История судебного красноречия

Родина судебного красноречия – Эллада. Именно в античной Греции судебная риторика стремительно развивалась, и здесь впервые появились систематические работы по ее теории. В Афинах судебное красноречие достигло наивысшего расцвета благодаря свободному политическому устройству и существованию суда присяжных (гелиэя).

Публично решались все политические вопросы, и совершался суд. По законам Солона, изданным в 594 г. до н.э., гражданам Афин надлежало самим защищать себя на суде. Прокуроров не существовало - обвинителем мог выступить любой человек. Обвиняемый должен был убедить судей в своей невиновности. В рассмотрении судебного дела в Афинах принимали участие до 500 судей, а всего в решении судьбы обвиняемого - до 6000 человек (общее число избранных в гелиэю). При таких условиях в более выгодном положении оказывались те, кто, обладая даром слова, умел расположить к себе слушателей.

Цицерон говорил, что есть два искусства, которые могут поставить человека на самую высокую ступень почета: одно - искусство хорошего полководца, другое - искусство хорошего оратора.

Поскольку далеко не все граждане умели хорошо выступать на суде, в Греции появились логографы (от греч. logos - слово , grapho - пишу) - сочинители речей, искусные ораторы, юристы, которые за плату писали подсудимому речь.

Обязанности логографа состояли в следующем: собрать материал по делу; найти судебную инстанцию, ведению которой подлежало рассмотрение дела; избрать наиболее выгодный вид жалобы; подсказать клиенту толкование закона; в тех случаях, когда наказание не было установлено законом, а определялось судом, предложить подходящее наказание, чтобы суд не назначил наказание, предложенное оппонентом.

Подсудимый выучивал речь и выступал на суде. Человек, совершенно не способный говорить, мог с согласия судей выдвинуть вместо себя другого. История донесла до нас имена замечательных ораторов прошлого: Горгий, Лисий, Исократ, Трасимах, Демосфен и многие другие.

На первом месте в такой речи стояло не убеждение в своей невиновности, а воздействие на чувства, стремление разжалобить судей, привлечь их на свою сторону. Форма речи и искусство выступавшего играли не меньшую роль, чем содержание. Поэтому композиция судебной речи была достаточно строгой: вступление (изложение сути данного дела, для того чтобы заранее повлиять на судей); рассказ о событиях, связанных с делом (цель — заставить судей поверить в правдивость выступающего); доказательство (несколько); заключение, или эпилог (должен был вызвать сочувствие к обвиняемому и произвести особенно сильное впечатление).

В судебных речах главным элементом речи являлся период — разветвленное предложение, которое обычно держалось на двойном союзе: «если... то», «когда... тогда», «хотя... все же» и т. п. Услышав «если», участник спора понимал, что рано или поздно должно последовать «то», и ждал этого с напряженным вниманием. Период как бы делил на отдельные вопросы обсуждаемую проблему: «хотя... все же», «при том что... несомненно, что». Это позволяло слушателю ориентироваться в произносимом, часто очень пространном, тексте.

Опытный оратор обязательно вставлял в речь указания на ее план: слушатель должен был чувствовать, почему от одной темы выступающий перешел к другой и куда он клонит. Начало и конец отдельных разделов и всей речи выделялись различными способами, например, краткими и четкими обобщающими формулировками, которые скрепляли сказанное, придавая ему цельность. Много внимания уделялось изображению людских характеров: часто вопрос: «Хороший это человек или дурной?» — был для судей важнее, чем виновен или невиновен. Поэтому защитник стремился создать в своей речи образ добродетельного гражданина, а обвинитель — развратного и порочного.

В Древнем Риме расцвет судебного красноречия совпал с последним периодом Республики (IV–I вв. до н. э.) и закончился вместе с ней. Его развитию во многом способствовали блестящие образцы греческого ораторского искусства, на котором древние римляне основывали свою риторическую систему. В частности, Аристотель оставался для античного Рима высшим авторитетом в области риторики, что, впрочем, не мешало римлянам активно разрабатывать свою теорию и практику ораторского искусства.

Римские судебные ораторы значительно усовершенствовали так называемые нетехнические средства аргументации, связанные с использованием свидетельств, показаний, контрактов, договоров и в особенности норм права. Хорошо известно, что активно развивавшееся римское право стимулировало интерес к вопросам аргументации и убеждения, а ссылка на юридические законы стала неоспоримым доказательством в судебных речах.

