Теоретические основания биомедицинской этики

1. Особой, и весьма непростой, проблемой, вызывающей много дискуссий среди специалистов по этике, является соотношение понятий «мораль» и «нравственность». Часто они выступают как синонимы, однако между ними есть определенные различия. Так, существует традиция, в русле которой мораль понимается как совокупность (а точнее — система, то есть упорядоченная совокупность с определенными связями между элементами) норм — запретов, идеалов, требований, предписаний, принятая и разделяемая в данном обществе, Эти нормы закреплены в его культуре и, в достаточно стабильном виде, передаются от поколения к поколению.

Нравственность же при таком понимании морали характеризует реальное поведение людей с точки зрения его соответствия этим нормам, то есть «безнравственным» будет назван тот человек или тот поступок, который отклоняется именно отданных, принятых в данном обществе, норм, хотя он и может подчиняться некоторым иным нормам, полагая себя при этом человеком нравственным. Как раз такая коллизия была скрыта за известным эпизодом с осуждением философа Сократа афинянами. Человек, который для всех последующих поколений выступал и выступает как образец нравственности, был осужден за безнравственное — с толчки зрения его судей, а значит, с точки зрения морали афинского общества — поведение.

Вообще же система норм морали — это идеал, который в реальности воплощается в большей или меньшей степени, но никогда полностью.

Мир, изучаемый этикой, построен особым образом: он существует иначе, чем мир, изучаемый физикой, химией, биологией или психологией. Это различие отчетливо проявляется на уровне языка, которым мы пользуемся, говоря о явлениях физики, химии и пр., с одной стороны, и морали — с другой. Такие высказывания, как «вода — это химическое соединение кислорода и водорода» или «память есть способность воспроизводить в сознании события и впечатления, имевшие место в прошлом», относятся к миру сущего. А вот высказывание, характерное для сферы морали: «Врач должен облегчать страдания больного» – в нем речь идет не столько о том, что есть, сколько о том, чему следует быть, о мире должного. Если другие науки изучают объективно существующее, отвлекаясь от того, считаем мы его плохим или хорошим, то для этики именно вопрос о том, является ли нечто плохим или хорошим, предосудительным или достойным, имеет первостепенное значение. Этика регистрирует, фиксирует, описывает, объясняет не столько сами явления, сколько то или иное отношение к ним, их оценку. Наряду с этикой такими оценочными дисциплинами можно считать логику, которая исследует отношение наших суждений к явлениям действительности с точки зрения истинности или ложности этих суждений, и эстетику, в которой основными категориями оценки являются «прекрасное» и «безобразное». В этике же такие основные категории - это категории «добра»(«блага») и «зла».

Мы говорили о том, что этика как особая область знания является философской дисциплиной. Но и внутри философии она занимает особое место, которое также обусловлено принципиальным для этики различением сущего и должного. Традиционно все другие разделы философии (будь то учение о мире, о бытии, о человеке, о познании) было принято относить к теоретической философии, изучающей то, что есть.

Этика же понималась как раздел философии, не столько изучающий, сколько научающий человека, как ему надлежит себя вести, и потому ее называли практической философией. Под практикой при этом здесь следует сказать о том, что в нашей философской литературе последних десятилетий бытовало существенно иное понимание практики, восходящее к Гегелю и в еще большей степени к Марксу. Суть его в том, что практикой именовали действия человека и социальных групп, которые направлены на преобразование окружающей действительности в интересах этого человека или этих групп. При такой трактовке моральная сторона и моральная оценка действий человека и социальной группы, прежде всего интересовавшая традиционную философию, отходит на второй план. Отметим также следующее: в современной философии широко используется понятие «социальные практики»; каждая такая практика — это устоявшаяся, упорядоченная совокупность взаимоотношений между людьми, организованная вокруг некоторого смыслового ядра. Множество социальных практик, в частности, заключено в сфере взаимоотношений врача и пациента.

