричать, хлопая крыльями:
— Хорошо на юге! Теперь там тепло! Там есть такие славные теплые болота! Какие там червяки! Хорошо на юге!
Такой прием незаметного «погружения» читателя из мира реального в мир сказочно-условный особенно любил Андерсен. Благодаря этому приему в историю лягушкиного полета можно поверить, принять ее за редкий курьез природы. В дальнейшем панорама показана глазами лягушки, вынужденной висеть в неудобной позе. Отнюдь не сказочные люди с земли дивятся тому, как утки несут лягушку. Эти и другие детали способствуют еще большей убедительности сказочного повествования.
1 Приведем для сравнения басню из древнеиндийского сборника басен «Калила и Димна», изданного в Москве в 1889 году.
«Передают, что в одном пруде, около которого находилась трава, было две утки. В пруде была также черепаха. Между ней и утками была любовь и дружба. Случилось, что эта вола уменьшилась.
Утки решили прощаться с черепахой и сказали: "Мир с тобой, мы ведь уходим из этого места вследствие недостатка в нем воды". Она ответила: "Напротив, недостаток воды очевиден для существа вроде меня, подобного судну, которое способно жить только в воде. А вы. вы можете жить везде, где бы ни были. Унесите меня с собою". "Ладно", — сказали они ей. Она спросила: "Каким же способом вы понесете меня?" Они отвечали: "Мы возьмемся за оба конца палки, а ты повиснешь посредине ее, и мы полетим с тобою в воздухе. Но берегись вымолвить хотя одно слово, если услышишь, что говорят люди". Затем они взяли ее и полетели с нею в воздухе. А люди сказали: "Удивительно, черепаха находится между двух уток, которые ее притом несут". Услышав это, она сказала: "Да лишит бог зрения ваши глаза, о люди". Когда же она открыла рот при произнесении слов, она упала на землю и умерла».
Так же зыбко колеблется мысль автора. Умна лягушка или глупа? Гениальна ли ее натура или заурядна? А как оценить характер и поведение уток? Сказка заканчивается хорошо или плохо? Что важнее — то, что лягушка спаслась при падении, или то, что погибла ее мечта о южных болотах? Ответы на эти и другие вопросы зависят от размышлений читателя, от его представлений о смысле существования.
Кроме того, детям читали рассказы «Красный цветок» (1883) и «Сигнал» (1887). Первый из них при жизни писателя произвел огромное впечатление на публику, и только этим сегодня можно объяснить включение в детское чтение мрачного повествования о том, как безумец, «последний идеалист», в сумасшедшем доме спасает мир от зла. «Сигнал», напротив, сохраняет свое значение в чтении наших юных современников. Более того, актуальность рассказа возросла в связи с необходимостью дать детям литературный ответ на вопросы о терроризме и героизме. Написанный в духе толстовской программы создания литературы для народа, рассказ отличается четкостью этических противопоставлений, определенностью социальных, психологических характеристик героев, остротой конфликта, сказовым стилем речи. Будучи по специальности инженером-путейцем, Гаршин с фактографической достоверностью передал жизнь и психологию железнодорожных обходчиков, оставшись при этом свободен в изображении человеческих драм.
Педагог М.А.Рыбникова указывала, что у Гаршина могут поучиться методам работы детские писатели. К этим методам она относила «широкое знание литературы общей и детской, знакомство с рядовыми учебными книгами, поиски занимательных сюжетов и положений, опыт осовременивания испытанных старых сюжетов»: «Все это ради передачи воспитательного ценного материала. Гаршин учит нас занимательность подчинять идее, учит быть простым без всякого упрощенчества».
Прибавить к этому перечню можно разве что возможность развития в юном читателе и детском писателе способности к неоднозначному восприятию вещей.
Дата добавления: 2019-12-09; просмотров: 793;