Общая характеристика и классификация проективных методик

Проективные методики представляют собой специальную технику клинико-экспериментального исследования тех особенностей личности, которые наименее доступны непосредственному наблюдению или опросу. Термин “проективные” был впервые использован Л. Френком в 1939 г. для объединения уже известных к тому времени, но, казалось бы, таких чрезвычайно далеких друг от друга методических приемов, как ассоциативный тест Юнга, тест Роршаха, ТАТ и других [48]. Выделив некоторые формальные признаки, присущие большинству проективных методик, Френк попытался дать им классификацию; с некоторыми дополнениями эта классификация принимается и в настоящее время [37; 81]. Различают следующие группы проективных методик.

Методики структурирования: тест чернильных пятен Роршаха, тест облаков, тест трехмерной проекции.

Методики конструирования: MAPS, тест мира и его разнообразные модификации.

Методики интерпретации: ТАТ, тест фрустрации Розенцвейга, тест Сонди.

Методики дополнения: неоконченные предложения, неоконченные рассказы, ассоциативный тест Юнга.

Методики катарзиса: психодрама, проективная игра.

Методики изучения экспрессии: анализ почерка, особенностей речевого общения, миокинетическая методика Мира — и — Лопеца.

Методики изучения продуктов творчества: тест рисования фигуры человека (варианты Гуденау и Маховер), тест рисования дерева К. Коха, тест рисования дома, рисунок пальцем и т. д.

Все перечисленные методики, по Френку, объединяет способность отражать как на экране наиболее существенные аспекты личности в их взаимозависимости и целостности функционирования. Эти методики характеризует также общность формального построения и сходство в стратегии проективного эксперимента: поведении психолога-исследователя, подборе стимульного материала, постановке диагностических задач.

Принято говорить о следующих отличительных признаках проективных методик:

1) так называемая неопределенность стимульного материала или инструкции к заданию, благодаря чему испытуемый обладает относительной свободой в выборе ответа или тактики поведения;

2) деятельность испытуемого протекает в атмосфере доброжелательности и при полном отсутствии оценочного отношения со стороны экспериментатора. Этот момент, а также то, что испытуемый обычно не знает, что в его ответах диагностически значимо, приводят к максимальной проек­ции личности, не ограничиваемой социаль­ными нормамии оценками;

3) проективные методики измеряют не ту или иную психическую функцию, а свое­го рода модус личности в ее взаимоотно­шениях с социальным окружением [40;48;76].

Формальные характеристики проектив­ных приемов, не давая оснований для одно­значного соотнесения их с какой-то опре­деленной теоретической схемой, тем не ме­нее обусловливают особую стратегию ис­следования’. Прежде всего это касается поведения экспериментатора и испытуемо­го: экспериментатор из нейтрального реги­стратора ответов испытуемого должен стать его партнером, доброжелательным и понимающим собеседником; испытуемый же в такой ситуации (даже при отсутствии специально поставленной психотерапевти­ческой задачи) переживает своеобразный “катарзис”, Само собой разумеется, успех проективного исследования во многом за­висит от личности экспериментатора, его умения расположить к себе испытуемого и ряда других факторов, возникающих в по­добном общении [34; 44].

Основные принципы проективного исследова­ния сложились в борьбе, с одной стороны, с тра­диционной экспериментальной психологией, “стери­лизовавшей” условия эксперимента в целях дости­жения максимальной объективности, с другой стороны — с тестовыми психометрическими исследо­ваниями, игнорировавшими индивидуальные особен­ности личности и способы достижения тех или иных результатов. В определенном смысле принцип по­строения проективного эксперимента близок прин­ципу “функциональной пробы”, развиваемому в оте­чественной психологии, согласно которому экспери­мент моделирует “не только умственные операции больного, но и его личностное отношение” [12, 33].

Стимульный материал, используемый в проективных методиках, как правило, не безразличен испытуемому, так как вслед­ствие апелляции к прошлому опыту приобретает тот или иной личностный смысл. Изображения драматичных жизненных ситуаций, лица людей, предметы, ассоциирующиеся с аффектогенными ситуациями (например, пистолет, могильные плиты), эмоционально окрашенные слова или предложения обращены к тем или иным индивидуально значимым переживаниям личности. Неопределенность, составляющая одно из основных условий деятельности испытуемого, способствует тому, что поведение более чем когда-либо детерминиру­ется не конвенциональными нормативами, а собственной системой мотивов, ценностей, диспозиций человека [34; 42; 48]. К обсуждению этого положения, чрезвы­чайно важного для теоретического обосно­вания самого проективного метода, мы еще вернемся.