Впоследствии философии пришлось существенно умерить свой притязания в
отношении этики — стало ясно, что люди по большей части получают
представления о должном не из философских трактатов, а из других источников.
Задачами этики стало исследование того, каковы эти источники, как представления людей о должном соотносятся с их реальным поведением и как одних их представления о должном соотносятся с другими. Этика, таким образом, отказалась от намерения обязывать людей, как им надлежит поступать (это — прерогатива моральной проповеди, к чему имеет отношение, например, священник) сохранив, однако, в качестве главного объекта своего интереса саму эту взаимосвязь сущего и должного в жизни людей и продолжая оставаться практический философией в таком, более ограниченном и строгом смысле.

Оценочные отношения, изучаемые в этике, имеют определенную структуру. Вернемся в связи с этим к известному высказыванию «врач должен облегчать страдания больного» и сравним его теперь с высказыванием «врач облегчает страдания больного». В обоих высказываниях фигурируют: а) некто (в данном случае «врач»), который б) осуществляет (или не осуществляет) определенные действия («облегчает»), направленные на в) некоторый объект («страдания больного»).

Но если во втором случае высказывание лишь описывает определенное событие, и потому это высказывание называют дескриптивным (то есть описательным), то в первом случае мы имеем дело с высказыванием, которое не относится к конкретному событию, а фиксирует предписание, или норму, соблюдаемую или не соблюдаемую в реальных ситуациях и являющуюся критерием., меркой для оценки множества конкретных действий. Такое высказывание называют нормативным (или прескриптивным).

Здесь следует отметить то обстоятельство, что далеко не все нормы имеют моральную природу. Кроме того, помимо норм морали и права в медицине, как и во всякой другой сфере человеческой деятельности, имеется и множество таких норм, которые носят специальный, технический характер. Следование этим нормам, как правило, обеспечивает успешное решение тех задач, которые возникают в процессе деятельности. Характерно, однако, то, что нередко — и особенно там, где, как в медицине, речь идет о действиях, непосредственно затрагивающих другого человека, — нарушение этих норм оценивается с точки зрения не только успеха или неуспеха действий, но и морали.

2.Стремясь обосновать свое решение в той или иной ситуации, люди прежде всего апеллируют к некоторым этическим правилам. Скажем, врач, назначающий пациенту перед проведением операции анестезирующую инъекцию, если его спросить, зачем он это делает, может ответить так: «не следует заставлять пациента терпеть боль, от которой его можно избавить». Данное высказывание — типичный пример этического правила, которое применимо к широкому кругу ситуаций, встречающихся в медицинской практике.

Рассмотрим еще один пример. Допустим, пациент подозревает, что у него может быть наследственная предрасположенность к серьезному заболеванию, скажем, болезни Альцгеймера, и просит провести ему гено-диагностическое исследование с целью установить наличие или отсутствие соответствующего генетического дефекта. Узнав об этом, администрация учреждения, в котором он работает, интересуется у врачей, каков результат анализа. Врачи, однако, отказываются раскрыть эту информацию, а в ответ на настойчивые просьбы администрации обосновывают свои отказ, ссылаясь на правило конфиденциальности (подробно о нем будет говориться в дальнейшем).

Нередко, однако, возникает необходимость обоснования самих правил. Тогда в дело вступают обобщения более высокого порядка — этические принципы. Так, правило, говорящее о необходимости избегать излишней боли, можно обосновать как частный случай, как следствие, вытекающее из принципа «не навреди» — одного из основополагающих и древнейших в медицинской этике, да и в медицинской практике в целом. Боль, испытываемая пациентом, — это одна из конкретных форм вреда, и если врач, имеющий возможность не причинять боли, не делает этого, то он нарушает данный принцип. В свою очередь, правило конфиденциальности обосновывается как тем же принципом «не навреди» (понятно, что в нашем примере разглашение информации о диагнозе может нанести сильнейший удар по жизненным планам пациента), так и принципом уважения автономии личности.

В процессе обоснования, далее, может быть поставлен и такой вопрос: а почему, вообще говоря, следует принимать (или почему люди принимают) тот или иной принцип? Для ответа на этот вопрос, то есть для обоснования, для оправдания самих принципов, необходимо обращение к этической теории. Теория — это еще более общее и в этом смысле абстрактное построение, в рамках которого принципы не только обосновываются, но и приводятся в систему, иначе говоря, изучается и устанавливается соотношение, взаимосвязь принципов.

