Откуда у человека способность познавать истину?

Способность ставить вопрос об истинности и обоснованности собственных знаний является одной из базовых способностей человека. Откуда у него эта способность? Кажется, ответ очевиден: эту способность человек приобрел в процессе своей эволюции. Познавать истинность, создавать научные теории – все это является характеристикой человека как биологического вида. Тем самым мы биологизируем («натурализируем») человеческое познание и человеческое сознание. Это уже известная нам теоретическая позиция, которую мы здесь будем называть натуралистической установкой, а объяснение в рамках натуралистической установки – натуралистическим объяснением.

Натурализм рассказывает нам Единую Историю от Большого взрыва до возникновения жизни на планете Земля – вплоть до появления «сознательной жизни» высокого уровня организации (мышления, сознания, психики). Наука и культура – это продукты «сознательной жизни». Все организмы существуют и имеют именно такую структуру по причине их участия в борьбе за репродуктивные преимущества. Существующие организмы успешно выполняли четыре основные задачи: питались, дрались, удирали и размножались. Большая история натурализма рассказывает нам о непрестанном движении снизу вверх: от микрофизических объектов, субатомных частиц, атомов и молекул – к клеткам, живым организмам вплоть до Ньютона и Эйнштейна, к развитым культурам, искусству и науке. А вот что говорит биолог Александр Марков: наше мышление порождено естественным отбором, неразумным, но честным и «целенаправленным» работником (хотя в другом месте автор утверждает, что естественный отбор – слепой процесс, не имеющий цели). Этот работник постоянно «отбраковывал» тех животных, чей мозг порождал неадекватные модели мира (т. е. такие модели, на которые нельзя положиться в борьбе за выживание). И именно поэтому мы, люди, воспринимаем мир более или менее адекватно.

Иными словами, иметь истинные убеждения – это способность, сформировавшаяся в процессе длительной эволюции живых существ. Научный образ мира здесь можно сравнить с наконечником стрелы, запущенной эволюционным механизмом. Парадоксальным образом этот искусный лучник не видел перед собой цели и даже не имел ее перед глазами. Он даже был слепым. Он пустил стрелу в неизвестном направлении, но странным образом стрела (как «умное» оружие) сама попала в десятку. Поэтому-то «целеустремленность» эволюционного процесса и берется в кавычки. Речь идет о целеустремленности без цели. Тот, кто путешествует – слепой, он не видит дорогу. Но преимущественным образом движется в «правильном» направлении.

«Программа» эволюционного механизма натуралистами описывается довольно просто, с помощью двух ключевых слов: отбор и адаптация к среде. Те животные, которые создавали более адекватный образ мира, имели лучшие эволюционные (собственно – адаптационные) преимущества. В определенной степени можно утверждать (как это делает современный философ-аналитик Ричард Суинберн), что естественный отбор – это теория уничтожения. Она объясняет, почему так много разных вариаций, возникших в процессе эволюции, было устранено. Потому что эти вариации не были приспособлены к выживанию.

Однако теория эволюции не полностью объясняет возникновение этих вариаций. В случае с физическими вариациями (например, длиной шеи жирафа) объяснение можно дать на основе мутации (случайного химического изменения), порождающей те свойства, которые влекут за собой образование новой формы. Другое дело объяснить, каким образом у определенных существ возникает сознательная жизнь, способность формулировать истинные убеждения. Стоит рассмотреть этот вопрос подробнее.

Ответ на вопрос с позиции эволюционного объяснения кажется очевидным. Ложные убеждения определенного существа (в отношении хищников, еды, сексуальных партнеров и т. д.) приводят к его гибели. Выживает и приспосабливается к среде только то существо, чьи убеждения более адекватны («истиннее»). Если заяц «убежден», что здесь нет волка (в то время, как тот подкрадывается сзади), он погибнет. Если какой-то зверек спутает съедобные травы с ядовитыми, он погибнет. Эволюционные преимущества приобретают именно те животные, которые правильно «настраивают» свои восприятия («приемники») на внешние факты и события. То есть природный отбор «обеспечивает» выживание только тех организмов, которые применяют правильные критерии индикативного умозаключения («это существо опасно», «эти травы ядовитые» и т. п.) и передают их своим потомкам.

Натуралисты (или радикальные материалисты) выдвигают ряд утверждений, которые, по их мнению, хорошо согласуются в рамках материализма:

(1) Не существует иной реальности, кроме физической реальности.

(2) В мире действуют только физические причины (или существует только физическая причинность).

(3) На базисном уровне физический мир не знает ни целей, ни норм, ни субъективности.

(4) Все, что кажется нефизическим (сознание, нормативность, субъективность), является необходимым следствием физического.

(5) Существуют нормы рациональности и нормы моральности.

(6) Мы можем формулировать истинные высказывания о материальном мире.

