Кант: теория опыта вместо теории бытия

Выдающийся немецкий философ Иммануил Кант (1724–1804) совершил революцию в нашем понимании реальности. Его «Критика чистого разума» (1781) поразила современников необычной постановкой вопроса — ранее философы исходили из предположения, что наш разум должен согласовываться с действительностью. А если посмотреть на проблему с другой стороны: если прежде всего сама действительность согласуется с нашим разумом? Сначала этот вопрос кажется странным и необычным. Мы ведь не создаем реальное бытие! Не в наших силах заставить вещи всего мира согласовываться с разумом. Кант это и не утверждает. Он только хочет уточнить, что именно мы считаем «действительным». Мы обращаем внимание на удивительную согласованность предметов нашего опыта с нашими рациональными способностями. Как объяснить такую согласованность? Занимаясь науками, человеческий разум постоянно видит причинно-следственные связи и закономерности. Это позволяет человеку предвидеть определенные события и строить гипотезы. Однако эта каузальность и упорядоченность по Канту не есть свойством самой реальности. Это мы приписываем реальности такие характеристики. То, что мы называем опытом (традиционно описываемым как «реальность» или «действительность») является всего лишь проекцией нашей рациональной активности. Каким есть мир в действительности, «сам в себе» (an sich), мы не знаем. Кант употребляет для обозначения этого непознаваемого мира термин «вещи в себе». Так вот, мы не можем знать реальные свойства «вещей в себе». А что же тогда мы познаем? Что изучают науки? Что составляет предмет нашего опыта?

По Канту мы познаем не вещи сами в себе, а явления, феномены. Совокупность явлений и образует то, что мы называем опытом – реальным и возможным. То есть наука изучает природу как совокупность явлений. Эти явления (феномены) являются результатом взаимодействия между реальностью (которая, хотя и непознаваема сама в себе, но оказывает влияние на нас) и нашими познавательными способностями. Кант хочет сказать, что наше теоретическое познание – это не пассивное отображение структур действительности, а результат активного преобразования внешних воздействий действительности на наши познавательные способности.

То есть все человеческое знание является творческим процессом «перевода» с языка самой действительности на язык наших представлений о действительности. Эти представления Кант называет «предметами», а «грамматикой» этого перевода служат наши базовые познавательные функции – формы чувственности, рассудка и разума. Формы познания являются априорными (они предшествуют опыту и являются необходимыми и универсальными). Поскольку познавательные формы, предваряя опыт, делают его возможным (т. е. выступают в качестве условий возможности опыта), то учение об этих формах Кант называет трансцендентальной философией.

Главный вопрос трансцендентальной философии состоит не столько в том, что мы познаем, сколько в том, как мы познаем. Или, говоря другими словами, трансцендентальная философия проясняет отношение априорных познавательных форм к предметам возможного опыта. Априорные формы делают возможным опыт, потому что они являются теми правилами, по которым мы создаем (в терминах трансцендентальной философии – «конституируем») все многообразие предметов научного познания.

Сначала давайте подробнее рассмотрим эти формы, а затем проиллюстрируем их «работу» на простых примерах.

1. Априорные формы чувственности: пространство и время. Человеческое познание активно взаимодействует с внешней действительностью уже на уровне чувственности. Вот передо мной стоит стол. Он деревянный, темно-коричневый, с круглыми ножками и прямоугольной поверхностью. Все эти свойства Кант называет материей чувственного восприятия (т. е. множеством чувственных данностей, возникающих в результате воздействия внешней вещи, вот этого стола, на мои чувства). Материя чувственного познания является результатом внешнего воздействия (на зрение и другие чувства, ведь я могу подойти к столу, провести рукой по поверхности, почувствовать его на ощупь, могу почувствовать запах древесины и лака и т. п.). Но этот стол предстает для меня как чувственно воспринятый предмет благодаря формам чувственности – пространству и времени. По Канту пространство и время – это не характеристики самой действительности, а универсальные способы человеческого восприятия действительности. Все вещи даны мне (так же как и всем другим людям) в пространстве и времени. Стол стоит возле окна и возле книжного шкафа. Если я захожу в комнату, то все предметы для меня «пространственно упорядочены»: я вижу все в перспективе, в определенных ракурсах. Вот я смотрю в окно: я вижу улицы Нижнего и Верхнего Вала, аллею, дома в разных ракурсах, людей, которые с шестого этажа кажутся маленькими, а я, стоя у окна и глядя на них, кажусь маленьким в их глазах.