Преимущественное использование про­ективных методик для изучения неосозна­ваемых форм психической деятельности объясняется спецификой клинических и параклинических задач, решаемых с их помощью. Как известно, эти методики создавались для клинических целей и в своих классических вариантах используются главным образом в клинике неврозов². Однако в отличие от отечественной в зарубежной психологии термин “клинические методы” не имеет специфического значе­ния; он указывает прежде всего, что исследование ориентировано на выявление индивидуальных, “уникальных” способов адаптации личности к социальному окружению и себе самой [74]. Проективные ме­тоды являются клиническими именно в этом смысле: специально подобранная ба­тарея методик способна ответить на такие важные вопросы, как стиль взаимоотноше­ния личности с другими людьми (конформность, лидерство, авторитарность, демокра­тизм и т. д.); ее ведущие мотивы и пути их реализации, степень гармоничности или конфликтности аффективной сферы, сред­ства разрешения внутренних и внешних конфликтов; самооценка, мера ее осознанности, адекватности, гибкости и т. д. Бес­спорно, что богатством получаемого мате­риала проективные методики выгодно отли­чаются от других более популярных в общепсихологических исследованиях мето­дов, например опросников. Вместе с тем такие широко известные методики, как ТАТ или тест Роршаха в своих оригинальных вариантах чрезвычайно сложны и гро­моздки, предполагают высокий уровень мастерства экспериментатора и одновременно не свободны от его субъективизма при интерпретации результатов. Одной из попыток избегать указанных недостатков является исследовательская работа в на­правлении стандартизации проективных, методик и создания их модификаций. Так, возникли известные варианты ТАТ Мак-Клеланда и Хеккаузена, упрощенные варианты теста Роршаха, тест фрустрации Розенцвейга и некоторые другие. В отли­чие от классических вариантов эти мето­дики не претендуют на охват личности в целом, а исследуют те или иные личност­ные “переменные”, например, конкретные мотивы или реакции на “преградные” си­туации. Варианты проективных методик, как правило, создаются для решения ка­ких-то исследовательских задач, в соответ­ствии с чем разрабатывается и адекват­ный данной задаче способ анализа и ин­терпретации результатов. Так, например, в исследованиях Виткина с целью выяв­ления индикаторов полезависимости (поленезависимости) материалы ТАТ, теста Рор­шаха, теста рисования человека подверга­лись специальной обработке, в результате чего были получены операциональные показатели личностного стиля [82; 83]. Кон­кретными исследовательскими задачами обусловлено и внедрение некоторых ва­риантов проективных методик в общую, социальную психологию, их использование в педагогической, спортивной психологии.

²Проективные методики применяются и в це­лях дифференциальной диагностики (Рапапорт, Ша­фер, Оберхольцер, Бом), хотя вопрос о патогномоничности показателей проективных методик недоста­точно ясен.

Большинство проективных методик или проективных “техник”, как их иногда предпочитают называть, не являются, по-види­мому, тестами в узком понимании этого термина. Согласно одному из принятых определений, “психологический тест — это стандартизированный инструмент, предназ­наченный для объективного измерения одного или более аспектов целостной лично­сти через вербальные или невербальные образцы ответов или другие виды поведе­ния” [49, 46]. Исходя из этого определе­ния, наиболее существенными признаками тестов являются:

1. Стандартизированность предъявле­ния и обработки результатов.

2. Независимость результатов от влия­ния экспериментальной ситуации и лично­сти психолога.

3. Сопоставимость индивидуальных дан­ных с нормативными, т. е. полученными в тех же условиях в достаточно репрезента­тивной группе.

