Мировое хозяйство — глобальная географическая система 11 глава
В Центральной Азии, как и в других областях традиционного орошения, до 50% и более подаваемой на поливные земли влаги теряется на фильтрацию и испарение, не доходя до орошаемых растений. И это притом, что безвозвратное водопотребление на Амударье приблизилось к 1/2, а на другой крупнейшей реке региона Сырдарье — к 2/3 их стока. Отсюда возникла масштабная проблема Арала, чья акватория из-за прогрессирующего падения уровня моря сократилась на 40% при уменьшении объема воды на 65%. В результате высохшее дно Аральского моря превратилось в крупнейший очаг соленакопления, зарождения солепылевых бурь и опустынивания. В полной мере сказалось то обстоятельство, что в среднеазиатских республиках ввиду их монокультурной специализации на хлопке норма применения минеральных удобрений многократно превышала общесоюзный уровень, будучи доведена до 480—600 кг/га. Столь же активно использовались на хлопковых полях пестициды и гербициды. В итоге произошло отравление орошаемых земель и грунтовых вод (в них вымывается, например, до половины вносимого в почву азота) и загрязнение рек, которые стали отличаться высокой концентрацией вредных веществ, включая канцерогенные.
В частности, в одном из главных центральноазиатских оазисов — Ферганской долине — в конце 80-х гг. объемы коллекторно-дренажных загрязненных вод в отдельных поливных массивах достигли 30—35% головного водозабора. Сброс происходит, в основном, в Сырдарью, куда, по самым скромным подсчетам, выносится ежегодно около 15 млн т солей. И если раньше Аральское море служило их приемником, то ныне его обнажившаяся прибрежная зона стала центром возникновения пылевых потоков. Их протяженность достигает 300 км при ширине в несколько километров, а масса переносимой соляной токсичной пыли, в большей мере аккумулируемой в пределах издревле возделываемой дельтовой области Амударьи, примерно оценивается в 15—17 млн т.
Ухудшение состояния поливных земель вкупе с увеличивающейся нехваткой водных ресурсов вынуждает усиливать внимание к вопросу экономного использования последних. Наиболее перспективными выглядят разработка и широкое внедрение новых, прогрессивных приемов ирригации. Так, уже стало обычным применение дождевальных установок фронтального или кругового действия. Чрезвычайно экономичны капельное (внутрипочвенное) и подземное орошение с использованием пластиковых труб. Особенно это касается капельного метода, которым обеспечивается строго дозированная подача воды непосредственно в корневую систему растений. Его коэффициент полезного действия близок к 90%, что делает метод особенно популярным в вододефицитных и свободных от морозов областях (из-за низких температур трубы становятся хрупкими и ломкими), как-то в Израиле и США (штат Калифорния). В результате, например, урожайность промышленных сортов томатов оказывается в 2 раза выше, а расход воды на 40% меньше, чем при поливе по бороздам. Однако затраты на оборудование и другие капиталовложения при капельном орошении примерно в 6 раз превосходят аналогичные расходы при различных видах поверхностной ирригации. Поэтому очаги его зарождения привязаны к передовым районам интенсивного сельского хозяйства со специализацией на производстве фруктов, винограда, овощей и хлопка. Для деревни третьего мира увеличение первоначальных инвестиций чаще всего представляется непосильной задачей, хотя в условиях крестьянского малоземелья прогрессивные методы ирригации крайне желательны: они позволяют увеличить обрабатываемые площади за счет экономии на постоянной и временной сети оросителей и на дренажных объектах.
Эрозионные процессы и борьба с ними. Важное дополнительное достоинство новых приемов орошения заключается в снижении опасности ирригационной эрозии, тем более, что эрозионные процессы превратились в глобальную угрозу для сельского хозяйства. Особенно страдают от них на современном этапе области неполивного земледелия. Определить размах явления крайне сложно, поскольку эрозия почв в ее «чистом» виде есть нормальное условие развития природного ландшафта и поэтому в той или иной степени распространена повсеместно. Имеются и технические трудности оценки: чтобы объективно охарактеризовать ситуацию, надо иметь многолетние ряды наблюдений, как это требуется для большинства сельскохозяйственных параметров. Данные же о потерях почвы в какой-то конкретный год могут оказаться нерепрезентативными, ибо колебания значений всех влияющих факторов по отдельным годам велики.