Мы можем дальше мысленно «расширять» пространство нашего мира в отношении к пункту рассмотрения (пусть это будут мой дом и моя комната). Это легко сделать с помощью специальной программы: вот передо мной Подол, потом Киев, потом Украина, Европа, планета Земля, Солнечная система, наша галактика и далее – захватывающие дух бездны вселенной. Всё мы представляем в определенном пространстве, но пространство моей комнаты, пространство Подола, Киева, Украины и т. п. – это всего лишь проявления априорной формы пространства (т. е. нашей формы воспринимать и внешне упорядочивать предметы). Мы не можем воспринимать предметы, не воспринимая их в определенном пространстве, как определенным образом пространственно упорядоченные. Благодаря тому, что мы являемся существами, одаренными кроме интеллекта еще и чувственностью, эта чувственность накладывает свой отпечаток на образ нашего понимания окружающего мира.

Точно так же и время является внутренним порядком нашего восприятия действительности. Я могу воспринимать предметы в моей комнате, за окном и т. д., только двигаясь от одного момента восприятия к другому. Если изобразить этот процесс восприятия с помощью чисел, то он предстанет как последовательное сочетание единиц: 1+1+1+1+n. Точно так же и наше мышление является последовательностью мыслей, то есть наше мышление является дискурсивным (мы уже знаем, что дискурс – это последовательность слов, предложений, мнений и т. п.). Речь идет о фундаментальной характеристике нашей природы: все, что мы воспринимаем, воспринимается нами в соответствии с внутренним (время) и внешним (пространство) порядками. Сказанное означает, что и основания математики по Канту («чистой математики») следует искать именно в устройстве нашего восприятия мира. А воспринимаем мы этот мир в перспективе двух априорных форм чувственности – пространства и времени. Иными словами, математика есть тем языком, который возникает из наших базовых познавательных способностей и который мы накладываем на саму действительность.

Если предположить существование каких-то не-чувственных интеллектуальных существ, например ангелов, то вероятно они воспринимали бы мир вне пространства и времени. Нам трудно представить их способ восприятия действительности, но мы можем помыслить его как принципиально иной и отличный от нашего (не-чувственный, непространственный, вневременной).

Художники в прошлом веке нередко пытались воспроизвести такие способы восприятия, «разрушая» привычные представления о пространстве (вспомним хотя бы визуальные эксперименты Пабло Пикассо). Но человек не может полностью «освободиться» от способов собственного восприятия. Конечно, нам на помощь могут прийти различные математические модели, но, если разделять позицию Канта, уже сама математика является нашей проекцией восприятия действительности. Ангелам не нужна математика, они понимают фундаментальные структуры мира нематематическим образом. Тем не менее, мы можем спросить Канта: а как же ангелы смогут посчитать свои ангельские легионы и ранги? Скорее всего Кант ответил бы так: у ангелов для этого есть чисто интеллектуальная способность, специальный «ангельский язык» и «ангельский образ мышления», которые нам не дано представить ни при каких обстоятельствах.

2. Категории чистого рассудка: априорные правила конструирования опыта. Рассудок по Канту (нем. Verstand) является не-чувственным познанием. Чувства имеют непосредственный доступ к миру. Например, я непосредственно воспринимаю цвет и запах роз, стоящих на моем столе. Однако рассудок имеет лишь косвенный, опосредованный доступ к миру. И его главные «инструменты» познания – это понятия. В данном примере – это «розы», «стол», «запахи». Каждое понятие представляет множество мира в определенном обобщенном аспекте. Под понятие «стола» подпадают все индивидуальные столы мира. И когда мы заходим в другую комнату или аудиторию или офис, мы всегда «применяем» наш интеллектуальный инструмент (понятие «стол») для опознания таких вещей, как столы. Но и каждая индивидуальная вещь (конкретный стол) только тогда становится для нас предметом познания, когда мы соединяем многообразие чувственных данностей в определенное единство.