В настоящее время далеко не все про­ективные методики и не в равной степени удовлетворяют выделенным критериям. Так, общепринятым является мнение о недостаточной объективности проективной техники; при этом ссылаются на многочис­ленные наблюдения и эксперименты, дока­зывающие влияние на тестовые результаты таких факторов, как пол экспериментато­ра, ситуативные установки и переживания испытуемого, атмосфера исследования [34; 44; 49]. Для целого ряда проективных ме­тодик отсутствуют нормативные данные; более того, некоторыми исследователями оспаривается принципиальная возможность их существования для подобного рода “идеографических” методов. Чрезвычайно важным и, до сих пор дискуссионным остается вопрос о стандартизированности проективных методик. Остановимся на нем подробнее. В отличие от тестов интеллек­та или способностей при проективном ис­пытании практически невозможно полно­стью унифицировать и стандартизовать не только анализ и интерпретацию результа­тов, но даже и саму процедуру исследова­ния. Ведь совершенно различно поведение экспериментатора с робким, сензитивным или спокойным, уверенным субъектом, с таким, который открыт, активно ищет по­мощи, или с тем, кто “защищается” при малейших попытках проникнуть в его внутренний мир. Хотя в любом капиталь­ном руководстве и описываются наиболее распространенные стратегии поведения экспериментатора, они, конечно же, не охватывают всего многообразия конкрет­ных случаев. К тому же жесткая формали­зация и стандартизация, как указывает ряд исследователей, противоречила бы самому духу проективной техники и была бы не оправдана. Сошлемся в связи с этим на высказывание Лоуренса Френка, одного из крупнейших теоретиков в этой области: “...нельзя надеяться, что стандартизован­ная процедура сможет широко осветить индивидуальную личность как уникальную индивидуальность. Она также не сможет способствовать проникновению в динамические процессы личности” [по: 7, 48]. И У тем не менее исследования по стандартиза­ции проективных методик необходимы, так как без них затруднительна оценка валидности и надежности последних. Анализируя обширную и весьма противоречивую лите­ратуру, можно заключить, что согласно тра­диционным способам оценки проективные методики имеют средние показатели валидности и надежности [10; 49; 78]. Подобный вывод может объясняться однако и тем, что критерии валидности и надежности, разработанные для традиционных тестов, вообще не применимы в данном случае. Учитывая потребности практики, а также тенденции развития исследовательского инструментария современной психологии, можно, повидимому, прогнозировать по­степенное сближение проективных методик с тестами. Работа в этом направлении, ес­ли она будет выполняться совместно квалифицированными клиническими психоло­гами и специалистами в психометрике, по­зволит расширить сферу прменения проективных методик и сделает их достоянием широкого круга исследователей.

ГЛАВА II

История развития и обоснования проективного метода

Проективные методики находят приме­нение сейчас во многих областях общей и прикладной психологии. Вместе с тем во­прос об их теоретической обоснованности до сих пор остается дискуссионным [8; 9; 15; 23; 27; 32]. Интерес к проективной тео­рии и методологии, как и постановка про­блемы обоснования проективного экспериментирования, объясняется историей раз­вития проективной техники. Методики создавались в разное время, на протяже­нии почти пятидесяти лет, причем одни — чисто эмпирическим путем, другие — на основе общепсихологических или частных концепций. Кроме того, их возникновение было связано с потребностями сугубо кли­нической психологии, т. е. отвечало доволь­но узкому кругу задач диагностики дезадаптированной личности. Со временем, однако, методики начинают использоваться более широко как средства диагностики прежде всего индивидуальных особенно­стей личности. Такая переориентированность, расширение сферы применения проективных методик с необходимостью повлекла за собой процесс их теоретической и методологической рефлексии: поиск наи­более общих принципов и понятий, анализ категориальной системы с целью доказа­тельства ее внутренней непротиворечиво­сти и т. д. Решение этих задач и состав­ляет содержание исследований, направленных на обоснование проективного метода[1].

Настоящая глава посвящена критиче­скому анализу обоснований, существую­щих в зарубежной литературе. Акцентиро­вание методологического аспекта при из­ложении конкретного материала продикто­вано рядом соображений. Во-первых, ква­лифицированное овладение той или иной методикой неотделимо от критического осознания ее теоретической основы; во-вторых, при заимствовании из арсенала зарубежной психологии методик личност­ной диагностики невозможен их автомати­ческий перенос в систему понятий отечест­венной психологии.

