Пореформенное время
Это была эпоха обманутых надежд, связанных с крестьянской реформой. Сразу же за освобождением крестьян последовали крестьянские волнения, подавляемые военной силой. Только в 1861 г. их было 1176, но два года спустя – 386. В 1861 г. в Петербурге появляются прокламации и начинаются студенческие волнения. И как ответ, в 1862 г. наступила полоса новой реакции. Общество по‑прежнему продолжает волновать главный вопрос времени – крестьянский. Все более углубляется размежевание социальных групп. В 60‑е годы нельзя быть «ничьим»: необходимо четко определиться в своих общественных позициях. О том, что значит пренебречь этим требованием, свидетельствует литературная и жизненная судьба Н. С. Лескова.
В это время литература стремится воздействовать на действительность и даже стать «учебником жизни» (по сути это и произошло с романом «Что делать?» Н. Г. Чернышевского).
На 60‑е годы приходится литературно‑критическая деятельность талантливейшего Д. И. Писарева, публикуются романы и многие повести И. Тургенева, Л. Толстого, начинается новый этап в творчестве Ф. Достоевского, вернувшегося из ссылки. С 1863 г. Н. Некрасов приступает к работе над поэмой «Кому на Руси жить хорошо»; одной из вершин реализма 60‑х годов становится творчество великого сатирика М. Е. Салтыкова‑Щедрина.
Но главное, в 60‑е годы на культурной сцене появляется новая социальная группа – разночинная интеллигенция, состоявшая из образованных молодых людей разного социального происхождения (отсюда разночинцы), большей частью выходцев из церковной и мелкобуржуазной среды. Характерный пример человека 60‑х годов (шестидесятника) – Евгений Базаров, герой «Отцов и детей» Тургенева. Чернышевский, Добролюбов также типичные шестидесятники.
В это же время на литературной арене выступило и новое поколение писателей – Н. Успенский, А. Левитов, В. Слепцов, П. Помяловский, Гл. Успенский, Ф. Решетников. Они пришли в литературу со своими темами, жанрами и художественными принципами. Сосредоточенные на содействии делу просвещения и освобождения народа, писатели‑шестидесятники становятся своего рода идейными лидерами в литературе тех лет, создают острые социальные очерки, повести, романы о народной жизни.
Будучи в большинстве своем выходцами из народа, они хорошо знали народные тяготы и сочувствовали им. И литературу писатели‑шестидесятники (подобно Чернышевскому и Добролюбову) воспринимали исключительно как действенное средство преобразования социальной действительности на гуманистических основах.
После смерти Добролюбова и ареста Чернышевского в состав редакции «Современника» пришли новые радикально настроенные литераторы: М. Е. Салтыков‑Щедрин, Н. В. Успенский, Марко Вовчок (Маркович Мария Александровна). Сразу же, в 1863 г., между Салтыковым‑Щедреным, с одной стороны, и Елисеевым, Антоновичем, Потиным – с другой, возникают серьезные разногласия, свидетельствующие об отходе ряда членов редакции от принципов Чернышевского и Добролюбова.
Ведущим критиком «Современника» после смерти Добролюбова и ареста Чернышевского становится М. А. Антонович.Он старался удержаться на эстетических позициях, завещанных его учителем Чернышевским, но это ему не удалось: Антонович был, скорее, эпигоном и вульгаризатором, чем последователем автора «Что делать?». Огрубляя идеи Чернышевского, он писал: «Даже возвышенные эстетические наслаждения подчиняются желудку, или, выражаясь деликатнее, чувству голода». Поэтому проблемы искусства вторичны. Но если касаться этой области, то искусство и науки должны служить обществу: «Посредством искусства можно распространять и популяризировать идеи».
Критическая деятельность Антоновича падает как раз на пореформенное время. В первую половину 1860‑х годов возникают расхождения в среде радикалов. Между их журналами «Современник» и «Русское слово» начинается резкая, ожесточенная полемика, которая осталась незавершенной, так как в 1866 г. оба журнала были закрыты.