В специальной научной литературе эрозия рассматривается как процесс удаления почвы (в основном под воздействием антропогенной деятельности) со скоростью, которая превышает скорость ее образования. Природе нужно примерно от 200 до 1000 лет, а в среднем 500 лет, чтобы сформировался почвенный слой мощностью 2,5 см. Агрикультура почти всегда влечет за собой большие его потери. По этой причине почвенный баланс планеты сводится с отрицательным сальдо порядка 23 млрд т в год, т.е. человечество безвозвратно утрачивает около 0,7% всего объема почвенной массы ежегодно.
В критическом положении оказались в первую очередь горные территории, где потенциальная опасность эрозии велика и уничтожение естественной растительности высвобождает скрытую до этого энергию рельефа. Например, в Кабардино-Балкарии свыше 70% пашни, притом как неполивной, так и орошаемой, подвержены эрозионным процессам. Эрозионные процессы вызывают физическое истощение органического вещества почвы и уменьшение в ней количества элементов питания растений. В этой республике годовые потери от смыва на обрабатываемых угодьях оценивали почти в 15 млн т почвенной массы, в том числе гумуса — 590 тыс. т и питательных веществ — более 350 тыс. т, что далеко не компенсируется за счет вносившихся удобрений. По причине падения плодородия местных почв из-за эрозии объем недополучаемой продукции зерновых в Кабардино-Балкарии исчисляют в половину и более величины фактических сборов.
Однако эта весьма тягостная картина не является исключительной для горных областей. В принципе сходное и, пожалуй, еще более напряженное положение отмечено в Гималаях. В частности, на находящемся в их пределах плато Шиллонг, получающем более 10 тыс. мм атмосферных осадков в год, до 80% территории считаются непригодными для обработки. Сведение лесов, которые сохранились лишь на 7% площади, в условиях пересеченного рельефа и затяжных дождей привели к смыву почвы и коры выветривания, так что обнажились бесплодные песчаники. Аналогичные примеры можно привести и для гор Африки и Латинской Америки.
Вместе с тем эрозии, как геоморфологическому явлению, присущи определенные зональные черты: она проявляется с особой разрушительной силой в климатических поясах, где продолжительные засушливые сезоны ослабляют растительный покров, после чего почва подвергается действию мощных ливней и пыльных бурь. Это видно из рисунка 27, на котором весьма отчетливо прослеживается меридиональная выраженность явления в европейской части России. При этом на севере Нечерноземной зоны эрозионно опасные земли охватывают 5—20% пашни, в центральных районах 10—50, на ее юге 40—70%, а в Черноземье — до 60—80%.
Рис. 27. Распространение эрозии земель на территории России и сопредельных государств
Однако эту закономерность нельзя абсолютизировать, тем более в глобальном аспекте, поскольку эрозионные процессы имеют разную сущность. В аридном поясе явно доминирует ветровая эрозия. Активное развитие ее на современном этапе вызвано в первую очередь чрезмерной эксплуатацией пастбищ, площадь которых неуклонно сокращается под натиском других землепользователей. Во многих частях географической области Сахель, где совершается переход от пустынь Сахары к саваннам приэкваториальной Африки, поголовье скота превысило предельную емкость пастбищ вдвое. В итоге ежегодные потери почвы в данной области достигают 10—20 т с 1 га, многократно возрастая в годы засух. При свойственной аридным территориям маломощности почвенного покрова такой урон крайне трудно компенсируем.
Напротив, во влажных тропиках, где энергия дождей в 2—6 раз выше, чем в умеренном поясе, главную угрозу агроприродной среде несет водная эрозия. Ее распространение тесно связано с процессом сведения тропических лесов в интересах сельского хозяйства. Под естественным древесным пологом эрозия практически не проявляется: в лесах Бразилии ежегодный вынос почвы составляет всего 150 кг/га. Однако эти потери оказываются, согласно длительным экспериментальным наблюдениям в странах Западной Африки, в 100—300 раз сильней на плантациях кофе, какао и масличной пальмы, в 200—800 раз — при возделывании зерновых культур. И если в аридных условиях катализаторами разрушительной эрозии выступают засухи, то в условиях постоянно влажного климата такую роль выполняют мощные ливни.
Таким образом, эрозия, выступающая одновременно и как природное, и как антропогенное явление, развивается под воздействием сложной совокупности факторов. Среди них на переднем плане находятся те, что сопряжены с агропроизводственной активностью человека.