Проективный метод формировался на всем протяжении развития проективной техники, что стало причиной множествен­ности его обоснований в различных психологических системах. Можно говорить о трех источниках проективного метода: холистической психологии, психоанализе и экспериментальных исследованиях New Look².

[1]Теоретически обосновывать имеет смысл имен­но метод, поскольку причастность к теории отдель­ной методики менее очевидна.

²Поскольку эксперименты New Look интерпре­тировались в духе психоанализа, они будут изло­жены в § 2.

Из категориального аппарата этих на­правлений проективная психология заимствовала свои основные понятия, под их влиянием складывались общие принципы проективного исследования и частные схе­мы анализа результатов. Вместе с тем это обусловило и определенный методологиче­ский эклектицизм проективной психологии, недостаточную четкость, приблизительность многих ее постулатов. Цель последующего изложения как раз и состоит в том, чтобы выявить вклад указанных психологических направлений в формирование понятийной системы проективного метода.

§ 1. ОБОСНОВАНИЕ ПРОЕКТИВНОГО МЕТОДА ПРИНЦИПАМИ ХОЛИСТИЧЕСКОИ ПСИХОЛОГИИ

Связь проективной психологии с идеями К. Левина, Г. Олпорта не раз подчеркивалась зарубежными исследователями [34; 69]. В частности, она выступает в следую­щих положениях проективной психологии:

1. Целостность личности как единого “организма”, взаимосвязанность отдельных ее “частей” (функций), их детерминиро­ванность “личностным контекстом”.

2. Единство личности и социальной сре­ды, их неразрывность и постоянное взаи­модействие.

3. Предмет проективного исследова­ния — не объективные отношения лич­ность —среда, а их субъективная концеп­туализация индивидом.

4. Личность — это саморегулирующаяся система, цель которой — организация субъективного опыта в соответствии с адап­тивными задачами.

5. Личность — это уникальная система познавательных процессов, потребностей, черт и способов адаптации, образующих ее индивидуальный стиль.

С позиций холистической психологии проективный метод — это средство изуче­ния путей и способов организации индиви­дом своего физического и социального опыта, субъективных представлений о се­бе и своем социальном окружении. Впер­вые эта точка зрения была сформулирова­на Л. Френком в 1939—1948 гг. В своей концепции Френк исходит из тезиса о не­разрывности и постоянном взаимодействии личности и среды. Так же как любой организм поглощает из внешнего мира вещест­ва, необходимые для своей жизнедеятель­ности, и превращает их затем в собствен­ную субстанцию, так и личность “погло­щает” внешние стимулы и реагирует на них согласно собственному “личному ми­ру” (private world). Личность как динами­ческий процесс есть постоянная активность в создании, поддержании и защите своего “личного мира”. “Личный мир” — это пол­ностью субъективная система мнений, верований, идей, желаний и потребностей индивида, которые ориентируют его поведение во внешнем мире и которыми опре­деляются его восприятия. “Личный мир” представляет собой устойчивую конфигура­цию аффективных реакций и социальных установок, которая налагается индивидом на все жизненные ситуации, придавая неповторимость, уникальность всему его поведению (в широком смысле слова). Уникальность личности, согласно Френку, ис­ключает ее изучение путем выявления некоторых общих закономерностей и их сопоставления со “средней” личностью. Задача психолога состоит в том, чтобы проникнуть во внутренний мир конкретной личности (идеографический подход по Г. Олпорту). Этой цели и служат проек­тивные методики; они, подобно Х-лучам или кинопроектору, позволяют обнаружить “личный мир” испытуемого.

Согласно принципу изоморфизма, взаи­модействие индивида с окружающим ми­ром, а также процесс образования и функ­ционирования “личного мира” может быть описан в единой терминологии как струк­турирование “жизненного пространства”. Чем менее жестко оно оформлено, чем больше его неопределенность, тем в большей степени его структурирование детер­минировано индивидуальными особенностя­ми личности. Ценность и главное назначе­ние проективных методик — выявление присущих личности способов структуриро­вания ее “жизненного пространства”, ее субъективного внутреннего мира.