В 1864 г. Салтыков‑Щедрин в статье «Наша общественная жизнь» подвергает критике «Русское слово» за академизм и просветительство. Его не удовлетворяет позиция В. А. Зайцева. Недружественными статьями обменялись Д. И. Писарев – главный критик «Русского слова», и М. А. Антонович.
Д. И. Писарев был, бесспорно, одаренным человеком. Его статьи, хотя и отличались многословием и свирепостью, были искренни, живы и остроумны. Он умел сразить противника метким словом. Называя себя «мыслящим реалистом», он отбрасывал всякое искусство, делая исключение только для тенденциозного, которое, по его мнению, годилось для обучения научной интеллигенции.
Писарев написал множество статей и отрецензировал произведения Гончарова, Тургенева, Писемского, Островского и Л. Толстого. Ему принадлежит знаменитое развенчание Пушкина, а заодно и Белинского.
Главное для Писарева – просветительская деятельность в массах, а двигателем прогресса – он считает накопление и распространение знаний, причем явное предпочтение отдает естественным наукам. В соответствии с таким подходом гуманитарные виды деятельности – эстетика, литература, критика – должны быть «реальными», содействовать решению практических социальных задач. С такой точки зрения отрицаются «чистая» философия, «чистая» нравственность, «чистое» искусство. «Поэт – или титан, потрясающий горы векового зла, или же козявка, копающаяся в цветочной пыли», – утверждал Писарев. Для того чтобы «потрясать горы векового зла», нужен талант. Природный дар не лишне иметь и критику, чтобы отличить красоту от безобразия, и потому красота – «личное чувство», индивидуально интуитивное. Не допуская элементов «чистой» эстетики, Писарев склонен окончательно «разрушить» ее и исключить даже в том утилитарном виде, в каком она предстала в работе Чернышевского «Эстетические отношения искусства к действительности». Такое же «идеальничанье» Писарев усматривает у Белинского и Добролюбова.
Задача критики – «гуманизировать русское крестьянство». Высший критерий оценки личности, равно как и героев художественных произведений, – единство знания и дела. Этим требованиям удовлетворяет Базаров. С точки зрения Писарева все другие герои русской литературы (Печорин, Рудин) не идут с ним ни в какое сравнение. Включаясь в полемику 1860‑х годов, Писарев отмечает у Салтыкова‑Щедрина легкость юмора, носящего поверхностный характер; роман «Война и мир» понят как «образцовое произведение по части патологии русского общества», поскольку его герои обходятся без знаний, без мыслей, без энергии и без труда. С этих же антиисторичных и крайне утилитаристких позиций оцениваются творчество Пушкина и его толкование Белинским. Содержание романа – мелко и незначительно, а между Онегиным и Пушкиным нет различий. Пушкин и есть Онегин, как Онегин – тот же Пушкин. Роман «Евгений Онегин» не может оказать никакой помощи голодным и обездоленным, и потому его роль в борьбе против крепостничества равна нулю, а сам он бесполезен. Ни жизнь Онегина, ни жизнь Пушкина не имеют права быть предметом художественного изображения. Писарев делает вывод, что Пушкин – типичный поэт «чистого» искусства, «версификатор», «великий стилист», который не интересовался ни обществом, ни народом и который не мог определить, в чем состоят их интересы.
Чем дальше развивался Писарев в этом направлении, тем к более свирепым выводам относительно искусства он приходил и в конце концов предложил предать его забвению из‑за полной бесполезности.
М. А. Антонович выступил не столько против крайних взглядов Писарева, сколько против его конкретных оценок тех или иных произведений.
Сначала спор между «Современником» и «Русским словом» разгорелся вокруг романа Тургенева «Отцы и дети». Антонович написал статью «Асмодей нашего времени». Почти одновременно со статьей «Базаров» выступил Писарев. Их оценки романа были противоположными. Антонович рассматривал Базарова как карикатуру на нового человека. Писарев в нем видел тип настоящего нового человека. Вывод Антоновича таков: «дети» дурны, они представлены в романе во всем безобразии; «отцы» хороши, что и показано в романе. Писарев держался противоположной точки зрения. К нему присоединился В. А. Зайцев в статье «Взбаламученный романист».
