Открытие идеального Платоном

Предшествующая традиция философии физиса, искавшая причины феноменального мира в природе, закончилась, по существу, неудачей, так как досократикам не удалось объяснить чувственно воспринимаемое посредством чувственного. Причины этой неудачи вскрываются Платоном в диалоге «Государство» с помощью поразительного мифа о пещере, где он пытается объяснить различие между интеллектуальным созерцанием и чувственным восприятием посредством аналогии со зрительным ощущением.

Представим себе людей, которые живут в пещере с входом, направленным к свету, который освещает во всю длину одну из стен. Представим также, что обитатели пещеры к тому же связаны по ногам и по рукам. Будучи недвижными, они обращают свои взоры на освещенную поверхность. Вообразим еще, что у самого входа в пещеру есть вал из камней ростом в человека, по ту сторону которого двигаются люди, нося на плечах статуи из камня и дерева, всевозможные изображения. В довершение всего нужно увидеть позади этих людей огромный костер, а еще выше – сияющее Солнце. Вне пещеры кипит жизнь, люди что-то говорят, и их говор эхом отдается в чреве пещеры.

Так узники пещеры не в состоянии видеть ничего, кроме теней, отбрасываемых статуэтками на стены их мрачного обиталища, они слышат лишь эхо чьих-то голосов. Однако они полагают, что эти тени – единственная реальность, не зная, не видя и не слыша ничего другого, они принимают за чистую монету отголоски эха и теневые проекции.

Теперь предположим, что один из узников решается сбросить с себя оковы, и после изрядных усилий он осваивается с новым видением вещей, скажем, узрев статуэтки, движущиеся снаружи, он понял бы, что реальны они, а не тени, прежде им виденные. Наконец, предположим, что некто осмелился бы вывести узника на волю. После первой минуты ослепления от лучей Солнца и костра наш узник увидел бы вещи как таковые, а затем солнечные лучи, сначала отраженные, а потом их чистый свет сам по себе. Тогда бы он понял, что такое подлинная реальность, и осознал, что именно Солнце – истинная причина всех видимых вещей. Великая задача философии заключается как раз в том, чтобы вырваться из пещеры эфемерных теней и обратить свой помраченный разум к первоначальному свету – истинному источнику бытия.

Вне всякого сомнения, платоновская логическая заостренность была пропитана наивной верой во всемогущество человеческого разума, умеющего правильно воспроизводить на земле вечные красоты этих его всемогущих идей на небе. Но, несколько сместив интерпретацию, мы обнаруживаем, что чувственное созерцание – всего лишь проекция, языком Платона, бледные тени на стенах пещеры, а обращение к свету – метафора познания, основанного на интеллекте. Таким образом, чтобы постичь мир, человек должен пойти дальше восприятия вещей, данных ему в ощущениях.

Освобождение от непросветленного состояния требует, по Платону, чрезвычайного напряжения интеллектуальных и моральных сил. Усилия философов должны быть направлены на развитие интеллекта и воли с целью обретения утраченного знания об Идеях. Этот идеал внутреннего совершенствования путем упорядоченного образования Платон стремился реализовать в основанной им Академии – учреждении, напоминавшем в равной степени и университет, и монастырь. Образование у него – это процесс, благодаря которому истина не добывается откуда-то извне, а «извлекается» из самого разума.

В названии своего учения Платон прибегает к образу «второй навигации», взятому из мореплавания. Эта метафора относится к процессу переосмысления «первой навигации», символизирующей ход философии по ветру на парусах натуралистической мысли, опирающейся преимущественно на чувственное восприятие. Результатом стало открытие существования невидимого, метаэмпирического – идеального бытия, доступного лишь мышлению.

Как уже отмечалось, проведение принципиального различения между мышлением и чувственностью инициировано элеатами. Именно они начинают осознавать, что для истинного познания необходимо острое орудие самого четкого мышления. Правда, сами элеаты постоянно смешивают абстрактный уровень и уровень обыденный, связанный с наблюдением над конкретными вещами. От смешения возникают труднейшие проблемы, загадки, парадоксы.

С другой стороны, философия элеатов нацеливала мысль на работу с абстрактными «мирами», которые с точки зрения обыденного сознания могут представляться странными, фантастическими. Но работа с этими абстракциями превратилась в важнейшую составляющую культуры, породившую теоретическое мышление, а вместе с ним философию и современную науку. Она же подтолкнула Платона к поиску универсального интеллигибельного начала.