Подход Френка привлекает внимание прежде всего как первая попытка методо­логической рефлексии проективной техни­ки. Вместе с тем в нем недостаточно представлен собственно содержательный анализ механизма проекции и того процес­са, посредством которого достигается изоморфизм “внешнего” и “внутреннего” ми­ра. Если принять принцип изоморфизма за исходное, как это делает Френк, то следо­вало бы всякую деятельность человека счи­тать проективной. Конечно, с этим можно было бы согласиться, если рассматривать деятельность как экстериоризацию “сущностных сил” человека (Маркс) или как выражение “пристрастного” (Леонтьев) ха­рактера отражения. Однако Френк ограни­чивается формальными определениями, что в значительной степени снижает ценность предложенного им обоснования проектив­ного метода. Для последующего изложе­ния важно подчеркнуть здесь три момента:

проективный метод понимается им как спо­соб изучения индивидуальных проявлений личности; проективные методики вскры­вают не объективные реально существую­щие качества личности и ее отношения с внешним миром, а то, как они восприни­маются самой личностью; и, наконец, проективность детерминирована неопреде­ленностью стимульного материала мето­дик. Эти положения представляются осо­бенно важными для понимания основных принципов проективного метода; к их об­суждению мы будем возвращаться и в дальнейшем.

По общему признанию, холистическая психология оказала значительное влияние на теорию и методологию проективного ис­следования. Однако, несомненно, более значительным явился вклад психоанализа, так что последний может считаться главным теоретическим источником проективного метода. Основные категории анализа и интерпретации проективного материала такие, как “конфликт”, “фрустрация”, “за­щита” и многие другие впервые были вве­дены и детально разработаны в русле пси­хоанализа. В его теориях мы находим так­же наиболее фундаментальное развитие проективной методологии и самого прин­ципа проекции. В этой связи остановимся на тех положениях психоанализа, класси­ческого и так называемой психологии “Эго”, которые в той или иной мере вдох­новляли создателей проективной техники и формировали ее понятийный аппарат.

§ 2, ВЛИЯНИЕ КЛАССИЧЕСКОГО

И РЕВИЗИОННОГО ПСИХОАНАЛИЗА

НА ОБОСНОВАНИЕ ПРОЕКТИВНОГО МЕТОДА

Как известно, 3. Фрейд различал пер­вичные психические процессы — воображе­ние, сновидения, грезы и вторичные — мышление, восприятие и др. Первичные процессы мотивированы, тесно связаны с аффектом; в них находят свое выражение глубинные бессознательные тенденции личности; регулирует и управляет этими про­цессами так называемый “принцип удо­вольствия”. Детерминированные им про­цессы не знают социальных и культурных запретов, сознательных целей; в них про­исходит непосредственная разрядка энер­гии либидозных влечений. Иная природа у вторичных процессов: в них реальный мир отражается более “объективно” и как бы независимо от аффективного отношения индивида.

Самого Фрейда, особенно в ранний пе­риод формирования теории психоанализа, интересовали первичные процессы. В част­ности, воображение и любая другая твор­ческая деятельность рассматривались как самовыражение личности и прежде все­го — ее нереализуемых бессознательных потребностей и мотивов. Фантазия выпол­няла, таким образом, функции двоякого рода: она компенсировала неутоленные же­лания их галлюцинаторным удовлетворе­нием и одновременно, благодаря их “объ­ективации” в продуктах творчества “очи­щала”, создавала катарзический эффект. По-видимому, эти идеи раннего психоана­лиза оказали самое непосредственное влия­ние на понимание природы и задач проек­тивного исследования. Во всяком случае кажется неслучайным, что именно в период расцвета психоанализа Г. Роршах обнаруживает связь между фантазией и глубинными проявлениями личности. Еще более недвусмысленна позиция Г. Меррея, видевшего цель ТАТ в выявлении неосоз­наваемых (латентных) потребностей и конфликтов. Меррей, следовательно, отож­дествлял процесс восприятия неопределен­ных изображений с фантазированием в его фрейдовском понимании, из чего, в частно­сти, следовало, что содержание апперцеп­ции находится в прямо пропорциональной зависимости от силы доминирующей потребности.

С целью экспериментальной проверки этой ги­потезы сторонниками “аутистической” концепции восприятия был проведен специальный цикл иссле­дований [62; 64; 75].

