Признание двойственности смысла нации

Есть две исходные позиции в понимании этнического и национального. Одна исходит из того, что, если нация – это социальная реальность, то должны существовать некие объективные характеристики («признаки нации»). На этих признаках, на их присутствии/отсутствии, наборе/перечне и трактовке основывалась вся отечественная литература вопроса вплоть до самого последнего времени. В «Своде этнографических понятий и терминов» (последнее по времени слово советской этнографии) утверждается, что термин «нация» первоначально (в древности и в средние века) употреблялся для обозначения групп людей с общим происхождением, экономическими и политическими интересами. В новое время он стал обозначать «совокупность граждан одного государства, т. е. в этническом смысле»2.

Это содержание осталось доминирующим и в по- следующие эпохи. В Центральной и Восточной Европе термин «нация» употреблялся для обозначения общности людей, живущих на одной территории и связанных в языково-культурном отношении, т. е. в большей степени в этнокультурном смысле. Француз Э. Ренан пытался соединить этатистское и этническое понимание нации как выраженное стремление определенной группы людей жить вместе, сохранять наследство прежних поколений и стремиться к общей цели. В отечественной академической и политической мысли данная категория претерпела причудливые, но объяснимые метаморфозы и никогда не обретала какого-то исключительного значения. Это было характерно как для периода Российской империи, так и для первых двух десятилетий советской власти. Пока И.В. Сталин не определил нацию как «исторически сложившуюся устойчивую общность людей, возникшую на базе общности языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющуюся в общности культуры»4. Этот вари- ант сохранялся с разными уточнениями до 1960-х гг., когда определение нации было увязано с понятием этноса. «Согласно распространенной среди советских ученых теории нации, она (нация. – В. Т.) считалась типом этноса, характерным для развитого классового общества»5. В свою очередь этот концепт модифицировался в сторону большей значимости социально- политических факторов, таких как социальная структура общества, политико-государственный статус, общая идеологическая составляющая членов нации (национальное самосознание в его этническом смысле). Но критика этнического понимания нации не была доведена до какой-то серьезной ревизии в советское время, хотя реальности ХХ в. взывали к пересмотру понимания нации как типа этнической общности.

Инициированная нами критика теории этноса и ревизия понятия «нация» в пользу конструктивистских подходов и двойного (гражданско-политического и этнокультурного) понимания нации6дали свои результаты, но совсем не привели к похоронам примордиалистского взгляда на этничность и к отказу от социологического группизма. Самое интересное, что концепт гражданской нации применительно к России привел к возникновению разномастной оппозиции: от ортодоксальных сторонников старых прописей до изощренных этнонационалистов разного толка. Исходными для современных критиков проекта российской гражданской нации являются все те же теоретико-методологические установки вместе с бытовыми клише о необходимости существования некой социологически определяемой типологической общности под названием «нация». По их мнению, история самого понятия и его траектории в коллективном сознании, а также проектное конструирование – это один вопрос, а существование нации и нациестроительство в их подлинном, реалистском смысле – это совсем другое дело.

В поиске этих самых объективных показателей «наличия или отсутствия» нации до сих пор пребывают многие нынешние российские и зарубежные авторы, но не с целью предложить некую универсальную формулу, а скорее с целью подвергнуть сомнению возможность гражданской нации в той же России, кроме тех этнонаций, к которым уже многие отечественные и зарубежные интерпретаторы привыкли7. Что интересно, так это намеренный отказ от общих разработок на тему «где и когда нация» в сравнительном плане, а также удивительно выборочное прочтение работ ведущих специалистов по теме нации и национализма, которые хотя и с опозданием, но переведены на русский язык. Ныне даже самые рьяные ортодоксы при- водят ритуальные ссылки на Э. Геллнера, Э. Хобсбаума, Р. Брубейкера, Ф. Барта, Т.Х. Эриксена и других, но остаются на позиции этногруппизма и выйти за его пределы не в силах или не желают.

Этот академический анахронизм продиктован не столько научными, сколько политическими аргументами. Ну что может быть проще, например, такого заявления: «О какой гражданской нации можно вести речь в России, если в стране нет и собственно гражданского общества». У противников нации в России есть и историческая аргументация: в Европе национальные государства или государства-нации формировались столетиями, а Россия только что вышла из имперского состояния и ей еще предстоит преодолеть эту историческую дистанцию. Как однажды пытался уточнить у меня не кто-нибудь, а председатель комитета Государственной думы Российской Федерации по конституционному законодательству и государственному строительству Владимир Николаевич Плигин: «На это (он имел в виду строительство российской нации. – В. Т.) потребуются десятилетия или больше?» А подлинная причина отечественной ортодоксии в данном вопросе скрывается в тривиальном факте долговременного внушения нескольким поколениям людей этнической интерпретации категории нация. Преодолеть эту ментальность и привычный язык не так просто. А юристам вообще нужно соглашаться на пересмотр или переосмысление таких основных документов, как Конституция, которая начинается словами «Мы – многонациональный народ». Хотя предложенная нами формула «нации наций» освобождает от ревизии текста Основного закона.