Мир Платона не телесный Космос, лишенный индивидуальности, не отдельные материальные вещи, наполняющие Вселенную. Это самые общие закономерности, по которым развивается и живет весь Космос. Они составляют особый надкосмический мир и называются миром Идей, вечным и неподвижным в своей высшей красоте. «Платоновские идеи, стало быть, не есть просто понятия, чисто умственные представления (это позже термин принял такой смысл), это, скорее, целостность, сущность. Идеи – не мысли, а то по поводу чего мысль думает, когда она свободна от чувственного, это подлинное бытие, бытие в превосходной степени. Идеи – сущности вещей, то есть то, что каждую из них делает тем, что она ест». Его идеи, управляющие Вселенной, первичны и определяют жизнь материального мира. Они – вечные образцы, «парадигмы» (греч. paradeigma – «образец»), модели. По ним строится вся множественность вещей, образованных из бесформенной, темной, текучей, бесконечной материи. По существу, это дуализм, так как, с одной стороны постулируется в качестве объективной реальности «мир идей», с другой – некая бесформенная, текучая материя.

Однако в целом, Платон – объективный идеалист. Он признавал существование вполне реального, независимого от сознания человека, то есть объективного идеального бытия, полагая его изначальным. Материальное бытие для него – достаточно искаженное отражение вечно прекрасных идей. Объективный идеализм Платона связан с мифологией и вместе с ней несет на себе печать некой музейности, исторической и архивной значимости. Действительную же ценность представляет платоновская попытка постановки проблемы сознания. Термин «сознание», как мы его употребляем в наше время, в ней не фигурирует. Словесный материал совсем другой, но в действительности обсуждается философская проблема сознания, фигурирующая в текстах самого Платона как проблема идей: мир идей, идеальный мир, понятие, идея. Так что же такое идея и почему философская мысль возвращается к Платону с той или иной его интерпретацией? За прояснением обратимся к тексту одного из лучших отечественных специалистов в области античной мысли А.Ф. Лосеву.

Для того чтобы различать вещи во всеобщем хаосе действительности, необходимо стремиться относительно каждой вещи ответить на вопрос: что такое данная вещь и чем она отличается от всех прочих вещей? Например, стол есть нечто деревянное, это – раз. Стол есть приспособление для разного рода бытовых целей, для принятия пищи, для чтения и письма и т. д. Это – два. Совокупность всех этих существенных свойств и есть идея стола. Если мы не понимаем устройства и назначение стола, то у нас нет и никакой идеи стола, то есть мы не можем отличать стол от стула, от дивана, от стен комнаты, где находится стол, и т. д. Но мы понимаем, что такое стол, каково устройство этого деревянного предмета и его назначение. Следовательно, если мы действительно познаем стол, то мы обладаем и идеей стола. Другими словами, идея вещи есть нечто существенно, жизненно и разумно необходимое для того, чтобы мы познавали эту вещь, и направляли в тех или иных целях.

Можно согласиться, что Платон иной раз пишет весьма неясно, придает идее вещи еще и совсем другое значение, и вовсе не только то, что это есть совокупность свойств вещи, ее смысл, способ познания и самого существования вещей. Однако в данном месте идея вещи есть указание на совокупность существенных свойств вещи, на их состав и построение, на их устроение, и на их назначение, и вообще на их смысл. Таким образом, идея вещи есть смысловая и существенная сторона вещи. Если мы это себе усвоили, то мы можем пойти и дальше: а какое же существует отношение между так понимаемой идеей вещи и самой вещью?

Стол можно покрасить, сделать большим или малым, разломать на отдельные куски, жечь в огне и превратить в пепел. Но можно ли то же самое сделать с идеей стола? Очевидно – нет. Другой пример, вода и замерзает, и кипит, а идея воды не может ни замерзать, ни кипеть. Сама вода может быть твердым и жидким телом, а также может испаряться. Но идея воды не есть ни твердое, ни жидкое, ни газообразное тело и вообще не есть тело.