Чем дальше мы продвигаемся на пути от уровня конкретных решений и действий до уровня этической теории, тем большее место занимают специальные этические знания. В несколько упрощенном виде эту зависимость можно представить так. На уровне конкретных решений и поступков люди чаще всего действуют спонтанно, интуитивно, руководствуясь сложившимися стереотипами и прошлым опытом и даже не осознавая того, что их поступки подчиняются определенным этическим правилам. Однако уже на этом уровне возникают ситуации, требующие морально осознанного выбора, и тогда для обоснования выбора требуется апеллировать к этическим правилам, в которых в сконцентрированном виде содержится предшествующая, нередко многовековая практика решений и действий множества людей, оказывавшихся в сходных обстоятельствах.

Бывает так, что и правила не позволяют найти приемлемый выход из ситуации, когда, скажем, требования двух правил противоречат друг другу. Для разрешения дилеммы, то есть конфликта между двумя правилами, необходимо обращаться уже не к правилам, а к принципам — на этом уровне мы впрямую задаемся вопросом о благе пациента и обнаруживаем, что заговорили на языке этики, что пользуемся одним из основных ее понятий. Принципы намного более универсальны, чем правила, и в любой системе морали их бывает немного. При этом обычно их бывает невозможно или затруднительно применять к конкретным ситуациям непосредственно; без таких промежуточных звеньев этического обсуждения, как правила.

Уже на уровне принципов мы попадаем в область, находящуюся на границе
между конкретными формами практики и этикой как наукой с ее основной
составляющей — теорией. На уровне же этической теории, занимающейся
синтезом, обоснованием и систематизацией принципов, мы оказываемся в сфере
весьма специфического знания с характерными для него понятиями, методами и
проблемами.

3. Следующим важным основанием для различения этических теорий является то, какая сторона действия или поступка оказывается в центре внимания при его оценке. Поэтому основанию выделяют два типа теорий — утилитаристские и деонтологические. Термин «утилитаризм» происходит от латинского utilitas – польза, выгода. Родоначальниками утилитаризма принято считать британских философов Д. Юма (17П-1776), И. Бентама (1748-1832) и Дж. С. Милля (1806-1873), хотя многие воззрения, связываемые с этой теорией, сложились намного раньше. Принципиальным для утилитаристских теорий является то, что все они так или иначе исходят в моральной оценке действия из его результата, пользы (или вреда), то есть последствий, к которым оно привело. Иногда говорится и о том, что определяющим — с точки зрения моральной оценки — элементом поступка или действия является его цель. Поэтому утилитаристские теории называют также телеологическими (от греческого tе1оs — цель). При этом все, что относится к замыслам, намерениям, мотивам действующего лица, к тому, насколько оно руководствовалось моральными соображениями при выборе как цели, так и средств для ее достижения, остается на втором плане либо вовсе не принимается во внимание. В такой позиции есть определенные резоны и основания; в соответствии с установками философии позитивизма, с которой, надо заметить, у утилитаристской этики есть глубокое родство, имеет смысл обсуждать только то, что доступно для наблюдения, то есть то, что можно увидеть и зафиксировать со стороны — «твердые факты». К числу таковых и относятся последствия наших действий, которые отчетливо видны окружающим. Что же касается побуждений, мотивов и тому подобных материй, то о них внешний наблюдатель может знать только со слов того, кто совершил данный поступок. Более того, и сам этот человек, будь он даже вполне искренним, может ошибаться в их истолковании, приписывать себе одни мотивы и скрывать от самого себя другие, так что такое знание будет ненадежным и недостоверным.

С точки зрения утилитаризма действие будет морально оправдано в той мере, в какой оно ведет к возрастанию некоторого внеморального блага. Внеморальное благо, таким образом, выступает в качестве критерия для моральной оценки действия — действие будет считаться благим или дурным не само по себе, но только в зависимости от проистекших из него последствий. Этим благом могут быть, например, красота, здоровье, знание, удовольствие, наслаждение и т.п. Поэтому человеческая деятельность в таких областях, как искусство, медицина, наука и пр., хотя бы она и не была направлена на решение собственно моральных проблем, оказывается, тем не менее, морально значимой и подлежащей моральной оценке.