В качестве экспериментальной модели исполь­зовалась диагностика пищевой потребности на раз­ных этапах ее депривации'. Результаты позволили сформулировать ряд положений относительно дина­мики выраженности фрустрируемой потребности в проективной продукции. Во-первых, было показано, что испытуемые до еды дают значительно больше “пищевых” ответов, чем после еды, и, следователь­но, можно сделать вывод о непосредственной зави­симости между силой потребности и ее проектив­ным выражением. Однако последующие исследова­ния уточнили это положение: оказалось, что после суточного периода голодания количество “пищевых ответов” уже не возрастало, а уменьшалось, что свидетельствовало о вмешательстве специального механизма контроля, работающего против выра­жения потребности. Аналогичные результаты полу­чили и другие авторы. Р. Левин и его сотрудники предположили, что возрастание “пищевых ответов” представляет функционирование “первичного” про­цесса, а их уменьшение показывает действие “вторичного” процесса, ориентированного на реальность, процесса, который подавляет фантазии, связанные с едой, когда они становятся чрезмерно интенсив­ными и потенциально разрушающими.

Итак, на ранних этапах своего разви­тия проективный метод связывался с идеей “первичных” процессов и их символическо­го удовлетворения в продуктах фантазии [65]. Экспериментальная проверка этой гипотезы дала между тем неоднозначные результаты; необъясненным оставался факт уменьшения апперцептивных ответов с увеличением времени депривации. Одна­ко эти данные не могли быть адекватно интерпретированы в рамках концепции первичных процессов. Следовало предполо­жить иное, а именно, что восприятие неоп­ределенных изображений активизирует не столько свободную фантазию испытуемого, сколько его познавательные (вторичные) процессы, и, следовательно, судьба потреб­ности будет определяться не “принципом удовольствия”, а “принципом реальности”. Иначе говоря, должна происходить “задержка” в непосредственном удовлетворении потребности в силу вовлеченности механизмов защиты и контроля.

Термины “психологическая защита”, “контроль” использовались уже 3. Фрей­дом, однако свою популярность в проектив­ной психологии они получили благодаря развитию новых направлений ревизованно­го психоанализа и экспериментальных ис­следований, получивших название “New Look”. С ними связан следующий этап в формировании концептуального аппарата проективной методологии, а также и самой практики проективного исследования [57; 71; 72; 77 и др.]. Именно поэтому целесообразно напомнить содержание этих поня­тий, прочно вошедших в современную пси­хологию.

Постановка проблемы психологической защиты принадлежит 3. Фрейду, и первоначальная ее разработка связана с изуче­нием метаморфозы либидозных влечений и генеза невротических симптомов. В его ранней концептуальной схеме (сознатель­ное — предсознательное — бессознательное) механизмы защиты выступали как средства разрешения конфликта между сознанием и бессознательным, как способы “канализирования” энергии либидо в со­циально приемлемые формы деятельности. Однако начиная с 20-х годов, в связи со все возрастающим интересом к социальным детерминантам личности, Фрейд большое внимание уделяет изучению “принципа реальности”, его роли в ходе развития лич­ности и ее приспособления к социальному окружению [29; 30; 31]. Исходя из разра­ботанной им в то время структуры лично­сти (“Ид”, “Эго”, “супер-Эго”), психоло­гическая защита рассматривается как ос­новная функция “Эго”, отвечающая целям интеграции и адаптации. Перед лицом реальности, когда удовлетворение требова­ний “Ид” возможно далеко не всегда, “Эго” пускает в ход специальные механиз­мы “задержки” влечений — вытеснение, сублимацию и т. д. Угроза целостности личности может исходить также из инстан­ции “супер-Эго”, представляющей собой систему интериоризованных норм и запре­тов. Понятно, что “Эго” приходится быть большим дипломатом, по остроумному вы­ражению одного из исследователей, удов­летворяя и укрощая двух господ одновре­менно.

Подчеркнем, что, по Фрейду, защитные механизмы врожденны, запускаются в экстремальных ситуациях и выполняют функцию “снятия” внутреннего конфликта. В других концепциях природа и функции психологической защиты трактуются не­сколько иначе.