В Древнем Риме сформировалась целая плеяда известнейших судебных и политических ораторов: Марк Порций Катон старший, Тиберий и Гай Гракхи, Корнелий Тацит.

Крупным римским оратором и автором трудов по юриспруденции был Марк Порций Катон Старший (234–149 до н. э.). Историк и агроном, полководец и государственный деятель, он был родоначальником латинского красноречия, и главное в его речах — их большой внутренний смысл. Когда Катон выступал обвинителем в суде, он всегда исходил из существа дела, ясно и логично излагал мысли, давал объективные оценки явлениям. Любой его противник оказывался побежденным. Говорил Катон с особым подъемом, целеустремленно, с жестикуляцией, что считалось главным достоинством оратора. Основные качества его речей — это точность, краткость и стилистическое изящество.

В середине II в. до н. э. значение судебного красноречия в Древнем Риме особенно возрастает.

Судебная речь делилась обыкновенно на пять частей: вступление; изложение обстоятельств дела; приведение доводов в пользу своей точки зрения; опровержение доводов противника; заключение. Начало речи должно было привлечь внимание судей и настроить их благосклонно, поэтому его необходимо было тщательно отделать, однако оно должно быть скромным по форме. Для аргументации существовал целый ряд правил. Все самые действенные приемы оратор оставлял на заключительную часть. Для каждой композиционной части существовали соответствующие украшения речи.

Римские риторические школы старались привить ученикам навыки судебного ораторского искусства, учили подбирать аргументы, применять так называемые общие места (топосы), учили пользоваться украшениями. Риторы прекрасно владели правилами публичной речи, знали и учитывали законы логики, умели внушать свои мысли огромной аудитории.

Решительно недостижимым, по характеристике Цицерона, судебным оратором был Луций Лициний Красс(140–91 до н. э.). Речи его отличались тщательной подготовленностью. Это касалось прежде всего юридической обоснованности, а также стилистического изящества. Он стяжал славу благодаря своему ораторскому искусству, участвуя в ряде резонансных политических и уголовных процессов.

Еще одним ярким представителем этого периода римского судебного красноречия был Квинт Гортензий Гортал(114–50 до н. э.). Речь его, всегда отработанная, изящная и доступная, покоряла слушателей благородством мыслей, точным и уместным выбором слов и конструкций. Оратор умело выделял главные пункты, анализировал и оспаривал доводы противной стороны и в конце представлял новые, бесспорные аргументы. Гортензий ввел два приема, каких не было ни у кого другого: разделение, где перечислял, о чем будет говорить, и заключение, в котором напоминал все доводы противника и свои. Голос Гортензия отличался приятностью и ровностью, манеры — достоинством, жесты — одушевлением. Каждое его появление в суде вызывало восторг слушателей. Таким образом, можно утверждать: политическое и судебное красноречие определили характерные особенности раннего римского ораторского искусства — лаконичность, афористичность и остроумие.

Речи Катона, Красса, Гортензия уже свидетельствуют о блеске римского красноречия, наиболее полное выражение оно получило в речах Цицерона, в течение многих веков остававшегося величайшим авторитетом в области ораторского искусства.

Одним из важнейших слагаемых успеха оратора Цицерон считал его убежденность в том, о чем он говорит. Подобную убежденность рождает полнота доказательств. Большое значение Цицерон придавал композиции речи. Он подчеркивал, что красноречив тот, кто на форуме и в гражданских процессах может убедить, предоставить доказательства, доставить наслаждение, подчинить себе слушателя.

Впоследствии, в эпоху упадка, судебное красноречие в Риме утратило свои преимущества. В период империи адвокатам не было надобности увлекать и убеждать: форум опустел, судебные заседания перешли в закрытые, недоступные для посторонних помещения; народных судей сменили чиновники. Соответственно, от адвокатов требовалось, главным образом, не ораторское искусство, а практическая ловкость, связи и богатство.

Судебное красноречие выродилось в бессодержательное и цветистое фразерство.