Следует отметить, что в популярных трактовках смысл термина «утилитаризм» нередко примитивизируется и даже искажается. Утверждают, например, что с утилитаристской точки зрения «цель оправдывает средства», а точнее — позитивные последствия позволяют якобы оправдать даже безнравственные по своему замыслу действия, либо, что для утилитариста «правильно то, что наиболее полезно». Одна из распространенных формул, используемых для выражения сути утилитаризма, говорит о необходимости «обеспечить наибольшее благо для наибольшего числа людей».

Эти утверждения, однако, не раскрывают главного, наиболее существенного в позиции утилитаризма. Главное же состоит в том, что в утилитаристской теории признается один-единственный этический принцип — принцип пользыполезности). Его можно сформулировать примерно так: мы всегда должны действовать таким образом, чтобы достичь наилучшего из возможных соотношений между позитивными и негативными последствиями нашего действия, либо — если последствия при любо» варианте будут негативными — наименьшего суммарного вреда. Или другими словами: наш выбор оправдан, если выбранный вариант порождает больше блага, чем любой из альтернативных.

При этом предполагается, что:

а) обычно наш поступок вызывает не одно, а множество последствий, среди которых будут и негативные, а не только позитивные;

б) наш поступок может затрагивать не только тех людей, на которых он непосредственно направлен, но и многих других (вспомним приводившийся ранее пример с пациентом, подключенным к жизнеподдерживаюшей аппаратуре);

в) мы можем и должны учитывать, держать в уме все эти последствия и рассчитывать их суммарный баланс.

Конечно, такую «калькуляцию» далеко не всегда следует понимать в буквальном смысле, как занятие, для которого мы вооружаемся неким компьютером - гораздо чаще речь идет именно о прикидке, когда мы грубо оцениваем плюсы и минусы каждой из имеющихся альтернатив. Однако при планировании крупномасштабных мероприятий порой приходится действительно обращаться к современным средствам вычислительной техники.

Допустим, появилась вакцина, предохраняющая от ВИЧ-инфекции, но такая, которая в ряде случаев приводит, к побочным осложнениям. Тогда вопрос о том, проводить ли вакцинацию, и если проводить, то среди каких категорий населения, будет решаться именно с позиций утилитаризма. Придется определять риск заболевания для разных групп населения (которые еще надо выделить по тем или иным критериям), вероятность возникновения осложнений и то, насколько они опасны, и уже на этих основаниях вычислять, какая из альтернатив предпочтительна.

Этот пример демонстрирует не только логику утилитаристского рассуждения, но и то, что обращение к ней нередко бывает неизбежным при обосновании весьма ответственных и серьезных решений, затрагивающих интересы множества людей. Более того, многие способы подготовки таких решений, включая, например, процедуры статистической оценки риска, и появились благодаря исследованиям, вдохновлявшимся утилитаристскими установками.

Обратимся теперь к ключевому для утилитаризма понятию пользы, которое различным образом понимается в разных теориях. Вообще говоря, то, что полезно для одного человека, вовсе необязательно будет полезным и для другого. В связи с этим было предложено понятие «внутреннего блага» (внутренней польза) как такого блага, которое признается всеми, независимо от различий во мнениях и пристрастиях. Это внутреннее благо есть благо само по себе, а не просто средство для достижения какого-либо другого блага. Таким внутренним благом, например, может считаться здоровье или отсутствие боли; тогда внешним благом будут те действия, которые направлены на восстановление здоровья или облегчение боли.

Среди теорий внутреннего блага, в свою очередь, различают теории гедонистические (гедонизм — этическая позиция, утверждающая, что высшим благом является удовольствие) и плюралистические. Если это благо считается единственным, а все остальные — подчиненными, то такая теория может быть названа монистической. Бентам и Милль были гедонистами, поскольку пользу они всецело сводили к счастью или удовольствию. Бентам, в частности, понимал под удовольствием все то, что дает выгоду, преимущество и предотвращает боль.