В это время (1863) подъем общественного движения в России уже закончился, и Антонович отметил нарастание кризисных явлений в обществе и в литературе. Он писал, что либеральные настроения оказались «лицемерными», «искусственными», что «обличительное» направление теперь сменяется «защитительным», а храбрость исполинов и пигмеев от литературы поумерилась и упала. Для Антоновича ясно, что в этих условиях роман Тургенева «Отцы и дети» – «знамя» антинигилизма, что вокруг этого явления «сгруппировалось все, что прежде лицемерило в литературе и притворно увлекалось бывшими некогда в моде возвышенными стремлениями, широкими и смелыми тенденциями».
Что касается теории критики, то Антонович снова задевает Писарева. Он отвергает теорию «подражания природе», «украшения», «пересоздания» или копирования природы, принимая формулу «воспроизведение действительности», смысл которой предполагает изображение «только преобладающих черт». Взгляд Писарева на искусство, отрицающий «эстетическое наслаждение», он характеризует как «аскетизм». «Заслуживает порицания не эстетическое наслаждение само по себе, – пишет Антонович, – а только злоупотребление им, – теория искусства для искусства отвергается не потому, что она неестественна и несправедлива, требуя от искусства эстетического наслаждения, а потому, что она односторонняя, слишком суживает задачу искусства, ограничивая ее исключительно одним только наслаждением… без соединения его с полезным».
Спорит Антонович с Писаревым и по поводу нигилизма и антинигилизма, направляя свои усилия на то, чтобы доказать идентичность романов Тургенева «Отцы и дети» и Писемского «Взбаламученное море», тогда как Писарев не ставил равенства между этими произведениями. Для Антоновича оба романа антинигилистические, и он упрекал Писарева и Зайцева, «критиков‑детей», что они «дали промах». Антонович не находит в романе Тургенева никаких признаков реализма, тогда как Писарев считает его едва ли не эталоном реалистического направления. Если Писарев разрушал и отвергал эстетику из‑за ее полной бесполезности, то Антонович называл искусство «удобной формой пропаганды» и, следовательно, весьма полезным делом.
Надо сказать, что эти расхождения, приведшие к столь ожесточенным спорам в среде «нигилистов», не столь значительны, поскольку за литературой и в том, и в другом случае отрицается самостоятельность и свобода. На первый план при оценке художественных произведений всегда выходило субъективное представление критика о полезности того или иного писателя или произведения. При этом критик постоянно был вынужден примирять противоречия между собственными вкусами и общественными взглядами, но часто был не в силах это сделать, так как в его суждениях невольно побеждали то эстетический вкус, то мысль об общественной пользе. Показательно, например, отношение Антоновича к Некрасову. С эстетической точки зрения Антонович считает Некрасова средним поэтом и пишет, что он не является лириком высшего, мирового значения: «он творил холодно, обдуманно и строго, с определенной, наперед намеченной целью, с известной тенденцией, в хорошем смысле этого слова». Независимо от того, прав или не прав Антонович, тут существенно другое: Антонович не любит Некрасова как поэта и отказывает ему в таланте. Однако общественное значение Некрасова он признает, и это оказываетсярешающим – пусть Некрасов принес «чувства сердца» в жертву «соображениям ума», он все‑таки остается большим и настоящим поэтом жизни. Таким образом, для Антоновича плохая поэзия, если она приносит общественную пользу, автоматически становится хорошей. Значит, все дело в тенденции: нужная Антоновичу тенденция – хорошая литература, не нужная критику тенденция – плохая литература. Некрасов держался хорошей тенденции, а Достоевский – плохой. Он – писатель тенденциозный в худшем смысле этого слова. Тенденция его романов противоположна хорошей тенденции романа Чернышевского «Что делать?» Отсюда следовало, что Некрасов и Чернышевский – замечательные художники, а Достоевский – писатель никуда не годный, воспевающий «клерикализм», «умерщвление личности», средневековый аскетизм, мистику, а романы его скучны, перенасыщены политическими и «душеспасительными» рассуждениями, психологизм в них подменен психиатрией.
