Философия Гераклита, Парменида и Демокрита.

Теперь я хочу обратиться к ещё одному философу древней Греции - Гераклиту. Современные исследователи считают, что в его учении сошлись многие тенденции, присутствовавшие к тому времени в древнегреческой философии, поэтому оно заслуживает особого внимания. Но здесь есть одна проблема – дело в том, что философия Гераклита не проста для понимания. Как считают некоторые, автор намеренно усложнял свои тексты, например, не утруждая себя проставлением знаков препинания, и будто бы говорил, что кто его может понять, и так поймёт, а кто не может, тому знаки не помогут. Ввиду такой сложности и загадочности речей Гераклита, его даже прозвали «тёмным», а великий Сократ, который читал философа, заметил, что тексты его весьма глубоки - настолько, что тут нужен «ныряльщик за жемчугом». Я предлагаю сейчас «нырнуть» вместе с вами в некоторые дошедшие до нас фрагменты этих текстов и попробовать понять их в свете того, о чём мы уже говорили.

Самое известное изречение Гераклита гласит: «Эту-вот Речь (Логос) сущую вечно люди не понимают и прежде, чем выслушать [её], и выслушав однажды …». Что это значит? Как уже было сказано, одной из особенностей, духовного созерцания, переживаемого философами, является то, что оно выливается в форму некоего суждения или идеи, а можно сказать и слова. И вот Гераклит сетует, что это слово многие не понимают, и, прикасаясь к нему, и не прикасаясь, остаются к нему глухими. Например, в вашей аудитории мне не раз уже подавали записки (на них я не отвечал), содержание которых, как бы это сказать … весьма мало коррелирует с тем, чем мы с вами здесь занимаемся. После очередного такого вопроса на глаза мне попались так называемые лимерики, или шутливые пятистишия, английского поэта Эдварда Лира. Одно из них процитировать, я думаю, будет уместно:

«Жила на горе старушонка,

Что учила плясать лягушонка.

Но на все «раз-и-два»

Отвечал он: «Ква-ква!»—

Ох, и злилась же та старушонка!»

Для меня очевидно, что присутствие этих (или этого) студента на лекциях мало помогает им в деле постижения философии. Основная причина, как я думаю – в том, что они просто не слушают, то, о чём я говорю. Ведь слышать и слушать – не одно и то же. По этому поводу Гераклит замечает: «Те, кто слышали, но не поняли, глухим подобны: «присутствуя, отсутствуют» …». Философ имеет в виду то, что духовный мир может «плескаться» вокруг сознания человека, но ни одной каплей не проникать в него. Что же нужно, чтобы этот мир стал нашим миром, проник внутрь нас? Некая установка сознания, или настрой души. Гераклит пишет: «Не чая нечаянного, не выследишь неисследимого и недоступного».

А вот что он говорит в другом месте: «Глаза и уши – это дурные свидетели для людей, если души у них варварские». Очевидно, здесь Гераклит имеет в виду не просто людей, находящихся на уровне так называемого обыденного сознания, но, прежде всего тех, кто погряз в этой своей обыденности и самодовольно считает свой взгляд на мир и на свою жизнь пределом человеческого разумения. «Гераклит всякий раз, как выходил на люди и видел вокруг себя столько дурно живущих, а верней, дурно погибающих людей, плакал и жалел всех, кто сам себе казался радостным и счастливым», - замечает Сенека. А по свидетельству известного историка философии Диогена Лаэртского, Гераклит называл самомнение, из которого проистекают надменность и спесь, сумасшествием и главным препятствием к успеху. Избавить душу от этой тяжёлой болезни, по Гераклиту, можно лишь познав самого себя, поэтому основное своё жизненное кредо философ формулировал так: «Я искал самого себя».