Однако основоположникам утилитаризма не удалось дать удовлетворительного объяснения таким ситуациям, когда люди явно действуют не во имя счастья или удовольствия. Например, ученый, проводящий исследование, может доводить себя до истощения во имя поиска нового знания, хотя, если бы он стремился к собственному счастью или удовольствию, он мог бы гораздо проще достичь желаемого совершенно другими путями.

В связи с этим последующие поколения утилитаристов стали отказываться от монистических концепций пользы во имя плюралистических, признавая внутренним благом, наряду со счастьем или удовольствием, скажем, дружбу, знание, здоровье, красоту и т.д. А английский философ Дж. Мур (1873-1958) считал, что внутренней ценностью обладают даже некоторые состояния сознания независимо оттого, насколько они приятны.

Еще одно существенное различение, которое проводится среди утилитаристских теорий, — это различение утилитаризма правил и утилитаризма действий. Мы уже говорили о том, что утилитаристы в целом признают только один принцип — принцип пользы — в качестве универсального средства морального обоснования и оценки решений и действий. Но этот принцип, в свою очередь, может использоваться для оправдания и оценки либо общих правил, либо же конкретных действий.

Утилитаризм правил оправдывает конкретные действия, если они соответствуют общим правилам, таким, как «не укради», «не лги» и т.п. Сами же правила обосновываются через принцип пользы.

Вот как рассуждал, например, американский медик XIX в, У. Хукер, много работавший в сфере медицинской этики, обосновывая правило, требующее от врача всегда быть правдивым перед пациентом: добро, которого в немногих случаях можно достичь обманом, почти ничтожно в сравнении с тем злом, которое следует от него во многих случаях. Хотя обман и может быть иногда полезен для здоровья пациента, однако врач не в состоянии сколько-нибудь успешно предсказать, будет ли он выгоден в той или иной ситуации, а в целом же систематическое использование обмана с течением времени вызывает все более сильные негативные последствия, принося больше вреда, чем пользы. Если пациенты будут знать, что врачи часто обманывают их, то будет в корне подорвана сама атмосфера доверия между врачами и пациентами.

В связи с этим важно иметь в виду, что каждое моральное правило значимо не только само по себе, но и потому, что оно является одной из нитей в моральной ткани, скрепляющей общество в целом_; и мы не знаем, что станется с тканью, если эта нить оборвется. Таким образом, с точки зрения утилитаризма правил именно соблюдение правил максимизирует общее благо.

Напротив, с точки зрения утилитаризма действий соблюдение правил далеко не всегда ведет к максимизации общего блага, то есть к реализации основополагающего принципа пользы. Сами же правила — это не более чем подсказки, своего рода обобщения, выработанные предшествующим опытом людей и позволяющие им ориентироваться при принятии решений в конкретных ситуациях. Но именно из особенностей конкретной ситуации прежде всего и следует исходить при обосновании или оценке действий.

Основывающиеся на этом теории (они могут быть, отметим, как утилитаристскими, так и деонтологическими) иногда характеризуют как ситуационную этику. В ней отнюдь не предполагается (хотя по самому названию термина такое предположение допустимо), что вообще не следует руководствоваться правилами. Правила, с этой точки зрения, обеспечивают поддержание общей морали, но к ним не следует относиться догматически: если нарушение, например, правила «не лги» в данном конкретном случае будет способствовать благу пациента, то тем самым — с точки зрения утилитаризма действия и ситуационной этики — оно морально обосновано.

В целом же утилитаризм, будь то утилитаризм правил или утилитаризм действий, позволяет оправдывать пересмотр самих правил. Поскольку высшим критерием для него является принцип пользы, то если, скажем, на основе изучения множества конкретных случаен, когда данное правило нарушалось, будет выяснено, что отказ от него не влечет серьезных негативных последствий для обшей морали и, сверх того, позволяет максимизировать общее благо — в таком случае в глазах сторонника утилитаризма пересмотр правила будет вполне оправданным.

