Зависимость — норма или патология?

Приведенные выше характеристики нормативного, гармоничного, идеального и де­виантного поведения, в отличие от признаков зависимости, можно признать абсолютны­ми, стойкими и четкими. Понятно, что норма или идеал —- это положительно, а девиация и патология — отрицательно. В вопросе анализа зависимого поведения подобный под­ход не оказывается результативным и эффективным, поскольку не существует однознач­ною ответа на вопрос о том, положительна или отрицательна роль зависимости.

Парадокс заключается в том, что зависимость — многоликое явление. Отчасти спра­ведливо высказывание о том, что «человек, свободный от аддикций (зависимости). —

это человек мертвый, вялый, у которого «вместо души пар» (Усков, 2000). Можно согла­ситься и с тем, что аддикция — это не всегда признак патологической слабости. Это и проявление фонтанирующей жизненной силы, нередко — креативности и высокой по­исковой активности, оригинальности. Люди стремятся к аддиктивному поведению, пото­му что оно позволяет достичь чувства внутреннего эмоционального контроля над пси­хической беспомощностью (Dodes, 1995).

Но чаще аддикция по мере углубления предстает своей негативной стороной. И удовлетворенность превращается в тягостность и мучения. Термин «addictus», по мне­нию относится к сфере юридической (Wursmer, 1995). Он означает «приговаривать сво­бодного человека к рабству за долги», т. е. аддикт (зависимая личность) — это тот, кто связан долгами (Stowasser, 1940). Метафорически зависимым (аддиктивным) поведени­ем называется глубокая, рабская зависимость от некой власти, от непреодолимой вы­нуждающей силы, которая обычно воспринимается и переживается как идущая извне, будь то наркотики, сексуальный партнер, пища, деньги, власть, азартные игры — т. е. любая система или объект, требующие от человека тотального повиновения и получаю­щие его. Такое поведение выглядит как добровольное подчинение. Однако специалисты сходятся во мнении о том, что на самом деле во внешнем мире не существует неких принуждающих желаний или силы (Wursmer, 1995).

Таким образом, можно отметить специфику зависимого поведения, заключающу­юся в том, что аддикции (зависимости) могут быть не только психологическими и психо­патологическими, но и нормативными и даже гармоничными (например, трудоголизм в некоторым смысле — любовная аддикция). Спектр зависимостей распространяется от адекватных привязанностей, увлечений, способствующих творческому или душевному самосовершенствованию и считающихся признаками нормы, до расстройств зависимо­го поведения, приводящих к психосоциальной дезадаптации.

Понятие зависимости имеет ряд синонимов, принципиально важных для осознавания ее сущности. Помимо близкого по значению термина «привязанность»,буквально озна­чающего «неразрывную связь», «неотделимость», нередко используется термин «при­вычка»,понимаемая как «образ действий, склонность, ставшая обычной и постоянной».

Рассматривая и анализируя спектр поведенческих расстройств, сущность которых состоит в зависимости от чего-либо или кого-либо, можно отметить, что некоторые из аддикции ближе по значению к понятию «привязанность», а иные — к понятию «при­вычка». Наиболее ярко привязанность проявляет себя в созависимом поведении и в целом в формах зависимости, предполагающих пусть и опосредованный, но процесс межличностного общения. В этом отношении наркозависимость, алкогольная зависи­мость, никотинизм, фанатизм (религиозный, спортивный, музыкальный), пищевые, часть сексуальных зависимостей не существуют вне субъект-субъектных отношений. Для каждой из перечисленных форм аддиктивного поведения важна общность с иными ад-диктами или субъектом отношений. Ни одну из перечисленных зависимостей нельзя охарактеризовать термином «привычка». Некоторые другие формы зависимого пове­дения характеризуются субъект-объектными отношениями, и именно к ним больше подходит понятие «привычки». Это трихотилломания, пиромания, дромомания, ариф-момания и некоторые парафилии (к примеру, фетишизм), патологические привычные действия. Они не выходят за рамки «образа действия, ставшего обычным и постоян­ным», и носители подобных аддикции не нуждаются в «со-действии», «со-причастнос-ти» со стороны окружающих.