В Средние века, в период феодализма, сословного неравенства и отстранения народных масс от участия в общественных делах, развитие судебного красноречия приостановилось: в судах дела решались силою (судебные поединки), слово не имело большого значения. Средневековые речи свидетельствуют о слепом и неумелом подражании древним образцам, об исключительном преобладании внешней формы. Ораторское искусство того времени было схоластическим упражнением, оторванным от жизни.

В XVI, XVII, XVIII и XIX вв. первенствующее место в области судебного красноречия заняла Франция.

Если в XI–XV вв. речи адвокатов были пересыпаны цитатами из церковных книг, то постепенно они освобождаются от этого и приобретают светский характер. Особенно это заметно в эпоху Просвещения и во времена Великой французской революции.

Судебные речи французских адвокатов XVII и XVIII вв. строились по правилам классических риторик - главным образом, по образцу Цицерона, но в то же время и под сильным влиянием общественных и литературных течений того времени: в XVII в. - классицизма, в XVIII в. - сентиментализма и философских учений энциклопедистов. Самыми выдающимися адвокатами XVII в. Считаются Леметри Патрю. Из французских адвокатовXVIII столетия наиболее известны де Саси, Кошен, Норман, Лоазо де Мо-леон, П.-Ж.-Б. Жербьеи Лэнгэ.

Но наибольшего расцвета судебное ораторское искусство во Франции достигло в XIX в. Судебное красноречие освободилось от подчинения чуждым современному духу классическим и схоластическим формам. В это время Франция дала целый ряд замечательных судебных ораторов, многие из которых были в то же время и политическими деятелями: в первой половине столетия — Беррье, Шэ д'Эст Анж, братья Дюпен, во второй — Жюль Фавр, Гамбетта, Лашо, Бетмон, Лиувиль и др.

Франция дала целый ряд замечательных судебных ораторов, многие из которых были в то же время и политическими деятелями.

Жюль Фавр, политический деятель и оратор, отводил гораздо большее место адвокатской деятельности, на которую смотрел как на средство защиты права везде, где ему грозила опасность. Его речи, тщательно отделанные, основаны на полном изучении материала. Он часто выступал по преступлениям печати и бракоразводным делам, может быть, в зависимости от этого его речи кажутся несколько однообразными, во многих из них не чувствуется вдохновения. Его лучшая судебная речь — по делу Орсини, в которой сказались его лучшие качества: сила, краткость, простота и искренность.

Величайшим адвокатом в первой половине XIX в., по оценке современников, был Беррье, главная сила которого заключалась в личном обаянии; в чтении его речи не производят сильного впечатления: они небрежно отделаны, слишком приподняты и растянуты. Лашо был особенно искусен в воздействии на присяжных. Он не поднимался над средним уровнем морали, не возводил дела на степень общественного явления, но превосходно знал среду, в которой действовал, ее мировоззрения, симпатии и антипатии. Русский адвокат К. К. Арсеньев так писал о манере французских юристов излагать свои мысли: «Весь материал, как бы обширен он ни был, тщательно сгруппирован и разделен на части, тесно связанные между собой».

Русское судебное красноречие начинает развиваться со второй половины XIX века, после судебной реформы 1864 Реализация основных положений этой реформы была заложена в Судебных уставах: это отделение суда от администрации, равенство всех перед судом, создание всесословного суда, учреждение института судебных присяжных, выборность мировых судей и присяжных заседателей, несменяемость судей и следователей. Суд впервые становится гласным и состязательным. Судебные уставы ввели принцип независимости и несменяемости судей; ликвидировали сословный суд; отделили предварительное следствие как от полицейского сыска, так и от прокуратуры; обеспечили состязательность судебного процесса, полностью уравняв в правах стороны обвинения и защиты. Реформа предусматривала учреждение суда присяжных и создание свободной, отделенной от государства адвокатуры.

Суд впервые становится гласным и состязательным. В залы судебных заседаний допускаются публика и представители прессы. Судебные речи русских юристов с полным правом называют прекрасными образцами судебного ораторского искусства.