Согласно А. Фрейд, “Эго” представляет собой не столько врожденную, сколько развивающуюся в ходе жизни ребенка структуру. Опасность, грозящая “Эго” (по­теря целостности), идет как со стороны инстинктивных влечений, так и из внешнегo мира. В этих условиях процесс развития “Эго” заключается в приобретении все бо­лее совершенных способов защиты от внешних и внутренних конфликтов. Тем са­мым снижается до границ толерантности уровень тревожности, исчезает субъективное чувство дискомфорта, препятствующие процессу адаптации. Более “тонким” ме­ханизмам защиты соответствует большая зрелость личности и более эффективная ее адаптация. Механизмы защиты форми­руются в период детства; их индивидуаль­ный набор зависит от многих факторов — внутрисемейной ситуации, отношений ре­бенка с родителями, в частности, демонст­рируемых ими паттернов защитного реа­гирования и, конечно, от тех конкретных обстоятельств жизни, с которыми ребенок встречается [50].

Таким образом, А. Фрейд вносит суще­ственные коррективы в предшествующую концепцию: во-первых, акцентируется роль механизмов защиты в разрешении внешних, т. е. социогенных конфликтов; во-вто­рых, механизмы защиты рассматриваются как продукты развития и научения; в-тре­тьих, указывается, что набор защитных механизмов индивидуален и характеризует уровень адаптированности личности.

Современный психоанализ насчитывает свыше двадцати видов защитных механиз­мов, различающихся по степени эффектив­ности, зрелости, а также в зависимости от локализации конфликта: в сфере влечений', моральных установок или внешней реальности [40; 58; 66; 79]. Дадим краткое описание тех из них, диагностика которых воз­можна проективными тестами.

Вытеснение — наиболее универсальное средство избежания внутреннего конфлик­та. Его цель — устранение из сознания социально неприемлемых влечений. Одна­ко вытесненные и подавленные, влечения дают о себе знать в невротических и пси­хосоматических симптомах, например в фо­биях и конверсиях, а также в “психопато­логии обыденной жизни” — обмолвках, описках, неловких движениях и юморе. Вы­теснение считается наиболее примитивным и малоэффективным средством защиты, так как, во-первых, вытесненное содержа­ние психики все-таки прорывается в созна­ние и, во-вторых, неразрешенный конфликт обнаруживает себя высоким уровнем тре­вожности и чувством дискомфорта. Вытес­нение характеризует инфантильность, не­зрелость личности; чаще всего встречается у детей и истероидных невротиков.

Отрицание реальности — частный слу­чай вытеснения: “Эго” отвергает сущест­вование ситуаций, несущих тревогу или заменяет их компенсаторно на воображае­мые, например бегством в грезы.

Реактивное образование — замена “Эго” — неприемлемых тенденций на пря­мо противоположные. Например, преувеличенная любовь ребенка к одному из роди­телей может быть преобразованием со­циально недопустимого чувства ненависти к нему.

Регрессия — так же, как и вытеснение, механизм универсального действия, это возврат на более раннюю стадию развития или к более примитивным формам поведения, мышления. Например, истерические реакции типа рвоты, сосания пальцев, дет­ского лепета, излишняя сентиментальность, предпочтение “романтической любви” и игнорирование сексуальных отношений у взрослого человека и т. д. Этот механизм пускается в ход, когда “Эго” не в состоя­нии принять реальность такой, какая она есть, или личность не в состоянии спра­виться с требованиями “супер-Эго”, или там, где другие защитные механизмы не эффективны. Регрессия, так же как образование реакции, характеризует инфан­тильную, как правило, невротическую лич­ность.

Более зрелое “Эго” вырабатывает бо­лее специфические и ньюансированные механизмы защиты. Оговоримся, что не су­ществует единой классификации механиз­мов защиты по критерию зрелости “Эго”.

Изоляция — отделение аффекта от интеллекта; неприятные эмоции блоки­руются, так что связь между каким-то событием или мыслительным содержанием и его эмоциональной окраской в сознании не выступает. По своей феноменологии этот вид защиты напоминает известный пси­хиатрам “синдром отчуждения”, для кото­рого характерно чувство утраты эмоцио­нальной связи с другими людьми, ранее значимыми событиями или собственными переживаниями, хотя их реальность и осо­знается.