Будем считать произведённый нами комментарий некоторых из дошедших до нас фрагментов гераклитовских текстов своего рода введением к основным идеям философа. Чтобы понять смысл этих идей, необходимо вспомнить кое-что из уже пройденного. Мы с вами говорили, что, приобщаясь к философии, человек начинает замечать удивительную вещь, а именно: то, что он находит у философов, оказывается обращённым к нему лично, причём даже с учётом конкретных жизненных обстоятельств. Данный факт, хотя и кажется удивительным, на самом деле – не редкость. Можно даже сказать, что только в том случае, когда это есть, и происходит действительное понимание философа. Т.е. – понимание философского текста вообще невозможно, если нет того, о чём мы говорили выше. Но почему же? Потому, что понимание возможно лишь тогда, когда то, что мы пытаемся понять совпадает с тем, что с нами в этот момент происходит.

На одной из лекций мы так же говорили, что соединение или так называемый синтез философских идей возможен лишь через рождение

новой идеи, которая является неким связующим звеном между двумя прежними. Объясняется это тем, что, прежде, чем соединить одну идею с другой, мы должны обратиться к этим идеям. Но сделать это оказывается непросто. Дело в том, что, то, что с нами происходит теперь, в данный момент – не то же, что происходило с нами в то время, когда мы мыслили те идеи. По этому поводу Гераклит говорит: «На входящих в те же самые реки притекают в один раз одни, в другой раз другие воды».

Комментируя этот фрагмент Гераклита, Сенека пишет: «Тела наши уносятся словно реки. Всё, что видишь, проносится. Ничто из того, что мы видим, не остаётся прежним. Я сам, пока говорю о том, что это изменяется, уже изменился. Именно об этом говорит Гераклит: «В ту же самую реку дважды входим и не входим». Имя реки остаётся, а вода утекла. На примере реки это очевиднее, чем на примере человека. Но и нас увлекает не менее быстрое течение». Как бы вторя ему, другой мыслитель, Григорий Назианзин, замечает:

«Чем был я, уж то миновало.

Ныне – иной и иным буду, коль буду и впрямь

Несть постоянства. Я сам – речной поток замутнённый,

Вечно теку я вперёд и никогда не стою…

Дважды потока реки не прейдёшь того же, что прежде …»

Кто-то из вас может возразить: «Что за проблема! Почему мы не можем просто вернуться к тому, о чём думали вчера»? Вернуться, конечно, можно, но то, к чему мы вернёмся, можно уподобить, например, гербарию. Кажется, засушив листок гербария, мы имеем для себя некий отпечаток, причем иногда даже красивее, чем в начале. Но жизни в нем нет, она ушла. Точно так же может «умереть» для нас и наша вчерашняя мысль. Это значит, что мы можем утратить доступ к той творческой энергии, которая заключена в этой мысли. В этом смысле – она закрыта для нас, или, иначе говоря, мы её не понимаем. Чтобы понять эту мысль, необходимо её обновление, развитие до того уровня, на котором она сможет охватить уже и нашу сегодняшнюю действительность или наше современное положение. Это развитие требует с нашей стороны некоторого усилия, которое в данном случае можно назвать понимательным. Такое же усилие бывает необходимо, когда мы обращаемся не только к своим идеям, но и к идеям других людей, например – к философским текстам. Такое усилие требуется и вам, когда вы пытаетесь понять то, что я вам сейчас говорю.

То, что происходит сейчас в этой аудитории можно обозначить как противостояние вашего сознания моим идеям или тому, что я вам говорю.

Это – своего рода конфликт, который должен разрешиться актом вашего понимания, т.е. – соединения вашего сознания с моими мыслями.

Ту идею, которую я хочу сейчас представить, можно считать центральной, или ключевой для философии Гераклита. Итак, вот она: «Должно знать, что война [греч. – «полемос»] общепринята, что вражда – обычный порядок вещей, и что всё возникает через вражду…». Конечно, Гераклит имеет ввиду не обычные войну и вражду. Философ Цельс, комментируя этот фрагмент, называет их некими аллегориями, обозначающими противостояние. Само слово полемика, произошедшее от «полемоса», ведь тоже означает не военные действия и скрещивание не шпаг, а мнений во время спора.