«Тактика речи, стиль, ораторские приемы и речевые средства у каждого оратора свои, проверенные, отработанные. Одни покоряют судебную аудиторию силою своего вдохновения, как Ф. Н. Плевако, другие — глубиной мысли и ясностью изложения, как А. Ф. Кони. Но каждому судебному оратору важно уметь говорить доступно, грамотно, аргументированно. Это главное», — утверждает Ивакина

К особенностям русского судебного красноречия можно отнести: простой и искренний тон, отсутствие риторики и театральных приемов, уважение к участникам процесса. Самым выдающимся русским обвинителем является А.Ф. Кони. Из русских адвокатов приобрели известность П.А. Александров, С.А. Андреевский, К.К. Арсеньев, А.М. Бобрищев­Пушкин, В.Н. Громницкий, М.Г. Казаринов, Н.П. Карабчевский, П.Г. Миронов, Н.В. Муравьев, П.Н. Обнинский, Ф.Н. Плевако, В.Д. Спасович, А.И. Урусов и многие другие. Русским юристам удалось избежать двух крайностей: словесной пышности французской школы и сухого формализма немецких ораторов.

Русских судебных ораторов XIX в. характеризовала высокая гражданственность и глубокий психологизм. Русские судебные ораторы с этот период нередко раскрывали в своих речах противоречия общественного строя, приводившие к совершению преступлений. Многие из названных выше юристов блестяще сочетали судебную практику с литературной деятельностью, что давало им возможность обращаться не только и не столько к разуму, сколько к чувствам присяжных заседателей и судей. В их речах обнаруживвется, с одной стороны, умение пользоваться традиционными правилами классической аристотелевской риторики, а с другой — стремление к индивидуальному творчеству, к оригинальному воплощению мыслей и чувств, обличительных, скорбных, ликующих, призывающих.

Так, если отличительными особенностями ораторского стиля С. А. Андреевского являются частная афористичность, тенденция к оценке собственной речи, развёрнутые сравнения, переходящие в картину, воображаемые монологи, вопросно-ответное построение речи, то для Ф. Н. Плевако характерно частое использование риторического вопроса, приёма контраста, синонимии, анафоры, различного рода повторов.

Как свидетельствуют источники, в частности, дневники и письма писателей, на судебные заседания любили ходить М. Е. Салтыков-Щедрин и Ф. М. Достоевский, которые с особым вниманием слушали защитительные речи, а затем детально анализировали их, раскрывая риторические приёмы известных адвокатов того времени. Так, Ф. М. Достоевский не раз восхищался выступлениями Спасовича.

Крупнейшим теоретиком и практиком российского правосудия был Анатолий Фёдорович Кони (1844–1927). По его мнению, «уметь говорить публично» – основная задача юриста. Это умение достигается тремя требованиями: 1. «нужно знать предмет, о котором говоришь, в точности и подробности, выяснив себе вполне его положительные и отрицательные свойства»; 2. «нужно знать свой родной язык и уметь пользоваться его гибкостью, богатством и своеобразными оборотами...»; 3. «не лгать».

А.Ф. Кони говорил: «Слово – одно из величайших орудий человека. Бессильное само по себе – оно становится могучим и неотразимым, сказанное умело, искренно и вовремя». Современный исследователь Л.К. Граудина отмечает: «Точность изложения фактов, строго продуманная стилистика речи, осторожность в выборе аргументации, «нравственная дозволительность приемов судоговорения» [по словам Кони] – это как раз те качества речи, без которых невозможна образцовая судебная речь».

Фёдор Никифорович Плевако (1842–1908/1909) заслуженно получил звание «московского Златоуста», т.к. в совершенстве владел мастерством оратора. При этом внешность Плевако никак не могла считаться выдающейся: некрасивое калмыцкое лицо, лохматый, сутуловатый, не всегда безупречно одетый. Но дар слова, умение овладеть вниманием аудитории – все это прямо-таки завораживало слушателей. На вооружении Плевако был весь арсенал мастера слова: яркие эпитеты, риторические вопросы, анафоры и т.д.

Об этом ораторе сообщал его современник, русский писатель В.В. Вересаев: «Жил в Москве знаменитый адвокат Плевако Федор Никифорович. По всем рассказам, это был человек исключительного красноречия. Главная его сила заключалась в интонациях, в неодолимой, прямо колдовской заразительности чувства, которым он умел зажечь слушателя».

В это время появились работы по теории и практике судебного красноречия:

К.К. Арсеньева «Русское судебное красноречие»,

М.Ф. Громницкого «Речь прокурора на суде по делам уголовным»,

А.Ф. Кони «Нравственные начала в уголовном процессе» (общие черты судебной этики) и др.