Показательно, что в США страдающие от смыва почв возделываемые угодья находятся ныне в основном во влажных восточных штатах: процесс проявляется в стране преимущественно на пашне, отведенной под пропашные культуры. Они не обеспечивают почти никакой защиты против эродирующего действия сильных дождей. В результате около 1/3 посевных площадей под кукурузой и почти все земли под хлопчатником ежегодно теряют 12,5 т почвы с 1 га. Этот уровень потерь, означающий уменьшение ее мощности на 1 мм, признан в США «приемлемым» для земель с хорошо развитым продуктивным горизонтом. Однако даже для них указанный количественный показатель смыва большинством специалистов считается заниженным. Реальные же цифры по отдельных штатам значительно его превосходят — например, в Айове более чем в 10 раз.
На засушливых землях главную угрозу агропроизводству несет ветровая эрозия, или дефляция, экстремальным проявлением которой становятся мощные «черные» бури. Упоминание о ее отрицательных последствиях восходят еще к античным временам, но широкую и печальную известность дефляция приобрела в 30-х гг. нашего столетия. Толчком к тому послужили частые пыльные бури в Северной Америке, сильнейшие из которых уносили до 300 млн т почвы с полей Великих равнин, где несколько лет складывались крайне неблагоприятные условия увлажнения. Предметом общего внимания послужил тогда не только огромный вред, что был причинен агроприродной среде. Скорее сказалась скоротечная и глубокая деградация сельского хозяйства, которое само подготовило основу для образования так называемой «пыльной чаши» и постигшей его в результате катастрофы.
Именно тогда стало явным, что агрикультура может таить в себе зерна собственного разрушения. С тех пор в США были предприняты серьезные усилия, чтобы исправить положение, и, хотя полностью избавиться от пыльных бурь не удалось, ветровая эрозия ныне причиняет в стране заметно меньший урон почвам, чем водная. К сожалению, уроки прошлого не везде были усвоены. Распашка целинных земель в Северном Казахстане не была подкреплена в нужной степени комплексом давно и хорошо изученных мер по борьбе с дефляцией. Это породило новый крупный очаг ветровой эрозии. Ее интенсивность не ослабевает и на старообжитых территориях, таких, как Ставропольский край и восток Украины, где потенциальная опасность пыльных бурь оценивается для пахотных земель величиной 50—100 т/га в год.
Большое внимание, уделенное мелиорациям и борьбе с негативными агроприродными процессами, обусловливается еще не до конца осознанным мировым сообществом обстоятельством: если в прошлом растущие потребности в продовольственном и сельскохозяйственном сырье преимущественно удовлетворялись благодаря освоению дополнительных земельных ресурсов, то ныне такой путь стал вспомогательным. Главные усилия приходится сосредоточивать на поддержании и, по возможности, приумножении плодородия имеющихся угодий, чего ныне редко удается добиться без глубокого мелиоративного преобразования естественно-исторического фона.
Однако нужно отказаться от надежды, что мелиоративные мероприятия сами по себе приведут к подъему агропроизводства. На деле они выступают прежде всего регулятором устойчивости хозяйства. Как показал, например, недавний опыт развивающихся стран Азии, в их зерновом секторе затраты в современные виды ирригации оправдывают ожидания лишь при сопутствующем наличии принципиально новых высокопродуктивных сортов, отзывчивых на влагу и удобрения. Неприхотливые же автохтонные сорта нетребовательны к влаге, но также не в состоянии существенно увеличить свою урожайность. Стремление окупить инвестиции за счет интенсификации производства на базе внедрения и расширения посевов технических культур обычно сопряжено с необходимостью организации первичной промышленной переработки продукции и налаживания тесной связи с рынком. Вот почему мелиорацию нельзя сводить к сумме и даже к комплексу воздействий лишь на природную среду. Они обязательно должны вписываться неотъемлемым составным компонентом в конкретную сельскую местность, как интегральную структуру, которой, в свою очередь, предстоит под их влиянием меняться в экономическом и экологическом отношении. Только тогда можно рассчитывать на достижение в результате мелиоративных работ наилучшего народнохозяйственного эффекта с позиций средне- и долгосрочной перспективы.
Вопросы
1. Какие природные процессы наиболее негативно влияют на фонд сельскохозяйственных угодий?