Из этого простейшего наблюдения за самыми обыденными вещами, явлениями и процессами с полной ясностью вытекает, что идея вещи, вскрывающая все ее существенные свойства и качества, сама не есть что-то вещественное, и ей бессмысленно приписывать что-нибудь вещественное. Идея вещи, вскрывая смысл вещи, то есть, отвечая на вопрос «что такое эта вещь?», вовсе не сводится к совокупности материальных свойств вещи, а есть нечто нематериальное, хотя и может указывать на что-нибудь материальное и на что-нибудь вещественное.

Самое важное у Платона – открытие самого факта существования идей, необходимости идей для познания вещей и их невещественный характер. Идея в этом смысле слова является не только открытием Платона, но без нее невозможна никакая философия, никакая наука и никакое вообще человеческое познание, даже самое обыденное, элементарное.

Теорию идей (или форм) Платон продолжал развивать всю свою жизнь. Это означает, что она дошла до нас в нескольких отличных друг от друга версиях, дав тем самым достаточно материала для споров на целые века. Сам Платон в своих произведениях постоянно покидал позицию, которую мы сейчас обрисовали, то и дело бросаясь в безбрежное море ничем не ограниченного идеализма. Нередко он описывал свою концепцию языком мифа и посвящал этим идеям-мифам много вдохновенных страниц. Но не следует поддаваться соблазну превращения философии Платона в какую-то сплошную мифологию. Во-первых, мифологические экскурсы у него всегда логически продуманы и далеки от всякой наивной веры. Во-вторых, Платон самым резким образом критиковал традиционные мифы, находя в них множество всяких безнравственных образов и всяких вредных тенденций, унизительных и для богов, и для людей.

Необходимо также учитывать специфику видения мира людьми, которые жили и действовали почти две с половиной тысячи лет назад. В те времена искание законов природы и общества только еще начиналось, поэтому для объяснения явлений природы пускались в ход древние образы богов или демонов, которые по-своему объясняли все существующее. Платон и здесь замечателен тем, что для объяснения природы и общества он привлекает не просто богов или демонов, но богов и демонов, продуманных логически и потому превращенных в идеи.

Перед нами критика мифологии, а не проста мифология. Стремление оформить хаос жизни в виде формально-безупречных структур оказалось небывалой попыткой установить те или иные, но обязательно точные и безусловные законы мироздания. В этом смысле идея вещи, выступает у Платона как закон вещи, закон ее существования, закон всевозможных становлений и изменений. В нем еще нет перечисления всех свойств, качеств и функций соответствующей вещи. Но закон существования и движения вещи есть нечто гораздо более ценное и важное, чем просто неподвижное перечисление отдельных свойств или проявлений вещи. Это то же самое, если бы мы сказали, что идея вещи есть ее правильно построенная общность.

Итак, платоновская идея есть закон вещи и тем самым та ее общность, которая определяет собою и все единичное, а единичное при этом только и осмысляется через свою общность. Здесь Платон совершенно неуязвим, хотя, повторяем еще раз, наша современная мысль по своему содержанию и по своему мировоззрению не имеет ничего общего с античным платонизмом. Значение платонизма для всех времен было методологическим, и в этом смысле он неопровержим. Что же касается тех бесконечно разнообразных мировоззрений, которые использовали для своего обоснования платоновскую методологию, то в этих мировоззрениях Платон совершенно неповинен, и эти мировоззрения тоже не отвечают за всю мифологию Платона в целом.

В этом смысле, кроме того, что Платон понимает свою идею как закон и как общее, делается понятным также и то, что Платон мыслит свою идею вещи еще и как ее предельное обобщение. Здесь мы находим только другой оттенок все того же учения об общей идее, которое мы сейчас изложили по Платону. Следовательно, всякая точно установленная идея вещи есть не только ее закон, и притом максимально обобщенный, но и ее предел, тоже максимально большой, то есть предел, бесконечный для всех конечных состояний и проявлений всякой единичной вещи, носящей на себе эту идею.

Приведем конкретные примеры. Известно, что в мире самом по себе не существует прямых линий, идеально твердого тела, правильных окружностей, несжимаемого газа, чисел – все это идеальные объекты, которые позволяют науке иметь в своем составе не только акты опытного наблюдения, но и акты рассуждения, дедукцию. То, что позволяет осуществлять в науке дедукцию, рассуждение, и есть идеальные абстрактные объекты, в нашем случае понятия или платоновские идеи. Это такого рода обобщение, указывающее на совокупность существенных свойств вещей, на их состав и построение, назначение, на их смысл, в котором как бы заложено все бесконечное множество отдельных и частичных проявлений вещи. Обратимся к одному из таких идеальных объектов – к понятию круга.