Вот я смотрю на определенный объект в своей комнате. В результате воздействия этого объекта на свои чувства я получаю целый комплекс информации (в терминах Канта – множество данностей): темно-коричневый цвет, такая-то поверхность, такая-то протяженность, такой-то материал и т. п. Действие рассудка заключается в том, чтобы совместить это множество данностей в единстве предмета. А происходит процесс совмещения именно на основании понятий («стол», «плоскость», «длина», «материал» и т. п.). Иными словами, понятия – это функции («орудия») обработки чувственной информации. Стол «предоставляет» мне множество информации через чувственные «входы» (зрение, слух, осязание и т. д.), а рассудок с помощью понятий «декодирует» и обрабатывает эту информацию и образует («конституирует») определенный предмет – вот этот стол. Ведь «темно-коричневый», «плоский», «длинный», «деревянный» на чувственном уровне является лишь сырым материалом, требующим концептуальной «обработки».

Представим себе человека, который никогда не видел столов. Вот он заходит в нашу комнату и тоже получает конкретную чувственную информацию. Впрочем, он не имеет в своем распоряжении понятия «стола» (а существовало и существует много культур, где нет столов) и его рассудок не может «правильно» соединить множество чувственных данностей в определенное единство. То есть для этого человека этот «предмет» не является «столом» в нашем понимании. Однако он оперирует какими-то другими понятиями, которые соответствуют его привычному образу жизни. Он, например, может подумать, что это – жертвенник или подставка для роз. А дикарь, который найдет в джунглях мои карманные часы, подумает, что это просто красивая вещь и будет носить их на шее как украшение.

Наш пример продемонстрировал, что (1) понятия являются инструментами обработки чувственной информации (причем эта «обработка» заключается в сведении множества чувственных данностей в определенное единство) и (2) большинство понятий имеет опытное происхождение (Кант называет их «эмпирическими понятиями»). У нас есть опыт обращения с такими предметами, как столы. Практика позволяет нам постепенно усваивать такие понятия, как «стол», а когда мы получаем новые опыты (видим в своей жизни тысячи столов, пусть и очень разных: прямоугольных, круглых, треугольных, с четырьмя, тремя или даже одной ножкой), то сразу же «включаем» наш концептуальный инструмент (понятие стола), чтобы совместить множество чувственных данностей (пусть и очень разных) в единстве определенного предмета. Наконец, наш пример сделал наглядным еще один принципиальный момент. В каждом понятии реализуется рассудочная активность сочетания (синтеза). Собственно рассудок по Канту и есть способность сочетать, способность синтеза. Рациональное познание является ничем иным, как сведением множества к единству, деятельностью сочетающей. А уже следующий шаг познания – это анализ тех или иных структур (когда мы задаем вопрос: из каких элементов складывается определенный предмет?).

Однако эмпирические понятия сами являются продуктами более фундаментальной деятельности нашего рассудка. Эмпирические понятия являются результатом нашего взаимодействия с предметами опыта. Но сама возможность иметь определенный опыт (т. е. иметь дело с определенной совокупностью явлений) имеет вовсе не опытное происхождение. На фундаментальном уровне наш рассудок функционирует как совокупность базовых типов (или правил) чистого, то есть неэмпирического сочетания (или синтеза). Каждый тип чистого синтезирования проходит через «чистое понятие рассудка», или «категорию». Другими словами, базовая структура рассудка представлена главными функциями (т. е. действиями) чистого синтеза. Таких функций (чистых понятий рассудка или категорий) Кант насчитал двенадцать.