2. В чем состоит сущность агромелиоративного воздействия на окружающую среду?
3. Каковы основные причины ухудшения состояния поливных земель в Центральной Азии?
4. Каковы закономерности распространения эрозии в разных ландшафтных условиях?
Сельское хозяйство в социо-культурном и техно-экономическом пространстве
Крестьянское фермерское хозяйство. Обрабатываемые и пастбищные земли повсеместно составляют естественную основу сельского хозяйства, но использование их в разных регионах и странах характеризуется чрезвычайным многообразием. То, что производится, в сильнейшей мере зависит от природных особенностей территории, как производится — прежде всего от уровня ее социально-экономического развития. Всевозможные факторы различного генезиса столь тесно переплетаются в своем воздействии на аграрный сектор, что слитно сказываются на его структуре и размещении в целом и на географии отдельных его отраслей.
Однако во всех случаях по-прежнему остается справедливым заключение выдающегося знатока русской деревни XIX в. А.Н.Энгельгардта: «У нас вообще слишком много значения придают... машинам и орудиям, тогда как машины самое последнее дело. Различные факторы, по их значению, идут в таком порядке: прежде всего хозяин, потому что от него зависит вся система хозяйства, и если система дурна, то никакие машины не помогут; потом работник, потому что в живом деле живое всегда имеет перевес над мертвым... потом лошадь, потому что на дурной лошади плуг окажется бесполезным; потом уже машина и орудия. Но ни машины, ни симментальский скот, ни работники не могут улучшить наши хозяйства. Улучшить их могут только хозяева».
Испокон веков такой фигурой в доиндустриальном обществе оставался сельский труженик. «Крестьянин не будет стараться — весь мир с голоду умрет», — утверждает китайская пословица. Вместе с тем понятие «крестьянин», несмотря на его многовековое употребление в бытовой лексике, художественной литературе и науке не несет четкого содержания. Оно применяется и в широком значении слова, когда им охватывают всех непосредственных производителей аграрной продукции, и в узком, когда вводятся сущно-стные ограничения. Тогда становится целесообразным вычленить из крестьянства и обособить в отдельные категории: а) фермеров, что ведут хозяйство, глубоко вовлеченное в товарно-денежную сферу и с нею неразрывно связанное; б) земледельческое население, которое остается еще в рамках клановых (родовых) структур, выступающих в качестве производственного и социально-бытового коллектива; оно придерживается преимущественно мигрирующих форм агропроизводства, прежде всего подсечно-огневой системы с ее слабо развитым институтом частной собственности на землю; в) наемных сельскохозяйственных рабочих, не располагающих собственными земельными наделами; г) кочевников и полукочевников.
Такое разграничение вытекает из более или менее общепризнанного определения крестьянского хозяйства, которое еще в «Новом энциклопедическом словаре Брокгауза и Евфрона» (1913 г.) рассматривалось как мелкое сельскохозяйственное предприятие, в котором работы выполняются главным образом или в значительной мере трудом хозяина и членов его семьи с применением или незначительным применением наемного труда. В последующем специалистами-аграрниками было дополнительно подчеркнуто, что крестьяне прямо или косвенно направляют усилия на удовлетворение своих потребительских нужд, а также на выполнение обязательств по отношению к обладателям политической и экономической власти. Не менее репрезентативной чертой служит сращенность жизни крестьянской семьи с ее производственной деятельностью. Поэтому типичное хозяйство — это семья, которая располагает (владеет) землей и инвентарем и сама выступает организатором полевых и прочих работ и их основным исполнителем. Автаркия для него отнюдь не обязательна, но ориентация на самодостаточность — главное, что и обусловливает упор на выращивание продовольственных культур.
Низовая производственная ячейка у земледельцев-подсечников по многим линиям обнаруживает немалое сходство с крестьянским двором. Ее функционирование, которое решающим образом влияет на годовой цикл всех видов жизнедеятельности селян, тоже не умещается в пределах чисто экономических отношений. Но этот вариант агрикультуры, поскольку опирается на архаичную ручную технику, не обеспечивает условия воспроизводства полностью в рамках малой семьи. В результате она не в состоянии обособиться как хозяйственная единица, тем более, что постоянное забрасывание обрабатываемых участков под перелог препятствует закреплению за ней земельной собственности. В максимальной степени подобное положение сохраняется в Тропической Африке, где деревне по-прежнему свойственна родоплеменная организация, которая в процессе эволюционных изменений постепенно освобождает место крестьянским и фермерским институтам.