4.В отличие от утилитаристских, деонтологические теории при оценке действий принимают во внимание не только их последствия, но и мотивы, намерения, замыслы действующих лиц, как и выбор ими средств их реализации (деонтология — от греческих слов «deontos» — нужное, должное, и «logos» — слово, понятие, учение; в целом — «учение о должном»)

Сразу же следует сказать о том, что в отечественной литературе широко применяется термин «медицинская (или врачебная) деонтология». В свое время, он был введен в употребление с тем, чтобы, с одной стороны, отойти от использования термина «медицинская (или врачебная) этика», который считался скомпрометированным как относящийся к буржуазной практике здравоохранения и к узко корпоративной морали, с другой стороны, хоть в какой-то форме обсуждать и учитывать морально-нравственную составляющую медицинской практики. В собственно же этической литературе этот термин, как мы видим, относится к определенному классу этических теорий.

Истоки деонтологических теорий обнаруживаются глубоко в истории этической мысли, в частности, в моральных учениях некоторых религий. Однако первой теорией, последовательно выдержанной в деонтологическом ключе, явилась этика И. Канта (1734-1804). С точки зрения сторонников деонтологического подхода, к оценке наших поступков, независимо от блага, которое они порождают (или не порождают), применимы понятия, касающиеся обязательств (долга) и прав. Мы обязаны поступать так-то и так-то не потому, что это принесет пользу нам или кому-то другому, а потому, что мы выполняем свои долг.

Скажем, будет неправильно обманывать пациента не потому только, что это может иметь негативные последствия для него, его близких или для общественной морали в целом, а просто потому, что вообще обман — не должное поведение. И даже если в конкретном случае удастся доказать, что пациент остался в живых именно благодаря обману со стороны врача, это не сможет, с точки зрения последовательного приверженца деонтологии, изменить негативную оценку поступка. Вовсе не обязательно, однако, сторонник деонтологии будет однозначно осуждать такой поступок: скажем, он может оправдать поступок в целом, но в своем анализе не будет закрывать глаза и на его негативные стороны.

Вместе с тем с деонтологической точки зрения может получить оправдание и такое действие, которое повлекло отрицательные последствия. При этом будет учитываться то обстоятельство, что обычно мы бываем не в состоянии контролировать ситуацию достаточно полно. Всегда возможны какие-то внешние препятствия и помехи, в силу которых реальный результат нашего действия будет существенно отличаться от задуманного, быть может, вовсе не в лучшую сторону. Но если с точки зрения последователя утилитаризма негативный результат будет главным основанием для осуждения такого действия, то приверженец деонтологии может это действие оправдать, коль скоро причина негативного эффекта — не в замысле действующего лица и не в выбранных им средствах, а в неконтролируемых внешних факторах.

Подобно утилитаристским теориям, деонтологические также бывают монистическими или плюралистическими. В монистических в качестве основополагающего принимается один принцип; при этом считается, что все моральные правила могут быть выведены из него логическим путем. В качестве такового может, например, выступать принцип уважения личности, либо так называемое «золотое правило» этики, под которым понимается библейская заповедь: «во всем, как хотите, чтобы другие поступали с вами, поступайте и вы с ними».

Это «золотое правило» весьма близко по смыслу тому абсолютному нравственному закону, иди категорическому императив, который Кант считал безусловным основанием всей этики. Императив, по Канту, — это формулировка такого объективного принципа, который, будучи велением разума, принудителен для воли. В соответствии с этим принципом достоинство нашего поступка определяется не тем, что мы каким-либо образом знаем, что так поступать хорошо (такого рода знание субъективно, а потому оно может быть неполным, недостоверным, обманчивым), но именно тем, что такой поступок направляет нашу волю так, как это предписывает объективный, надличностный разум. Как раз подчинение такому объективному закону, а не что-либо иное, и определяет, по Канту, моральность поступка. Категорическим будет такой императив, который представляет тот или иной поступок как объективно необходимый сам по себе, а не как средство для достижения какой-либо цели.