Кони придавал особую значимость нравственным началам в деятельности судебного оратора, чему и посвящена его статья «Нравственные начала в уголовном процессе». Основная мысль данной статьи заключается в состязательном начале процесса, выдвигающем как необходимых помощников судьи в исследовании истины обвинителя и защитника, совокупными усилиями которых освещаются разные, противоположные стороны дела и облегчается оценка его подробностей. При этом А. Ф. Кони акцентирует внимание на нравственных основах судебных прений, мерилом которых является достижение высоких целей правосудного ограждения общества и вместе защиты личности от несправедливого обвинения исключительно нравственными способами и приемами.

В своей статье А. Ф. Кони выделяет такие основные этические нормы, регулирующие поведение судебного оратора в судебных прениях и, соответственно, составляющие его образ, как уважительное и добросовестное отношение к суду, уважение к процессуальному противнику, а также корректное отношение ко всем другим участникам процесса, в том числе к потерпевшему и подсудимому. Другими словами, прокурор не вправе всегда и при любых обстоятельствах обвинять во что бы то ни стало. Закон и профессиональная этика требуют от прокурора отказаться от обвинения, если оно не нашло подтверждения на судебном следствии.

Для адвоката права и законные интересы клиента превыше всего, однако строгое следование нормам профессиональной этики должно удерживать его от попыток обмануть суд. Отстаивая законные интересы клиента, адвокат обязать действовать законными средствами и способствовать тому, чтобы и клиент его вел себя должным образом.

Если говорить в целом, то образ судебного оратора, по А. Ф. Кони, определяется его центральным положением в коллизиях права и морали и вбирает в себя такие характеристики, как блюститель закона, высокоморальная личность, образец гражданственности и нравственности для всех, с кем ему приходится общаться, и, соответственно, моральная и социальная ответственность, честность, компетентность и порядочность. Законность и нравственность — вот та духовная атмосфера, в которой должен действовать судебный оратор.

Особо следует отметить книгу П.С. Пороховщикова «Искусство речи на суде», изданную в 1910 г. под псевдонимом П. Сергеич, которая вызывает интерес специалистов и в настоящее время.

Книга «Искусство речи на суде» стала практическим пособием по юридическому красноречию для многих поколений юристов, в том числе советских. Ее автор – Пётр Сергеевич Пороховщиков (псевдоним – П. Сергеич, родился в 1867 г., год смерти неизвестен). П.С. Пороховщиков, много жизни посвятивший российскому правосудию, выше всего ставил ответственность адвоката перед клиентом во взятом деле. От молодых присяжных поверенных он требовал любви к преступнику и большой вдумчивости по отношению к мотивам, которые привели человека к преступлению. Автор книги «Искусство речи на суде» размышлял о чистоте и точности слога юриста, о простоте его речи, о «цветах красноречия», риторических оборотах, поисках истины. «Чтобы быть настоящим обвинителем или защитником на суде, надо уметь говорить...», – пишет П. Сергеич в своей книге. В ней он подчеркивал, что на суде нужна прежде всего необыкновенная, исключительная ясность. Слушатели должны понимать всё без усилий. Поэтому, рассчитывая лишь на воображение слушателей, оратор должен говорить так, чтобы его невозможно было не понять. Как заклинание современникам и потомкам звучит требование П. Сергеича, чтобы в отношении чистоты своей речи оратор был неумолим. Заботясь о точности выражений, нельзя допустить никакой неряшливости, в особенности недопустимо злоупотреблять иностранными словами. «Огромное большинство этих не званных гостей совсем не нужны нам, потому, что есть русские слова того же значения, простые и точные». Неряшливость речи, продолжает П. Сергеич, доходит до того, что образованные люди, нимало не стесняясь и не замечая того, употребляют рядом слова, не соответствующие одно другому и даже прямо исключающие друг друга. Так, прокурор полагает, что «факт можно считать более или менее установленным». Говорят: «прежняя судимость обвиняемого уже служит для него большим отрицательным минусом», полагая, что минус может быть и положительным и т.д. По мнению П. Сергеича, одно неудачное выражение может извратить мысль, сделать трогательное смешным, значительное лишить содержания. Речь должна быть коротка и содержательна, словами оратора должен руководить здравый смысл, нельзя говорить небылиц и бессмыслиц. П. Сергеич призывал к соблюдению уважения к достоинству лиц, выступавших в процессе.