Те круги и шары, с которыми мы имеем дело в нашей повседневной практике, никогда не отличаются абсолютной точностью. Окружность деревянного или железного круга может иметь на себе разного рода углубления, зазубрины, искривления. И если бы мы всерьез стали принимать во внимание все эти реальные и практически ощущаемые нами неправильности в построении окружности бесконечно разнообразных кругов, то мы не смогли бы вывести соответствующие формулы. Приступить к построению научной геометрии круга можно только при условии отвлечения от всех этих фактических неправильностей, наблюдаемых нами реальных кругов. При этом мы должны видеть, что в основе всех этих вещественно неправильных кругов лежит одно и только одно идеальное представление о круге, или, так сказать, платоновская идея круга. Мы и реальные неправильно построенные круги и шары можем мыслить и воспринимать только при условии наличия в нашей мысли именно этого идеального круга.

Закономерности присущие вещам, конечно, можно не называть идеей или совокупностью идей, но от допущения самих этих закономерностей наука отказаться не может. Законы природы и общества тоже можно не называть идеями природы и общества, но от самих этих законов отказаться невозможно. Законы, которые формулируются количественно, хотя они и относятся к природе и обществу, сами по себе не есть природа и общество. Все тела падают. Но закон падения тел никуда не падает и вообще не является никаким телом, которое можно было бы понюхать или потрогать руками. Здесь платонизм неопровержим. Таким образом, со времен Платона резко изменилось само содержание нашей науки и нашей философии. Но логическая и методологическая структура науки и философии, открытая Платоном, останется в культуре навсегда.

Открытие Платоном идеальной реальности М. Мамардашвили назвал первой фундаментальной философской абстракцией, введенной человеком, стоявшим у истоков европейской философии. Суть ее в удвоении человеком своего собственного отношения к миру или предмету. С одной стороны, это удвоение выступает в виде предмета, как он независимо дан в опыте (существовании), а с другой – в виде «сущности», «идеи» (относимой как раз к рефлексивному дублированию, отраженного в сознании образа мира). Между ними возникают сложные отношения, которые и составляют содержание данной абстракции. И после того, как этот рефлексивный акт выполнен, то все последующие утверждения должны осуществляться с учетом того, что они относятся к уровню, на который нас переводит рефлексия, а не просто к вещам.

Этот метафизический ход не был дополнен другим весьма существенным методологическим приемом (идущим уже не от метафизики, а от определенной онтологии и эпистемологии). Поэтому введенная абстракция (абстракция рациональной структуры вещи, по терминологии Мамардашвили) оказалась как бы в пустоте, без правил и принципов, в соответствии с которыми можно было бы контролируемо воспроизводить и регулировать познание и высказывания о «сущности» в эмпирическом опыте. Платоновская абстракция сущности фактически сразу подверглась процессу мифологизации и натурализации. Его продуктом явилось представление о некоторой сверхчувственной, стоящей над эмпирической, «посюсторонней» реальностью, и о существовании идеальных объектов в этой сверхчувственной реальности. То есть то, что было введено столь сложным образом, стало истолковываться, по сути дела, буквально, вполне натурально. Само допущение абстрактных, идеальных объектов стало выступать в виде постулата о наличии якобы «истинной», сверхчувственной реальности, к которой человек должен стремиться. Иначе говоря, философия вновь начала развиваться как миф личностного спасения, а ее познавательная, научная сторона оказалась представленной догматическими метафорическими рассуждениями. Процесс мифологизации продолжался фактически на протяжении всей последующей истории античной и средневековой философии. Таково наследство, оставленное Платоном Аристотелю – самому блестящему из его учеников, который провел двадцать лет в платоновской Академии, прежде чем открыть свою собственную школу.

Вопросы для самопроверки

1. Какие выводы следуют из платоновского мифа о пещере по отношению к чувственному восприятию и основанному на нем знанию?
2. Что представляют собой платоновские идеи? Раскройте их реальное, а не мифологическое содержание.
3. В чем достоинство платоновского идеализма?