Прежде чем пояснить роль категорий в нашем познании, позволю себе привести несколько аналогий. Для того чтобы выражать свои мысли и понимать других людей, мы сочетаем все наши слова по определенным правилам. Они составляют грамматику языка. Слов – десятки тысяч, а грамматических правил – ограниченное количество. Пусть каждое слово русского языка («стол», «роза», «кот») служит нам аналогией Кантовых эмпирических понятий. Ведь и каждое наше слово обобщает неограниченное количество конкретных предметов (слово «кот» обозначает миллионы котов). Но существительное, прилагательное, числительное или глагол – это уже не слова, а части речи. В русском языке этих частей речи всего десять. Существительные отвечают на вопрос «кто»? «что»? Прилагательные – на вопрос «какой»? «чей»? Глаголы отвечают на вопрос «что делать»? «что сделать»? Существительные, прилагательные, числительные и глаголы спрягаются. Для того чтобы составить предложение «черный кот сидит на подоконнике», мы употребляем существительные, прилагательное и глагол в определенных склонениях, имея в виду определенное число («черный кот» в единственном числе, «подоконник» в единственном числе и глагол «сидит» – в третьем лице единственного числа), а также употребляем местоимение «на» (для пространственной идентификации действия).

Все осмысленные предложения представляют собой определенные структуры сочетания по правилам. И вот эти базовые единицы языка и базовые структуры их сочетания можно сравнить с категориями Канта. То есть категории Канта – это базовая структура (грамматика) мышления (в нашем примере – части речи). По Канту эта базовая структура предшествует любому опыту и делает его возможным. Без этой структуры нет самого опыта. Описывая свои двенадцать категорий, Кант хочет описать фундаментальную структуру рационального мышления.

Ну, хорошо, может сказать нам вместе с Кантом образованный читатель, но корректно ли такое сравнение? Ведь по Канту эта фундаментальная структура предшествует любому опыту, она является совокупностью чистых синтезов (априорных – то есть до-опытных, универсальных и необходимых). Но грамматика языка – это что-то совсем противоположное. Каждая грамматика обобщает и структурирует уже имеющуюся реальную практику конкретного языка. Сначала живой язык, а затем грамматика. У Канта же все наоборот: сначала эти фундаментальные структуры, а уж затем опыт.

На это можно ответить так: не все лингвисты разделяют подобный подход. Есть лингвисты, которые ставят во главу угла онтологический приоритет глубинной структуры языка. Глубинная структура не может быть выражена полностью, она находится в нашем сознании и определяет то, что можно назвать языковой компетенцией (способностью изучать и понимать язык, как родной, так и иностранные). Ребенок, который усваивает родной язык, вместе с этим языком как бы овладевает «языковым кодом», получает ключ к любым другим языкам мира. Ведь в его родном языке представлена структура всех других языков.

Современный лингвист и философ Ноам Хомский в связи с этим говорит об универсальных условиях, которые делают возможным усвоение конкретного языка. Ребенок может изучить любой язык, поскольку существует фундаментальное соответствие между всеми человеческими языками. Речь идет о врожденном характере базовых ментальных структур. Этот взгляд на язык разделяло большинство философов от Платона до Декарта и Канта. В прошлом веке эти позиции подверглись мощным нападкам со стороны представителей примата обыденного языка по отношению к нашему мышлению. Но в последнее время поиск «ментального языка» («языка сознания»), делающего возможным и определяющего «естественный язык» (русский, английский, латынь и т. д.) опять оказался в центре современных исследований в связи с актуальностью философии сознания и когнитивных наук.

Таким образом, имеем следующую связь: ментальный язык (совокупность фундаментальных и универсальных понятий или концептуальных схем) делает возможным и определяет естественные языки. По аналогиии с этим категории Канта (а это не что иное, как одна из сильных версий ментального языка) делают возможным наш опыт и наше понимание действительности.

Что это за категории? Кант распределяет 12 категорий по четырем группам: (1) количество (единство, множество, цельность), (2) качество (реальность, отрицание, ограничение), (3) отношение (субстанция/акциденции, каузальность/ зависимость и взаимодействие) и (4) модальность (возможность/невозможность, существование/несуществование, необходимость/случайность). Кант хочет сказать, что например, причина и следствие или различение возможности и необходимости – это не свойства самой реальности, а те фундаментальные характеристики, которые производны от нашей интеллектуальной активности и делают возможным для нас познание предметов. Благодаря этим характеристикам множество данностей (полученной извне информации) предстает в виде определенных упорядоченных структур и связей.