Кант выражал категорический императив таким образом: «Поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом». Слова «можешь пожелать» в этой формулировке говорят о свободном выборе действующей личности; о том, что действуя, она не может не быть свободной. Но эта свобода не имеет ничего общего с субъективным произволом, со своеволием — напротив, действуя подлинно свободно, человек возлагает на себя бремя колоссальнейшей ответственности, бремя долга, причем не просто перед конкретными людьми, но перед всем человечеством.

Собственно говоря, только таким образом, согласно Канту, человек и может
самоопределяться в качестве автономной личности. Если, скажем, ты хочешь,
чтобы «не лги» было законом для всех (а это, заметим, не тождественно тому, что
все люди никогда не будут лгать — ведь в реальной жизни люди далеко не всегда
следуют требованиям законов, и Кант нисколько не был склонен заблуждаться на
сей счет), то и сам никогда не прибегай ко лжи: ведь «ели я лгу, то этим «я
содействую тому, чтобы никаким показаниям (свидетельствам) вообще не давалось никакой веры..., а это есть несправедливость по отношению ко всему человечеству вообще».

Этическую теорию Канта, основанную на категорическом императиве, можно было бы считать монистической, если бы не тот факт, что сам он предложил не одну, а несколько формулировок категорического императива, в каждой из которых подчеркивались свои моменты. Например, в одной из них речь идет о том, что к человеку, и к самому себе и к любому другому, всегда надо относиться как к цели в себе и никогда — как к средству. Нельзя сказать, что различные формулировки прямо противоречат друг другу, но многие специалисты приходят к выводу, что в них утверждаются разные и не сводимые друг к другу принципы и, следовательно, теория Канта является плюралистической.

Примером плюралистической концепции можно назвать теорию, выдвинутую в первой половине XX столетия американским этиком У.Россом. С точки зрения Росса, существует несколько фундаментальных и не сводимых один к другому моральных принципов, таких как верность взятым обязательствам, обязанность делать добро, следовать справедливости и т.д. В целом плюралистический подход обладает тем преимуществом, что он более близок к нашему повседневному моральному опыту — действуя или объясняя свои, действия, мы обычно вовсе не озабочены тем, чтобы жестко следовать одному-единственному принципу или правилу. Вместе с тем он чреват такими ситуациями, когда требования, диктуемые разными принципами, оказываются в конфликте друг с другом, если, скажем, нам приходится выбирать между необходимостью соблюдать принятые на себя обязательства, с одной стороны, и делать добро (что может заставить нас пойти на нарушение обязательств) — с другой.

Этическая теория Канта характеризуется, помимо всего прочего, тем, что она придавал категорическому императиву значение абсолюта. То есть, категорический императив — это то, что безусловно справедливо и что должно утверждаться при любых возможных обстоятельствах. Возвращаясь к предыдущей теме, заметим: таким же абсолютом для всех теорий утилитаризма является «принцип пользы» (хотя отдельные правила вовсе не считаются абсолютными). Подобное понимание сущности моральных принципов и правил, заметим также, и корне противоположно той ситуационной этике, о которой мы говорили ранее и которая видит в принципах и правилах не более чем полсказки, облегчающие нам поиск решений в конкретных ситуациях.

Существует, однако, и еще один подход к пониманию роли моральных принципов и правил, не являющийся ни абсолютистским, ни ситуационным: мы можем истолковывать их в том смысле, что они, хотя и налагают на нас обязательства, но не абсолютного характера. (В этической литературе для этого используется латинский оборот «primum facie» - с первого взгляда, по первому впечатлению.)

При таком подходе назовем его «соотносительным» — мы не отказываемся ни от следования принципам и правилам, ни от того, чтобы в полной мере учитывать своеобразие конкретных ситуаций. Суть соотносительного подхода в том, что обязательства, вытекающие из некоторого принципа, хотя они и не отрицаются, но в определенных случаях вполне обоснованно могут быть нарушены, коль скоро они вступают в конфликт с обязательствами, налагаемыми другим принципом. Тот факт, что обязательства, которые мы вынуждены нарушить, тем не менее, не отбрасываются, а так или иначе принимаются во внимание, иногда выражают с помощью понятия «морального следа», то есть некоторого осадка, груза, который остается на совести из-за нарушения обязательств.