В полемику Антоновича с «Русским словом» были втянуты и журналы Достоевского «Время» и «Эпоха». Когда Писарев написал статью «Цветы невинного юмора», направленную в адрес Салтыкова‑Щедрина, то критика поддержал Н. Н. Страхов в статье «Междоусобие» (журнал «Эпоха»). В ответ Салтыков‑Щедрин опубликовал в «Современнике» «драматическую быль» «Стрижи», в которой высмеял беспринципность журнала «Эпоха». В полемику включился Ф. М. Достоевский со статьей «Господин Щедрин, или раскол в нигилистах». Литературный спор принял ожесточенный характер. Участники не стеснялись в выражении своей неприязни друг к другу.
Журналы братьев Достоевских «Время»и «Эпоха»выдвинули близкую к славянофильству концепцию «почвенничества». Главными критиками в их журналах были А. А. Григорьев и Н. Н. Страхов.
А. А. Григорьев –поэт и прозаик – как критик сотрудничал сначала в нескольких журналах, а затем сблизился с редакцией «Москвитянина» и возглавил этот журнал. Он писал в 1848–1855 гг. об Островском, выступал против «натуральной школы», выдвигал идеи всеобщего мира и согласия. По своим взглядам Григорьев – патриот, антизападник, русофил, воспитанный на европейской культуре и науке. Он расположен ко всему славянскому, сторонник православной «соборности». Слабой стороной славянофильства Григорьев считал «мысль об уничтожении личности общностью в нашей русской душе». Неудовлетворенность славянофильством привела его к «почвенничеству» и к сотрудничеству в журналах Достоевского. Он выдвигает в своих статьях проблему «народности» и «под именем народа» понимает не одно лишь крестьянство, как это свойственно радикалам, но «типическую физиономию», слагающуюся «из черт всех сословий народа, высших и низших, богатых и бедных, образованных и необразованных». Подобное объединение он считает «органичным» единством «физических и нравственных» черт, отличающих его от другихнародов. Литература постольку народна «в своем миросозерцании», полагал Григорьев, поскольку «отражает взгляд на жизнь, свойственный всему народу».
Свои общефилософские и литературно‑эстетические позиции Григорьев называл органически жизненными. «Идея есть явление органическое», – пишет он. А «все идеальное есть не что иное, как аромат и цвет реальности». Мысль эта заимствована из «Героя нашего времени» Лермонтова. Если «органична» идея, то тем более сама жизнь «есть органическое единство». Стало быть, критерием истинности и красоты явления выступает признак органичности. Наиболее явное и непосредственное воплощение органичности – человеческая «душа». «Идеал, – пишет Григорьев, – остается всегда один и тот же, всегда составляет единицу, норму души человеческой». Если органична душа, если органично художественное произведение, то критика должна быть органичной. Так Григорьев пришел к понятию «органическая критика»,которым он назвал свою эстетическую систему. Органическая критика не позволяет принять ни идеи «социальной конюшни» Чернышевского, ни деспотизма теории в виде «отвлеченного духа человечности», к которому склонялся Белинский, ни «белого террора» охранителей, защитников самодержавия и крепостничества. Доверять можно не теориям и не абстрактному представлению о человечности, а «историческому чувству», которое применительно только к настоящему и будущему, но не к прошлому, потому что теории, выводимые из прошедшего, всегда правы только в отношении прошедшего. Вообще недопустимо приближение «ножа теории к живым народным организмам». Критерий суждения о зле и добре, справедливости и несправедливости – «вечная правда души человеческой». Отрицая теории, Григорьев в то же время признает, что «творческая сила есть сила в высшей степени сознательная», что взгляд писателя на жизнь не есть что‑то личное, а обусловлен эпохой, страной, историческими обстоятельствами и в зависимости от этого может быть узок и широк. Тем самым в системе Григорьева обнаруживаются очевидные и неустранимые противоречия.