Таким образом, то, что я вам сообщил и что вы должны помыслить, описывает или совпадает по содержанию с тем, что между нами, а значит и с нами, происходит, а это – как мы уже говорили – важнейшее условие для понимания. Теперь, если учесть, что понимание – есть цель нашего с вами противостояния, становится ясно, что данным пониманием этот конфликт разрешается, или, как говорит немецкий философ Гегель, - снимается. В этом – смысл фразы Гераклита «всё возникает (или рождается) через вражду».

Благодаря Гераклиту человеческий разум, его способность мыслить и понимать впервые поднимаются до уровня саморефлексии или сомоосознания. Здесь впервые понимание выражается в том, что в философии называют понятием, и это понятие схватывает самую суть происходящих явлений. Таким образом, можно сказать, что именно с Гераклита начинается процесс чистого философствования. И мы с вами, воспользовавшись его учением, впервые в течение нашего курса, можем отрефлексировать наше понимание, сделать его сознательным актом.

Я на первых лекциях уже использовал образ самолёта, и теперь, если снова прибегнуть к авиационной терминологии, можно сказать, что у нас с вами, через Гераклита появляется реальная возможность совершить «отрыв шасси» от взлётной полосы, т.е. – начать собственно философствовать. Учение Гераклита здесь образно можно представить как трамплин в конце взлётной полосы авианосца, т.е. морского судна, с которого взлетают самолёты. Разбег для взлёта на палубе небольшой, как, впрочем, и время нашего с вами философского курса, поэтому и делают этот трамплин. Так давайте же, воспользовавшись этим «трамплином», попробуем «полетать» - обратимся к творчеству другого греческого философа Парменида.

Исходным пунктом нашего рассуждения об учении Парменида может послужить то положение, к которому мы пришли, а именно: помыслить можно только то, что с нами происходит. Сам философ говорит об этом так: «То же самое – мысль и то, о чём мысль возникает, ибо без

бытия, о котором её изрекают, мысли тебе не найти» и таким образом её невозможно «ни познать, ни изъяснить». К каждому нашему новому состоянию прибавляется что-то, для осмысления чего необходимо понимательное усилие, ибо то, что происходит с нами сейчас, противостоит нашему сознанию. К тому, что противостоит нашему сознанию можно отнести и наши прежние идеи и чьи-то ещё, но роль их в этом противостоянии двояка - они, одновременно, могут явиться и тем, с помощью чего можно преодолеть указанное противостояние благодаря той творческой энергии, которая в них заключена. Сопоставляя эти идеи с нашим наличным состоянием, мы можем развить их до того уровня, который, как мы уже говорили, будет способен охватить это новое состояние.

Что же совершается с помощью той самой энергии, которая заключена в идеях, почему таким образом оказывается возможным развитие этих идей? Оказывается, энергия мысли в какой-то момент нашей внутренней борьбы производит разделение в нашем сознании того, что называют истиной и того, что является заблуждением. Если исходить из того, что истина – это то, что соответствует действительности, то заблуждением можно считать то, что ей не соответствует; по-другому – того, о чём пытается помыслить заблуждающийся, – нет. И вот, то, чего нет, Парменид называет словом «небытие». Это небытие может присутствовать лишь в нашем сознании, т.е. – лишь для нас, как иллюзия или как то, что лишь кажется. Развенчанием таких иллюзий занимался последователь Парменида Зенон. Он показывал, что иллюзии укореняются в нашем сознании из-за отсутствия в нём ясности. Эти иллюзии иногда представляются нам совершенно очевидными, но если их логически развить, наш разум вступает в область неразрешимых противоречий. Таким образом, небытие оказывается тем, что нельзя помыслить.

Помыслить можно лишь то, что есть, и вот то, что есть на самом деле, Парменид называет словом «Бытие». Это понятие, являя собой порождение чистой философии, охватило все прежние идеи о первоначале или первопричине. Но самое главное – то, что Парменид представляет философское обоснование того, что это Бытие – есть, и это Бытие может служить наиреальнейшим основанием не только окружающего нас мира, но и мира человеческого, т.е. – нашего с вами; опорой во всех наших действиях и начинаниях.