Теперь рассмотрим конкретный пример. Вот мы наблюдаем за игрой в бильярд. Мы видим только, как один бильярдный шар (А) приводит в движение другой (В). Описывать же воздействие одного бильярдного шара как причину движения другого бильярдного шара мы можем только тогда, когда связываем (А) и (В) с помощью категории каузальности и зависимости. Другими словами, в опыте даны только факты и события, а понимать эти факты и события в свете причинно-следственных связей мы можем только на основе нашей базовой категориальной схемы, определяющей главные правила «чтения» всех «предложений» книги мира.

Все двенадцать категорий (правил чистого сочетания) в различных аспектах реализуют первичную активность рассудка, которую Кант называет трансцендентальным единством самосознания или трансцендентальной апперцепцией. Это и есть тот первоисточник, из которого происходит всякий смысл теоретического познания. Если процесс познания структурно выглядит как сведение множества к единству (с помощью категорий как главных правил сочетания), то трансцендентальная апперцепция является глубинным источником самой способности сочетать. Здесь мы подходим к самому глубокому измерению нашей рациональности и того, что мы называем «действительностью». Трансцендентальная апперцепция – это не какая-то вещь (или не какой-то физический орган), пребывающий в каждой рациональной личности, наряду с другими вещами или явлениями. Речь идет о базовой способности, присущей каждому мыслящему индивиду. Назовем ее способностью создавать (конституировать) смысл. Повторюсь, что для Канта смысл не является чем-то готовым, что мы вычитываем в самой действительности. Смысл мы создаем, приписываем миру. Человек – это существо, которое отвечает за смысл.

Бесспорно, Кант как верующий человек предполагал, что реальность вне нашего сознания устроена в соответствии с божьим замыслом. Мировые события происходят по сценарию, задуманному великим Режиссером или Мастером (Weltbaumeister, как говорит Кант). Но в нынешнем состоянии нам не дано знать этот сценарий. Не мы являемся создателями вещей, не мы создавали эту реальность. Тем не менее, у нас есть аналог творческой способности Бога – дар рационального познания. Мы не создаем реальность, но мы создаем предметный мир науки, безграничное поле актуального и возможного опыта. Мы активно преобразовываем информацию, исходящую от «реального мира» (вещей самих в себе), в структурированную и осмысленную действительность.

Если вернуться к языковым аналогиям, можно сказать, что мы переводим язык реального мира (как его задумал Творец) на язык нашего смысла, язык наших познавательных возможностей. Между этими двумя языками (реального мира и мира нашего опыта) существует определенная аналогия. Как ее объяснить? Очевидно тем, что наши познавательные способности есть в конечном счете также творением Бога. В таком случае, воспользовавшись метафорой перевода, скажем так: категории рассудка суть базовые правила перевода, а трансцендентальная апперцепция есть базовой способностью владеть языком и переводить. Без этой способности мы были бы лишены как правил перевода, так и самой возможности переводить.

3. Идеи чистого разума: душа, мир и Бог. Впрочем, возникает один важный вопрос: имеется ли гарантия того, что создаваемый нами предметный мир не есть иллюзией? Если мы познаем не вещи сами в себе, а лишь явления, то откуда мы знаем, что эти явления дают нам адекватную картину, а не ложные проекции?

Кант изменяет само значение выражения «объективная реальность». До Канта «быть объективным» означало «существовать вне нашего сознания». Для Канта же «быть объективным» значит быть предметами, созданными по универсальным правилам сочетания (категориям). Да, явления являются проекциями. Но это общие проекции для всех существ, имеющих способы чувственного восприятия и рассудочной деятельности, похожие на наши. Треугольник как идеальная фигура является проекцией. Однако всякое рациональное существо конструирует одну и ту же фигуру. Для этого достаточно знать, что такое точка, прямая и отрезок. Имеем определение: «треугольник — это фигура, состоящая из трех точек, не лежащих на одной прямой, и трех отрезков, попарно соединяющих эти точки». После этого мы можем взять лист бумаги или подойти к доске и начертить треугольник. Далее можно определить, какой это треугольник, каковы его свойства и т. п. Только существо, имеющее чувственность, может это сделать. И для всех таких существ речь будет идти об одной и той же фигуре.