Речь при соотносительном подходе идет не о том, чтобы устанавливать общий порядок значимости или важности принципов, считать один из них главенствующим, а остальные — подчиненными и т.п. Каждый из принципов, разговор о которых нам еще предстоит, налагает столь же весомые обязательства, как и все остальные; но каждый должен соблюдаться не безоговорочно, а только до тех пор, пока в конкретной ситуации он не вступил в конфликт с другим. И если в данной ситуации требования, диктуемые другим принципом, окажутся более обязывающими, то мы будем вправе поступить вопреки требованиям, исходящим от первого принципа.

Даже библейская заповедь «не убий», к примеру, в самой же Библии, строго говоря, понимается как запрет не всякого, а только неоправданного убийства. Убийство в целях самозащиты, в ходе войны или в качестве наказания за некоторые преступления у древних евреев, для которых Библия была основополагающим моральным учением, считалось допустимым.

5. В 1971 году гарвардский философ Джон Ролз (John Rawls) опуб­ликовал книгу "Теория справедливости. Сочинение продолжает при­влекать значительное внимание и было охарактеризовано некоторыми философами как наиболее значительная книга по моральной и социальной философии 20-го столетия.

Ролз разработал теорию, которая объединяет сильные стороны утилитаризма с сильными сторонами деонтологической точки зрения Канта, в тоже время избежал недостатков каждой из теорий. Утилитаризм прямо утверждает, что достижение блага является основной целью, и пред­лагает прямую процедуру для ответа на этико-социальные вопросы. Но его позиция ослабляется из-за отсутствия принципа справедливости. Кант рассматривает категорию долга как основное моральное понятие и под­чёркивает предельное достоинство человеческих существ. Однако он также не предложил метод для решения проблем общественной морали. Теория справедливости Ролза касается скорее социальных институтов, а не индивидуальных действий.

Исходное положение принципа справедливости. Для Ролза основная цель государства – оберегать и поддерживать свободу и благосостояние индивидуумов. Таким образом, принцип справедливости необходим, чтобы служить в качестве стан­дарта конструирования и оценки социальных институтов и практик. Он обеспечивает способ разрешения конфликтов между конкурирующи­ми притязаниями, которые выдвигают отдельные лица, и средствами за­щиты законных интересов индивидуумов. В некотором смысле, принци­п справедливости составляет программу развития справедливого об­щества.

Но каким образом мы должны сформулировать принцип справедливости? Ролз прибегает к гипотетической ситуации, которую от называет "исходным положением". Вообразим группу людей, подобных тем, кто составляет наше общество. Эти люди проявляют обычный диапазон умст­венных способностей, талантов, амбиций, взглядов, и социальных и эко­номических преимуществ. Они включают в себя оба пола, членов раз­личных расовых и этнических групп.

Кроме того, предположим, что эта группа находится в ситуации, которую Ролз называет "занавесом неведения" Допустим, что каждый человек не знает о его или её поле, расе, при­родных дарованиях, общественном положении, экономическом состоянии и т.п. К тому же предположим, что эти люди способны сотрудничать друг с другом, что они следуют принципам принятия рационального ре­шения, что они способны к чувству справедливости и что они будут придерживаться принципов, которые они согласятся принять. Нако­нец допустим, что все они желают того, что Ролз называет "первич­ными благами", то есть вещи, которые каждый рациональный человек хотел бы иметь: права, свободы, благоприятные возможности, доходы, богатство и самоуважение , а так же такие, которые и имеют ценность сами по себе, и являются необходимыми, чтобы гарантиро­вать получение более специфических благ, которые индивидуум может пожелать.

Ролз доказывает, что принцип справедливости, выбранный такой группой, будут справедлив, если условия, при которых они выби­раются, и процедуры достижения согласия по ним являются честными. Исходное положение, с её занавесом неведения, характеризует состояние, при котором альтернативные взгляды на спра­ведливость могут всеми свободно обсуждаться. Поскольку неве<