Таким образом, можно отметить неоднородность понятия зависимости, неизучен­ность связи между патологией «привязанностей» и патологией «привычек». Однако не

вызывает сомнений то, что зависимость парадоксально складывается из «душевной при­вязанности» (ощущения эмоционально-положительного родства, вдохновляющей тяги, эйфоризирующего влечения, всепоглощающей страсти к субъекту или объекту, невоз­можности комфортно существовать без него) и «нудной привычки» (тягостной обязан­ности, вынужденности повторять и повторять единожды ставший влекомым способ до­стижения удовлетворения и от того превратившийся в выхолощенный и мучительный ритуал). Возможно, в этой противоречивости и кроются диагностические критерии па­тологичное™ зависимого поведения.

В наиболее полемичном и заостренном виде проблема нормы и патологии зависи­мого поведения представлена в работе Е. А. Брюна «Введение в антропологическую наркологию» (1993). Автор выдвинул несколько положений.

1. В основе психомодулирующих действий, в частности наркотизации, лежит прису­щая человеку потребность определенным образом изменять свое психическое состоя­ние, выступающая на протяжении всего онтогенетического личностного развития.

2. Психосоматические эффекты, достигаемые различными психомодулирующими воздействиями, идентичны состояниям, возникающим у человека в процессе его нор­мального индивидуального развития (при первичном научении, творчестве и пр.).

3. Единое и общее условие возникновения «особых состояний сознания» — актуа­лизация архаичного симпатического мышления, спаянного с бинарным аффектом и характерными телесными ощущениями.

4. Суть симпатического (магического) мышления заключается в переживании и осо­знании человеком неразрывной симметричной и взаимообратимой связи объектов и субъективных состояний во внутренней (интрапсихической) картине мира — с перено­сом этого принципа на теоретическое (мифологическое) и практическое (ритуальное) освоение объективной действительности.

5. Бинарный аффект (вариант смешанного аффекта или дисфории) или сочетание противоположных, а иногда взаимоисключающих аффектов, присоединяясь к симпати­ческому идеаторному процессу, оформляет различные психологические и психопато­логические состояния, феноменологически проявляющиеся в переживании сверхистин­ности, «сверхбодрствования», экстаза, инсайта, сенсации, особого проникновения в суть явлений, понимания особой значимости и, возможно, в кристаллизации бреда.

6. В норме симпатическое мышление — этап развития психической сферы человека с последующим формированием логического мышления и не оторвано от деятельност-ного освоения мира. При психической патологии и при заболеваниях, обусловленных зависимостью, данный тип мышления носит аутохтонный (возможно, бредоподобный) характер и, кроме прочего, лежит в основе формирования патологического влечения, а в совокупности с бинарным аффектом является ядром наркотической интоксикации.

Не вызывает сомнений тот факт, что в рамках зависимого поведения мы сталкиваем­ся с закономерностями, существующими в сфере общей психопатологии: каждому пси­хологическому феномену как отражению нормы (в контексте зависимостей феноменом выступает действие или поведение) противостоит психопатологический симптом (в дан­ном случае — патологический поведенческий паттерн). То есть, перефразируя извест­ное изречение, можно сказать: как недостатки являются продолжением наших до­стоинств, так зависимости есть продолжение наших привязанностей.

Однако открытым остается вопрос о границах нормы и патологии в сфере зависимо­го поведения. Критерии П. Б. Ганнушкина(1933), используемые в психиатрии для оценки поведенческих нарушений (дезадаптация, тотальность и стабильность), не являются эф­фективными, т. к. многие зависимости не приводят к выраженному нарушению адапта-

ции (к примеру, анорексия или интернет-зависимость), не являются тотальными (т. е. охватывают не весь круг жизни, а лишь ее часть) и часто с течением времени, с возрас­том, когда минует пубертат и юность, бесследно исчезают. В этом отношении точка зрения Е. А. Брюна(1993)об идентичности искомых аддиктом состояний, возникающих у человека в процессе его нормального индивидуального развития, вполне логична и не вызывает отторжения.

Критериями патологичности подросткового аддиктивного поведения называют не столько «статичную» сиюминутную дезадаптацию, сколько «лонгитудинальную» перс­пективную дезадаптацию. Специалистов и родителей страшит не то, что подросток со­вершает какие-либо действия и поступки, противоречащие взрослым нормам, а то, что подобный патологический стереотип поведения закрепится и приведет к «сквозной» дезадаптированности.

Все вышеизложенное еще раз подтверждает сложность квалификации зависимого поведения как нормативного или патологического стереотипов и заставляет идти «ши­роким фронтом» в изучении спектра аддикций — как химических, так и несубстанцио­нальных (нехимических).