Идентификация — защита от объекта, вызывающего страх, путем уподобления ему. Так, мальчик бессознательно старает­ся походить на отца и тем самым заслу­жить его любовь и уважение. Благодаря идентификации достигается также симво­лическое обладание желаемым, но недося­гаемым объектом (Эдипов комплекс). В расширительном толковании идентифи­кация — неосознаваемое следование об­разцам, идеалам, позволяющее преодолеть собственную слабость и чувство неполно­ценности. Считается, что идентификация может происходить с любым объектом — другим человеком, животным, неодушев­ленным предметом, идеей и т. д. Язык бо­гат иллюстрациями подобных идентифика­ций: говорят “силен как бык”, “стоишь как пень” или “утонуть в чужой душе”, “оку­нуться в работу”, “вчувствоваться”, “вдумываться”, “быть поглощенным чем-то” и т. д.

Рационализация — псевдоразумное объ­яснение человеком своих желаний, поступ­ков, в действительности вызванных причи­нами, признание которых грозило бы поте­рей самоуважения. Наиболее яркие фено­мены рационализации получили названия “кислый виноград” и “сладкий лимон”. Первый — известен по басне И. А. Крыло­ва “Лиса и виноград”; защита по типу “сладкого лимона” имеет своей целью не столько дискредитацию недосягаемого объ­екта, сколько преувеличение ценности имеющегося в данный момент, — по из­вестному принципу “лучше синица в руке, чем журавль в небе”.

Сублимация — защита посредством десексуализации первоначальных импуль­сов и преобразования их в социально-приемлемые формы активности. Например, агрессивность может сублимироваться в спортивных играх, эротизм — в дружбе, эксбиционизм — в привычке носить яркую, броскую одежду и т. д.

Проекция — приписывание другим лю­дям вытесненных переживаний, черт характера. В межличностных отношениях иногда выступает в виде феномена “козла отпущения”. Предполагается, что к проек­ции предрасполагают такие черты характе­ра, как недоверчивость, подозрительность, фанатизм. Ввиду особого места, которое занимает это понятие в обосновании проек­тивного метода, мы вернемся к проблеме проекции в § 4.

Механизмы психологической защиты, перечисленные выше, являются, как пра­вило, средством разрешения временно дей­ствующего конфликта. Личность в принци­пе обладает довольно широким ассорти­ментом защитных механизмов; в то же время можно говорить об индивидуально-типологических различиях в защитном реагировании. Этот момент особенно подчер­кивается в теориях неофрейдизма, где концепция защитных механизмов тесно связана с проблемой характерообразования, личностной типологией.

Резюмируя вышеизложенное, обратим­ся к понятию “конфликт”, центральному не только в психоаналитических концеп­циях защиты, но и в большинстве схем анализа и интерпретации проективных ме­тодик. Психоанализ исходит из противопо­ставления биологического и социального в личности, в свою очередь обусловленного изначальным антагонизмом человека и об­щества. Принятие этого постулата приво­дит к очень важным следствиям. Прежде всего, различаются и противопоставляют­ся друг другу так называемые аутистические и социогенные потребности индивида, вызванные к жизни требованиями реально­сти, т. е. общественной деятельностью человека³. Поскольку удовлетворению аутистических потребностей противостоит общест­во с его социальными и культурными за­претами, само существование человека превращается в бесконечную цепь времен­ных и хронических конфликтов. Не только инстинктивные биологические влечения не могут быть реализованы, но и такие чисто человеческие потребности, как стремление к эмоциональным контактам с другими людьми, потребность в теплоте, безопасно­сти, нежности и т. д. Фрустрация послед­них особенно опасна: недополучивший своен меры тепла человек разучается сам отда­вать тепло. Нередко следствием этого яв­ляются социопатические или невротические изменения характера и поведения, форми­руется защитный “стиль жизни”: человек становится холодным, жестоким, циничным. Вместе с тем из дуализма биологического и социального в личности вытекает постоянная дезинтегрированность и борьба “низших” и “высших” мотивов, инстинк­тивных влечений “Ид” и моральных требований “супер-Эго”, что, в свою очередь, также порождает многообразные внутрен­ние конфликты. Для ликвидации послед­них личность опять-таки вынуждена при­бегать к помощи защитных механизмов, как правило, лишь смягчающих травматическое воздействие конфликта, но не устра­няющего его причину. Результат поистине титанических усилий “Эго” тем не менее ничтожен — человек все равно обречен на невроз, психосоматические заболевания или социопатии.

³Нет нужды гово