Критика, с точки зрения Григорьева, должна «изучать и истолковывать рожденные, органические создания и отрицать фальшь и неправду всего сделанного». С этих позиций Григорьев и писал о русской литературе.
Близок к Григорьеву по своим взглядам и его младший современник Н. Н. Страхов,основные работы которого относятся к 1860‑м годам. Он тоже стоит за различение художественности и не художественности произведений по принципу «рожденное», органическое – вымученное, ремесленное. Поэзия для Страхова – дело таинственное, но не серьезное. Он резко разделяет жизнь, природу, действительность и искусство, художество, литературу: «жизнь и искусство – два мира противоположные». Искусство довольствуется воображением, «раздвояет» «существование» и «легко обращается в ложь». Настоящая правда искусства недоступна не только «толпе», но и творцам, которые «часто не обнаруживают никакой красоты чувств». Сущность поэзии состоит в том, чтобы оторвать нас от своекорыстных забот и помыслов, от «низких страстей». Между тем, по его мнению, к литературе предъявляются общественные требования, которыми она подавлена. С такой точки зрения Страхов считает нашу литературу еще чрезвычайно бедной, соответствующей хаосу, царящему в нашей духовной жизни, сумятице духа, которые выражены наиболее отчетливо в засилии нигилизма. Нигилизм есть продукт крайнего западничества. Однако Страхов не принимает и крайнее славянофильство. Вместе с тем ему не чужды мессианские идеи: «Мы племя особенное, предназначенное к иному, нежели другие племена человечества». Страхов выбирает «почвенничество», потому что «партия» Достоевского «уклонялась от подражательности западничества», от «исключительности славянофильства», а была «просто русской», «чисто литературной». Свою критику он называет «консервативной»,имея в виду патриотическое «желание сохранить то, что мы любим».
Именно с журналами Достоевского, где А. А. Григорьевым и Н. Н. Страховым утверждалась концепция «почвенничества», и вступил в полемику Антонович, написавший несколько статей («О почве», «О духе «Времени»» и о г. Косиц(е) как наилучшем его выражении и др.), направленных против журнала «Время». Страхов отвечал Антоновичу статьями «Пример апатии…», «Нечто об опальном журнале», а Достоевский опубликовал статью «Два лагеря теоретиков».
Полемика развернулась вокруг понятия «народность», которое, по мнению Антоновича, неправомерно было заменено понятием «почва». Он критикует своих противников за стремление определять народность по случайным признакам. Причины разрыва между верхними, образованными, и нижними, необразованными, слоями общества он усматривает не только в реформах Петра I, но и в социальных условиях жизни, иронически замечая при этом, что трудно читать книги, «идя за сохой или плугом», тогда как образованные люди читают книги, «сидя за чаем». Он считает, что примирить разные слои общества, за что выступал Григорьев в статье «Народность и литература», невозможно. Примирительные теории «почвенников», писал Григорьев, только усугубляют чувство апатии, из которого надлежит вывести русский народ.
Через год Антонович снова вступает в полемику с журналом Достоевского «Эпоха» по тем же вопросам, высмеивая и антизападнические выступления Страхова, и идею органического развития и органической критики Григорьева, называя ее «ерундой органической критики».
Из других заметных критиков 1860‑х годов нужно назвать Г. З. Елисеева, В. А. Зайцеваи Н. В. Шелгунова.
Г. З. Елисеев сотрудничал в журнале «Современник» и написал несколько теоретических работ (например, «Очерки русской литературы по современным исследованиям») и статей о творчестве Некрасова, Достоевского, Салтыкова‑Щедрина, Гоголя и др. Он был яростным противником славянофильства, «чистого искусства» и ядовито издевался над «нежно‑идеалистическими чувствами». После закрытия «Современника» Елисеев печатался в «Отечественных записках» Некрасова и Салтыкова‑Щедрина и был близок к народникам, выступив в 1890‑е годы в их журнале «Русское богатство».