Однако утверждения (1–4) трудно согласовать с утверждениями (5) и (6). Натуралисты объясняют переходы от утверждений (3) к (4) и от утверждения (4) к (5) с помощью теории эволюции. Но именно здесь эволюционистическое объяснение не срабатывает. Для натуралиста более вероятно предположение, что наше поведение вызвано событиями в мозге, не зависящими от убеждений. Ведь по его мнению все наши убеждения – это всего лишь эпифеномены (последствия событий в мозге). В таком случае истинные убеждения могут иметь такие же эволюционные преимущества, что и ложные убеждения.

Рассмотрим два утверждения:

(1) 2+2=4

(2) 2+2=5.

Можем ли мы с уверенностью считать, что физическая причина (событие в мозге) утверждения (1) всегда отличается от физической причины утверждения (2)? Или зададим вопрос иначе: разве истинность утверждения (1) и ложность утверждения (2) на уровне значимости зависит от физических причин?

Если объяснять возникновение различия между истинными и ложными убеждениями только эволюционно (биологически), то нам будет трудно объяснить возникновение рациональной нормативности, а также возникновение науки и искусства. Одно дело, когда мы говорим об инстинктах животного (и здесь эволюционистическое объяснение срабатывает), а другое дело, когда мы говорим об истинных убеждениях (и возможности их проверки и обоснования). Животное может действовать правильно при помощи инстинкта, но оно не ставит вопрос о правильности своих действий и не спрашивает о правильности собственных представлений. Трудно объяснить такую быструю эволюцию мозга, состоявшуюся за последние 30 тысяч лет (от изготовления каменного топора до создания сложных физических теорий и компьютеров).

Натуралисты указывают на факт избыточности нейронов в мозге древнего человека. Но если мы хотим объяснить быструю эволюцию человеческого мозга, ссылаясь на факт избыточности нейронов, то мы, тем самым, не освобождаемся от необходимости объяснить факт такой избыточности. Как утверждал Альфред Рассел Уоллес (Wallace), британский биолог и антрополог, изобретатель (параллельно с Дарвином) идеи естественного отбора: «естественный отбор мог дать дикому человеку лишь мозг, чуть более развитый, чем мозг обезьяны, тогда как в действительности этот мозг оказался чуть менее развитым, чем у современного философа».

Науки и искусства биологически избыточны относительно приспособления к среде и формирования эволюционных преимуществ. Например, квантовая теория или современная астрофизика отнюдь не попадают в контекст человеческой жизненной среды. В них речь идет о вещах, которые не только выходят за пределы нашего опыта, но и превышают возможности нашего воображения. К тому же, более элементарные «убеждения» эффективнее сложных нормативных систем (логики и морали).

Приведенные аргументы показали, что эволюционное объяснение рационального мышления человека (способности формировать истинные убеждения и, в конце концов, создавать научные теории) является недостаточным. Сказанное не означает, что мы должны отказаться от эволюционного объяснения феноменов человеческого бытия. Как раз наоборот, биологи и антропологи обязаны предлагать разнообразные версии натуралистических объяснений. Но при этом им важно осознавать частичность и недостаточность таких объяснений. Описание объяснения человеческого познания требует иного, дополнительного языка. Это язык философии и ее специальной дисциплины – эпистемологии.

Теории истины

Вопрос «что такое истина?» относится к древнейшим вопросам философии. Истину чаще всего понимают как свойство (эпистемическое качество) утверждений и убеждений. Причем вопросы «что такое истина» и «что есть истинным» отличаются друг от друга. В первом случае я спрашиваю: что ты имеешь в виду, когда говоришь, что Х является истинным? Во втором случае вопрос звучит таким образом: какие у тебя основания считать Х истинным?

Задавая первый вопрос, мы стремимся прояснить значение слова «истина». Мы спрашиваем: что означает говорить, что Х есть истинным? Это вопрос в рамках экспликативного (пояснительного) дискурса. Кажется, подобный вопрос задавал Христу Понтий Пилат. Правда, вряд ли он ожидал получить ответ. Поэтому на его вопрос Христос ответил молчанием.

Задавая второй вопрос, мы стремимся установить критерии (условия) истинности наших утверждений. Это нормативный вопрос. Мы стремимся выяснить, при каких условиях и при наличии каких критериев мы можем утверждать, что что-либо является истинным. Не все эпистемологи считают, что на второй вопрос возможно дать ответ. Например, Карл Поппер решительно отвергает все попытки предоставить критерии истины. По его мнению, отсутствие критериев истины не лишает смысла вопрос об истине, так же как и отсутствие критериев здоровья не лишает смысла само понятие здоровья.

Так что же является условием истинности наших знаний? Существуют ли четкие критерии истины? Какие теории истины сегодня самые распространенные и самые влиятельные? Попробуем ответить на эти вопросы.