Конечно, есть явления, которые мы воспринимаем по-разному (вкус, цвет, эмоции и т. п.). Это обусловлено нашими субъективными особенностями, наличие которых Кант не отрицает. Но там, где речь идет о научном познании, мы в большинстве случаев способны превратить свои субъективные восприятия в общий для всех нас опыт. Иллюзия возникает, когда у человека нарушены какие-то чувственные или интеллектуальные функции. То есть, когда познавательные «инструменты» конкретного индивида «ломаются». Если же они «работают» в нормальном режиме, то все мы, получая схожую информацию (определенный комплекс чувственных данностей) от внешнего мира, «проецируем» благодаря нашим познавательным инструментам одни и те же явления.

Однако иллюзия может возникать и в других случаях. Наши познавательные инструменты (категории рассудка) работают только в пределах опыта. Без опыта они являются всего лишь пустыми формами (всего лишь чистыми априорными правилами). И если эти инструменты начинают применять к сфере сверхчувственного (того, что находится по ту сторону наших чувств), у нас возникают трансцендентальные иллюзии. Мы строим достаточно убедительные цепочки рациональных доказательств и аргументов, но при этом ничего не познаем. Склонность ума преодолевать границы опыта является естественной, утверждает Кант. Но эту склонность нужно правильно интерпретировать. Если ее толковать как методологию («органон») теоретического познания, то разум начинает давать сбои, запутывается в противоречиях.

Например, мы можем с равным успехом доказать то, что мир имеет начало во времени и ограничен в пространстве (тезис) и то, что мир не имеет начала во времени и не имеет пространственных границ (антитезис). Таким же образом можно доказать как тезис: «к структуре мира относится (или как его часть, или как его причина) абсолютно необходимое существо», так и антитезис: «не существует никакого абсолютно-необходимого существа, ни в мире, ни вне мира, ни как причины мира». Перед нами явные патологии рациональности – антиномии (тезисы, которые мы с равным успехом можем как доказать, так и оспорить). Эти патологии свидетельствуют о том, что мы неправильно пользуемся своими рациональными инструментами. Мы строим воздушные замки, занимаемся «играми разума» без всякого продвижения в познании. Почему так происходит? Именно потому, что наши познавательные инструменты «полезны» только в рамках опыта. Мы неспособны теоретически познавать трансцендентное (то, что находится за пределами опыта). Кант впервые в истории мысли четко различает трансцендентное (вне-опытное, для нас непознаваемое) и трансцендентальное (то, что является условием опыта, т. е. априорные формы чувстенности и категории).

Почему же все-таки Кант считает стремление нашего разума преодолевать границы опыта естественным? Если это стремление правильно интерпретировать, оно является даже полезным, необходимым. Кант называет правильное использование влечения к трансцендентному регулятивным применением разума. О чем здесь идет речь? Человек изначально стремился знать, что такое душа, мир и Бог. Это три главные идеи разума, выполняющие роль мощных «мотиваторов» научного прогресса. Знание об этих идеях не лежит в сфере опыта (поэтому Кант называет их трансцендентальными идеями). Но они служат своеобразными пунктами сочетания всех наших научных достижений в определенные, максимально общие, целостности.

Возьмем к примеру идею «мира». Мир не является фактом опыта. Мы никогда не можем указать на какой-то факт или совокупность фактов и сказать: это весь мир. Все, что мы познавали, познаем и будем познавать, – это лишь фрагменты мира. Мы исходим из предположения, что все множество наших знаний приближает нас к более полному и более глубокому познанию «мира». Но мы также осознаем, утверждает Кант, что сам «мир» никогда не будет познан полностью и исчерпывающе. Никогда не наступит временной отрезок, когда мы скажем себе: «наконец-то мы познали мир, наука выполнила свое предназначение, научное развитие завершено». То есть невозможно себе представить «пост-научные» времена в истории человечества. Это свидетельствует о том, что идея мира, будучи лишь идеей разума, а не «реальным фактом», все же является весьма необходимой для нашего познания. Все, что человечество познает в течение истории, как бы вписывается для нас в «мировую» систему координат. Мы предполагаем, что наши разнообразные знания (в прошлом, в настоящем и будущем), – это знания об одном и том же мире. И то, что мы можем так считать, имеет свое основание в самом разуме, в его идеях (в частности, в идее «мира»).