В. А. Зайцев был бойким критиком «Русского слова» и вместе с Писаревым сделал журнал очень популярным среди нетерпеливой радикальной молодежи. Он разделял точку зрения Писарева на бесполезность искусства, тяготея при этом к социальному дарвинизму, распространяя учение о видовой борьбе в природе на человеческое общество. В большой статье «Перлы и адаманты русской журналистики» он резко критиковал журналы «Русский вестник», «Библиотека для чтения» и другие. В дальнейшем он принял участие в полемике между «Современником» и «Русским словом» на стороне последнего.
Н. В. Шелгунов выступил в критике в конце 1860‑х годов, и пик его критической деятельности приходится на следующее десятилетие – с конца 1860 по 1870‑е годы, но по своим взглядам он принадлежал к радикалам 1860‑х годов, эволюционируя от Чернышевского к Писареву. К этому времени относятся его статьи «Новый ответ на старый вопрос», «Русские идеалы, герои и типы», «Люди сороковых и шестидесятых годов», «Талантливая бесталанность». Все они опубликованы в журнале «Дело». Продолжая Писарева, Шелгунов критикует произведения Тургенева, Гончарова, Писемского, Лескова, Л. Толстого. По его мнению, эти писатели безнадежно отстали от новых исторических условий. Даже роман Чернышевского кажется ему устаревшим. Такого рода критика особенно расцвела в 1870‑е годы («Попытки русского сознания», «Двоедушие эстетического консерватизма», «Тяжелая утрата», «Новый реализм в литературе», «Глухая пора», «Философия застоя», «Русская сатира», «Бессилие творческой мысли»).
Основной вопрос для Шелгунова – борьба с «крепостной эксплуатацией», которая «спутала нравственные границы между людьми». Ценя в человеке и писателе сознательное отношение к жизни, Шелгунов пытается определить, что такое талант. По его мнению, талант «есть сила образного изображения в широко захватывающих картинах». Главное в таланте – общественные взгляды, любовь к отечеству, к национальной славе, патриотизм, убеждение в национальной самобытности и неразлучность этих качеств с лучшими стремлениями времени. Эти критерии позволяют Шелгунову расположить писателей по степени таланта: Гончаров – обыкновенный талант (он способен заглядывать в человеческую душу, но «не признает закона причинности и верит в моисеевский принцип награды и воздаяния»), Тургенев – талант ниже обыкновенного, поскольку своими романами «вырыл собственными руками могилу для своего поколения», Писемский – талант «очень маленький» и т. д. Идеал человека для Шелгунова – не Базаров, не Рахметов, не «новые люди», как для его учителей Писарева и Чернышевского, а «стоик», человек «дела». Для того, чтобы воплотить этот тип, нужен новый реализм, свободный от идеализма. Черты его Шелгунов увидел в очерках Решетникова. У этого писателя не нужно искать изображения «психологии» героев и индивидуального своеобразия типов. И тем не менее, он превосходит всех прежних писателей – Гончарова, и Тургенева, и Л. Толстого, и Ф. Достоевского.
Таким образом, в критической деятельности Шелгунова в известной мере завершился процесс превращения критики радикально настроенной разночинской интеллигенции из деятельности художественной в деятельность публицистическую. Это позволяет назвать критику Чернышевского, Добролюбова и их последователей критикой «публицистической», в которой окончательно возобладали не художественные, а общественно‑политические критерии.
Многие из названных писателей и критиков неизвестны нынешнему читателю в силу своего невеликого таланта. Но все они остались в истории русской литературы как участники формирования ее громадной преобразующей роли в духовном развитии общества.
Основные понятия
Романтизм, реализм, «гоголевское направление», журналы «Современник», «Москвитянин», «Время», «Эпоха», западники, славянофилы, почвеничество, критика реальная, критика органическая, критика эстетическая, критика консервативная, критика публицистическая.
Вопросы и задания
1. Какие вопросы волнуют русское общество в 1850‑1860‑е годы?
2. Каково состояние русской журналистики? Какие журналы были наиболее популярными в эту эпоху?