Несмотря на то, что Бытие является чисто философским понятием, Парменид, для разъяснения его, прибегает к метафорам. Например, он говорит, что Бытие можно уподобить круглому каменному шару. Дело в том, что шар, согласно представлениям древних греков – наиболее

совершенная фигура, каменным же этот шар называется потому, что он – абсолютно плотен, без единой трещинки. Ввиду того, что в Бытии абсолютно отсутствуют примеси небытия, т.е. – нет того места, куда Бытие могло бы «перетекать» или во что оно могло бы трансформироваться, в бытии отсутствует движение, т.е. это - монолит.

Есть у элейцев, а именно так называют представителей школы, главной фигурой в которой можно считать Парменида, и некоторые противоречия в толковании образа Бытия. Так, например, с одной стороны, как мы уже говорили, они утверждают, что оно – шар, а с другой – что Бытие безгранично. Ведь почти каждому школьнику известно, что любой шар ограничен своей поверхностью, называемой сферой, как же он может быть безграничным? Понять это можно, если исходить из следующих соображений: границей называют то, что что-то разделяет, например – граница между Россией и Украиной. По одну сторону от границы – Россия, по другую – Украина. Но весь фокус в том, что у той сферы, которая является «поверхностью» Бытия – имеется только одна сторона, та, что обращена к Бытию, другой же стороны - просто нет, ибо не существует того, что отличается от Бытия. И поскольку у этой «сферы» лишь одна сторона, она не может служить границей, или по-другому – ограничивать Бытие.

Кому-то из вас может показаться непонятным, как подобные интеллектуальные изыски могут, как я сказал, служить опорой в наших действиях и начинаниях. И вот здесь мы должны сказать ещё об одной особенности философского знания. Если вы помните, на одной из лекций я приводил слова Аристотеля о том, что все другие науки существуют для чего-то, для каких-то практических целей, и только философия способна удовлетворяться самой истиной, существует сама для себя. Значит ли это, что от философии нет никакой практической пользы? Нет, не значит. Более того, можно сказать, что философия – представляет из себя наиболее сконцентрированную форму практической деятельности. Например, одной из составляющих того удовлетворения и радости, которые испытывает человек во время посещения его истинной идеи является то, что эта идея имеет далеко идущие практические следствия. Какое же отношение к практике могут иметь рассмотренные нами идеи Парменида?

Окружающая нас жизнь во многих своих проявлениях, включая сюда проблемы, людей, дела, которые необходимо срочно делать, а мы – не можем или не хотим, нередко нас атакует, тормошит, прижимает, представляя ситуации, которые пытаются выбить нас из «колеи», нормального состояния. Некоторые из этих ситуаций бывает очень трудно осмыслить, и мы, пытаясь это сделать, можем ввести себя в состояние кризиса, иногда – довольно глубокого. Некоторые, таким образом, доходят

даже до самоубийства. Здесь очень важно бывает различить или разделить – что из того, что с нами происходит, можно отнести к бытию, а что к небытию. И вот, когда это разделение удаётся осуществить, то небытие, которое давило и убивало нас, буквально выжимая все жизненные соки, оказывается бессильным по отношению к нам. Т.е. – для нас оказывается безразличным, есть оно или нет; мы легко можем отвернуться от него, исключив, таким образом, из своей жизни и обратившись к тому, что является бытием.