Если в рассматриваемом случае правомерно говорить о «предкрестьянах» (или «протокрестьянах»), то фермеры выступают уже в роли «послекрестьян». В развитой форме их хозяйства — это чисто коммерческие предприятия, которые становятся одним из неотъемлемых звеньев агробизнеса. Связь с рынком прослеживается не только применительно к сбыту продукции, но и во всем воспроизводственном процессе, который в крестьянской среде стремится не выйти за границы сельской общины. (В классическом виде это выражено в Индии, где кастовая система обеспечивал такое разделение труда, которое позволяло жителям деревни на месте удовлетворять все свои потребности в инвентаре.) Фермерское же хозяйство крайне зависимо от поставок товаров тяжелой промышленностью, тем самым непосредственно влияющей на его агротехнический уровень.
Мотивация деятельности у фермеров иная, чем у крестьян, ибо диктуется необходимостью добиться рентабельности производства, без чего не окупить ранее сделанные финансовые затраты. Отсюда и разное отношение к риску и нововведениям. Для крестьянина традиция — это унаследованный от предков ресурс, который должен помочь избежать недорода и голода. Фермер, напротив, должен опасаться быть излишне консервативным: готовность воспринять нововведения — это его шанс успешно выдержать жесткую рыночную конкуренцию. К тому же фермеры обычно обладают гораздо лучшим доступом к источникам информации, нежели традиционные хозяйства, и постоянно получают рекомендации специалистов, что во многом предохраняет от принятия неверных решений. Чтобы успешно управлять пусть и скромным по размерам для современного общества сельскохозяйственным предприятием, его владелец должен иметь достаточно высокий образовательный ценз и хорошую профессиональную подготовку. Потому в промышленно развитых странах доля квалифицированных кадров в аграрном секторе выше, чем в сфере индустриального труда: к стоящему у конвейера рабочему жизнь предъявляет меньшие требования, чем к фермеру, ибо А.Н.Энгельгардт уже давно предсказал: «Кто хозяйничает «по агрономии», тот разоряется».
Обязательность творческого подхода к крестьянскому делу раскрыл еще один знаток российского сельского хозяйства и засух А.А.Измаильский: «Если нельзя сшить сапога, годного на ногу каждого человека, то тем более нельзя придумать такого общего правила обработки почвы, которое оказалось бы одинаково пригодным во всякое время и на всяких почвах». Вот почему крайне далека от истины бытующая в марксизме сыто-обывательская сентенция об идиотизме деревенской жизни. Она принципиально ошибочна не только в производственном плане, но и в отношении культурного бытия деревни с ее богатыми социальными традициями и институтами самоуправления, многосложными массовыми ритуальными действами, частыми семейными и сельскими празднествами и т.д.
Фермерское хозяйство, в отличие от крестьянского, следует дорогой специализации, поэтому ему обычно свойственна менее сложная отраслевая структура. Однако различия не следует абсолютизировать, особенно для европейских стран, где фермеры, как правило, наследовали земли и традиции своих прародителей-крестьян. Жизненный цикл в обоих случаях диктуется сезонным ритмом деятельности, и сохраняется временной разрыв между вложениями труда и их отдачей. Главное же сходство и даже общность двух типов хозяйства состоит в том, что речь идет о семейно-трудовых предприятиях, в которых хозяин как бы нанимает сам себя в качестве рабочего. При переходе же к производству с активным привлечением наемной рабочей силы фермер теряет эффективность использования ресурсов, и это ставит достаточно узкие пределы развитию капитализма из крестьянской среды. Выкристаллизовывающиеся из нее высокотоварные специализированные фермы обнаруживают существенные отличия от подлинно капиталистических предприятий, поскольку семейный труд на них по-прежнему не является общественным в том смысле, что не получает денежного выражения через рынок рабочей силы.
В русской экономической науке еще в начале XX в. были высказаны доказательные соображения о том, что укрупнение хозяйств сопровождается быстрым усложнением задач по управлению ими, что препятствует адекватному росту самого производства. Показательно, что даже в такой стране, как США, с ее обилием земли и капитала и отсутствием пережитков доиндустриального общества, динамичное аграрное развитие не смогло сокрушить лидирующие позиции семейных предприятий. При этом характерно, что меньший оптимальный размер ферм оказался свойствен, во-первых, трудоинтенсивным и слабомеханизированным отраслям и, во-вторых, территориям с более благоприятными агроприродными условиями, которые положительно влияют на эффективность производства и оправдывают его интенсификацию.