Что касается второго концептуального подхода, которого в большей степени я придерживаюсь вместе с авторами данного коллективного труда, то он заключается в старом ренановском подходе соединения этатистского (гражданско-политического) и этнического (культурного) начал в категоризации национального. Но только с некоторыми важными коррективами, учитывающими как современную «текучую модерность» (Зигмунд Бауман), так и новейшие научные разработки. Мы признаем факт существования в общественном дискурсе и предлагаем ввести в научный язык возможность двойного смысла, т. е. обозначение нациями двух разных типов социальных коалиций людей – общности по государству и общности по схожести культуры. Но мы также признаем крайне сложное, подвижное и взаимопроникающее содержание этих двух форм социальных коллективностей, которые выбирают для себя (или выбирают для них) эту самую «национальную» категоризацию. Мы считаем, что (само)обозначаемая «нацией» группа, обладая для подобной группировки определенными исходными отсылками (маркерами) историко-культурного и ментально-эмоционального плана, все-таки становится таковой в результате воздействия и принятия самого концепта нации, т. е. нация – это тогда, когда появляется сам концепт в общеразделяемом членами сообщества смысле. Если нет слова, то нет и нации. Если есть слово, тогда есть исходное условие для нации. Когда это слово (акт речи) становится компонентом коллективного самосознания (идентичности), тогда и появляется нация именно как форма идентичности. Воз- можно, не все авторы нашего труда последовательные сторонники конструктивистского и синтетического подхода в трактовке современного феномена нации, но все они именно по эту сторону методологического разлома между двумя основными направлениями современного обществознания.

Таким образом, нация – это воображаемая общность, социальный конструкт, политическая мета- фора, обладающая мобилизующей силой и имеющая почти всеобщее распространение. Тем самым эта категория политики и идеологического дискурса становится реальностью в силу своего воздействия на сознание и поведение людей. Нация – это форма коллективного самосознания (идентичности) людей по поводу принадлежности к определенной общности, которую они считают нацией. Нация есть инструмент достижения цели коллективной мобилизации и солидарности гражданских или этнических сообществ для обретения ими суверенного статуса, власти и доступа к ресурсам. Закрепленная в правовых текстах, эта категория обладает предписывающей силой, хотя и не заключает в себе строго определенной дефиниции, кроме как граждан страны или людей одной этнической принадлежности.

В последние годы данной самокатегоризацией стали пользоваться сообщества разного типа: от региональных до представителей квиркультуры, но обще- признанными, т. е. имеющими условно легитимное право на данное именование, являются социальные коллективы двух типов – гражданско-политические и этнокультурные. Именно по этой причине нами было предложено согласиться на двойственное и не исключающее друг друга понимание нации, а значит и позволительность трактовки российского народа как нации наций8.

Данный методологический заход в принципе сработал, и в российской литературе и в общественно-по- литическом языке утверждается эта двойственность, хотя и не без трудностей, как сугубо языковых, так и политико-идеологических. Но есть и значительная часть обществоведов, которые не признают конструктивистскую парадигму, придерживаются примордиальных, органистических, эссенциалистских представлений о социальных явлениях и категориях. Для них, как и для обыденного сознания, наличие данной категории в языке должно предполагать существование и самой субстанции с ее пусть и не всегда понятным и даже загадочным, но реальным содержанием. Причем содержанием зачастую также мифологического свойства, который заключается в поиске коллективного портрета, коллективного характера/духа и даже общей биологической субстанции под названием генотип или генофонд нации/этноса.

В итоге почти четверть века ушло на то, чтобы в нашем научном и в общественно-политическом языке утвердилось употребление термина «нация» как двух различных типов человеческих общностей, конструируемых на основе двух форм самосознания (идентичности). Теперь об этом можно прочитать в отечественных словарях и энциклопедиях, в многочисленных научных публикациях, в журналистских текстах9. Хотя именно категоричность дефиниций даже в их более адекватном современному знанию варианте по сравнению с прошлыми советскими трактовками может раздражать исследователя, когда он пытается наложить упрощенные определения на сложную картину мира и с помощью словарных формул определить «где и когда нация».

По моему мнению, в своих, казалось бы, обновленных дефинициях оба типа наций, а точнее – обе формы распространенной категоризации населения, слабо отражают исторически существовавшую сложность в коллективных идентификациях и отсюда в определениях нации почти всегда были неизбежные исключения. Происходит это прежде всего по той причине, что далеко не во всех регионах мира население государств и других политико-административных образований выстраивало свои групповые коалиции по общему языку и другим культурным особенностям. Сначала рассмотрим, какой была в прошлом и как ныне существует та самая материя, которую мы называем этническими группами (этносами), народами, а вслед за этим – и нациями (этнонациями).