3. О каких проблемах литературного развития и текущего литературного процесса спорили писатели и критики?
4. Каково состояние русской прозы в 1850‑1860‑е годы?
5. Каково состояние русской поэзии в это время и каковы основные тенденции, проявившиеся в ходе литературного процесса?
6. Что представляла собой русская драматургия в эту пору?
7. В чем состояли принципы реальной, эстетической, консервативной, органической, публицистической критики?
8. Дайте расшифровку основных символических и аллегорических образов 1, 2, 3, 4 снов Веры Павловны в романе Н. Г. Чернышевского «Что делать?».
9. Что сближает и что отличает Лопухова и Кирсанова как идеальных разночинцев из романа Н. Г. Чернышевского «Что делать?» и тургеневского реального разночинца Базарова?
10. Своих идейных оппонентов автор «Что делать?» нередко называет в романе «партизанами прекрасных идей». Кого имеет в виду Чернышевский?
11. Как христианская по происхождению тема высокой жертвы преломляется в главе из романа «Что делать?», посвященной Рахметову, и в стихотворениях Некрасова «Памяти Добролюбова» и «Пророк» («Н. Г. Чернышевский»)? При знакомстве с творчеством Некрасова выделите и опишите христианские мотивы в его поэмах «Русские женщины» и «Кому на Руси жить хорошо». Сравните эти мотивы с мотивами романа Чернышевского и объясните их роль и функцию в идейно‑художественном целом в произведениях писателей.
Литература
Григорьев А. А. Литературная критика. М., 1967.
Григорьев А. А. Эстетика и критика. М., 1980.
Григорьев А. А. Искусство и нравственность. М., 1986.
Григорьев А. А. Стихотворения и поэмы. М.,1978.
Дружинин А. В. Литературная критика. М., 1983.
Дружинин А. В. Прекрасное и вечное. М., 1988.
Евгеньев‑Максимов В.Е. «Современник» в 40‑50‑х гг. От Белинского до Чернышевского. Л., 1934.
Егоров Б. Ф. Николай Александрович Добролюбов. М., 1986.
Егоров Б. Ф. Аполлон Григорьев – критик. В кн.: Ученые зап. Тартуского гос. ун‑та. Вып. 98. Тарту, 1960; вып. 104. Тарту, 1961.
Егоров Б. Ф. Борьба эстетических идей в России середины XIX века. Л., 1982.
Кузнецов Ф. Ф. Публицисты 1860‑х годов. Круг «Русского слова». М., 1980.
Лебедев А. А. Герои Чернышевского. М., 1962.
Нелидов Ф. Ф. А. Н. Островский в кружке «молодого «Москвитянина»». Русская мысль, 1901, № 3.
Нечаева В. С. Журнал М. М. и Ф. М. Достоевских «Время». М., 1972.
Нечаева В. С. Журнал М. М. и Ф. М. Достоевских «Эпоха». М., 1975.
Николаев П. А. Историзм в художественном творчестве и в литературоведении. М., 1983.
Осповат А. Л. Короткий день русского «эстетизма» (В. П. Боткин и А. В. Дружинин). «Литературная учеба», 1981, № 3.
Писарев Д. М. Соч. в 4 т. М., 1955.
Скатов Н. Н. Некрасов. Современники и продолжатели. М., 1986.
Цимбаев Н. М. Славянофильство. Из истории русской общественно‑политической мысли XIX в. М., 1986.
Чернец Л. В. Экспериментальная поэтика Н. Г. Чернышевского. В ее кн.: Литературные жанры (проблемы типологии и поэтики). М., 1982.
Щукин В. Русское западничество сороковых годов XIX века как общественно‑литературное явление. Краков, 1987. Ямпольский И. Поэты и прозаики. Л., 1986.
Ямпольский И. Г. Сатирическая журналистика 1860‑х годов. Журнал революционной сатиры «Искра» (1859–1873). М., 1964.
Глава 11
Дата добавления: 2021-03-18; просмотров: 353;