«Избегайте предположений о самом себе и о присяжных, не допускайте, чтобы резкость переходила в грубость, но помните и другое: ненужная вежливость также может резать ухо и, хуже того, может быть смешна. Говорите просто, но вместе с тем выразительно и изящно. Не думайте на трибуне о словах; они должны сами являться в нужном порядке. Помните: непринужденность, свобода, даже некоторая небрежность слога – его достоинства; старательность, изысканность – его недостатки. Знайте цену словам, помните, что одно простое слово может иногда выражать все существо дела с точки зрения обвинения или защиты. Один удачный эпитет иной раз стоит целой характеристики. Уясните себе, что простота есть лучшее украшение слога, но не речи. Мало говорить просто, ибо недостаточно, чтобы слушатели понимали речь оратора. Надо, чтобы она подчинила их себе... Не скупитесь на метафоры, чем больше их, тем лучше. Но надо употреблять либо настолько привычные для всех, что они уже стали незаметными, или новые, своеобразные, неожиданные. Не оставляйте не выясненными до конца, до тонкостей ничего значительного. Уделяйте внимание разъяснению фактов и разбору улик, даже самых мелких. Учтите, неверно взятый тон может погубить целую речь или испортить ее отдельные части».

В целом, все мастера юридического красноречия прошлого сходились в том, что судебные споры призваны оказывать целенаправленное и эффективное воздействие на суд, от которого зависела судьба обвиняемого. Речь прокурора (обвинительная) и речь адвоката (защитительная) – вот основа судебных прений. Выяснить, доказать, убедить – подлинное кредо правоведа-профессионала и юриста-оратора.

Образцовый судебный монолог — это соединение устной ораторской речи и повествующего монолога, тяготеющего к формам книжности. Он отвечает всем требованиям образцовой ораторской речи: ясности, точности, живости, стремительности, блистательности, простоте, правдивости.

Если в условиях дореволюционной России судебное красноречие имело целью не только объективное расследование обстоятельств дела, но и воздействие на чувства присяжных заседателей, то в XX в., в условиях советского судопроизводства, доказательственная сторона судоговорения приобрела гораздо большее значение, чем психологический анализ. Судебная речь стала значительно меньше по объему, ей в большей степени стали присущи формы логического развертывания и в гораздо меньшей — средства эмоционального воздействия. В многочисленных речах юристов советского периода главное внимание уделялось раскрытию правовых и процессуальных вопросов.

Судебная речь советского периода была более конкретна, чем дореволюционного. Моральные, общие вопросы затрагивались только в общих чертах и не занимали большого места в тексте речи. Характеристика личности подсудимого чаще всего давалась ораторами без глубоких психологических подробностей.

Искусство обвинительной речи в 20- 30-е гг. ХХ в. было представлено в деятельности Н.В. Крыленко, который известен не только как прокурор, но и как нарком юстиции. Каждая его речь отличалась тщательным изучением дела, глубоким анализом доказательств, подробным психологическим анализом самого преступления и его причин.

Одним из самых крупных деятелей права в СССР был А.Я. Вышинский.

Нельзя не отметить деятельность таких юристов, как Р.А. Руденко, В.И. Царев (прокурор, теоретик судебной речи); таких адвокатов, как И.Д. Брауде, В.Л. Россельс, Я.С. Киселев и др.

В развитии искусства обвинительной речи заметную роль сыграл Р. А. Руденко, который с 1953 по 1981 гг. занимал пост Генерального прокурора СССР.

Особенно хочется отметить Давида Петровича Ватмана (1923–1994) — выдающегося советского адвоката-цивилиста. За свою более чем 30-летнюю профессиональную деятельность он произнес множе-ство речей — нарочито простых, не перегруженных «украшательством», но логически выверенных, четких, аргументированных. Эти речи стали методическим пособием для нескольких поколений адвокатов.

Из наших современников следует назвать И. М. Кисенишского, М. М. Кисенишского, Г. М. Резника, Г. П. Падву, Ю. А. Костанова, О. В. Дервиза, М. Ю. Барщевского, Т. Г. Лемперт, А. И. Краснокутскую А.А. Добровинского, А.Г. Кучерену, П.А. Астахова и др.