В различных жизненных обстоятельствах оказывается очень важным умудриться не заговорить на языке небытия, и в этом случае можно добиться того, что ничто из того, что на нас давит, не сможет поработить нас. Таким образом, правильно выстраивая свою речь, мы разрушаем попытки небытия установить над нами свои силу и власть. Можно привести пример противоположного свойства, представленный в Библии. Речь идёт о сюжете, описывающем искушение первых людей. Когда дьявол, приняв образ змея, подполз к Еве, первым делом он стал её разговаривать, навязывая свой собственный язык. А язык его, как известно, является языком лжи, не случайно одно из имён дьявола – лукавый, что буквально означает обманщик. Ева, вступив на рельсы общения, навязанные ей сатаной, фактически, оказалась в сетях, ибо он уже одержал победу над её душой. Вот уж где впору вспомнить совет, данный Михаилом Булгаковым в его знаменитом «Мастере и Маргарите»: «Никогда не разговаривайте с неизвестными». Можно здесь так же мимоходом заметить, что то чудовищное захламление русского языка, свидетелями которого мы сегодня являемся, в немалой степени способствует погружению нас в хаос и неразбериху современной жизни.

Философия всегда пыталась освободить человека от пут небытия. По этому поводу Гераклит говорит: «… самый несомненный мудрец распознаёт мнимое, чтобы остерегать от него». Этим же занимается и другой греческий мыслитель – Демокрит, который великим даром философии называет освобождение человека от ложных представлений и суеверных страхов. Он говорит, что благо человека – в некоем состоянии невозмутимости, из которого нас пытаются вывести, например, телесные удовольствия. Эти удовольствия, замечает Демокрит, будучи минутными и преходящими, оставляют вечно неутолимые желания, а в случае излишеств – продолжительные страдания. Благое состояние души дается людям умеренностью в наслаждении и соразмерностью жизни. Свою мысль, пишет философ, надо направлять на достижимое и пользоваться тем, что имеешь. Тот, кто хочет жить благодушно, не должен браться за многое ни в частной, ни в общественной деятельности, но что бы он ни делал, он не должен браться за то, что сверх его сил и природы. Таким

образом, идеал меры и гармонии, «соразмерность» жизни, чуждая избытка и недостатка — вот, по Демокриту, цель разумного стремления, которая достигается путем умеренности, самообладания и господства над страстями.

Расцвет творчества Демокрита приходится на конец V века до н.э., того века, в который поиски идеальной нормы - т.е. нормы, определяемой идеей, разумом - формируют весь строй греческой культуры. Эти идеальные основания реализуются в архитектуре, искусстве, литературе, но самое главное – в общественной жизни, особенно во времена правления Перикла. В своей знаменитой речи, переданной историком Фукидидом, Перикл обращает внимание на важнейшую особенность афинян: их деятельность основана на размышлении, знании, тогда как у прочих основанием действий является неведение. Граждане Афин, говорит Перикл, сами создают свои законы и культурные нормы и их нормотворчество основано на разумном постижении реальности, связанном с всесторонним промысливанием фактов. И если, например, в Риме инициаторы любых реформ, как правило, апеллировали к прошлому, у Перикла, напротив, мы видим признание ценности нового: когда он говорит, что афинские установления не похожи ни на какие другие, а их основа – разумное обсуждение вариантов предстоящего, в этом прочитывается позиция новатора, высоко ставящего самостоятельное изобретение обращённой в будущее идеальной нормы.

Демокрит известен так же своим учением об атомах – неких невидимых и неосязаемых частицах, по описаниям весьма схожих с Бытием Парменида. Разница лишь в том, что этих частиц – много, и они, соединяясь, образуют то, что представляется нам как тела, имеющие некие свойства. Как отмечает Дж.Г.Льюис, «атомистическое учение Демокрита еще до сих пор не получило должной оценки. Между тем это одна из самых глубоких доктрин, которые когда-либо были выработаны человеческим умом». По Льюису, например, говорить о сходстве этого учения с современной атомистической теорией – совершенно неправомерно, ибо добыты они не одним и тем же путём и смысл их вовсе не одинаков. В чём же смысл демокритовского атомизма – об этом мы поговорим в следующий раз.

Задание:

Используя текст лекции, попробуйте:

1. Ответить на вопрос: почему согласно христианскому учению не следует лжесвидетельствовать, т.е. говорить неправду?

2. Философски объяснить механизм того, почему, как чья-то идея может помочь нам в трудной жизненной ситуации?