Вместе с тем технический прогресс в сельском хозяйстве, который обеспечивает повышение производительности труда, ведет к постепенному увеличению среднего размера ферм и по земельной площади, и по объему инвестированного капитала, поскольку позволяет семье обходиться собственными силами за счет экономии затрат живого труда. В кукурузном поясе США старики еще помнят времена, когда початки убирали вручную и даже лучший работник за день («длинный и тяжелый») мог собрать до 2,5 т кукурузы, тогда как ныне комбайны с захватом на 3—4 рядка делают это за 10 минут. Но цена такого комбайна — порядка 100 тыс. долларов, так что современное семейное предприятие неизбежно лишается остаточных черт былой патриархальности. Однако оно не утрачивается при этом жизнестойкости: так, в США, фермы разного типа, принадлежащие семье или группе родственников, концентрируют более 90% земель и дают свыше 90% продукции сельского хозяйства. Только в тех подразделениях, которые перестроились на индустриальные технологии, например, в откорме мясного скота и выращивании бройлерной птицы, обнаруживаются преимущества тех крупных хозяйств, которые по организации бизнеса напоминают промышленные предприятия и выигрывают на масштабах производства.
В развивающихся странах, где деревня перенаселена и ощущается дефицит земельных ресурсов, перед аграрной сферой стоит прежде всего иная задача: предоставить крестьянам средства к существованию, для чего следует добиваться максимального выхода продукции с единицы площади. Речь идет не об оптимизации величины хозяйств — такая цель в странах третьего мира явно недостижима, а о том, чтобы селяне располагали наделами, которые кормили бы семью. Из-за скрытой безработицы мелкие земельные собственники вынуждены идти на дополнительные трудовые затраты, которые, хотя и приносят лишь незначительный экономический эффект, все же обеспечивают прирост продукции. Таким образом, хозяйство должно быть жизнеспособным с потребительских позиций, а экономические критерии отступают на второй план.
Крупное производство в аграрном секторе. В подобной обстановке сохранение крупных землевладений, имеющих феодальный генезис, малооправданно, ибо они сравнительно с мелкими неизбежно нацелены на менее интенсивные методы ведения производства. В Бангладеш, например, до осуществления в 70-х гг. аграрной реформы крестьяне, имевшие участки площадью до 0,4 га, вторично в году засевали 2/3 обрабатываемого клина, а в землевладениях свыше 10 га этот показатель составлял лишь 1/4. То обстоятельство, что в странах Востока помещики обычно не ведут своего хозяйства, а сдают землю в аренду, влечет за собой интенсификацию агрикультуры, но одновременно означает отказ от реализации тех преимуществ, что принесли бы более крупные размеры производства. Особенно неблагоприятная ситуация складывается в тех случаях, когда помещичьи латифундии размещаются на наиболее продуктивных землях, которые лучше других отзываются на дополнительные вложения труда и капитала. Подобное положение прослеживается в андийских странах. Так, в Колумбии выположенные плодородные участки в речных долинах заняты слабо используемыми пастбищами помещичьих хозяйств; крестьянские же наделы приурочены к гораздо менее удобным для возделывания элементам рельефа — склонам и водораздельным пространствам.
Особый тип крупных сельскохозяйственных предприятий образовали плантации, зарождение которых последовало за эпохой Великих географических открытий и было связано с развитием машинной индустрии, неуклонно расширявшей спрос на сырье, и увеличением емкости рынка потребительских товаров в странах, где формировалось буржуазное общество. Однако и плантации всегда опирались на дешевые земельные и трудовые ресурсы, причем рекрутирование рабочей силы долго основывалось на внеэкономических методах принуждения. На примере плантационного сектора история еще раз показала, что крупные хозяйства в аграрной сфере сравнительно легко решают свою проблему занятости, пока в деревне еще существует докапиталистическое перенаселение, но уже ослабли социальные связи, удерживающие жителей в пределах сельской общины, и появилось отходничество. С развитием массовых миграций в город и ростом цены рабочих рук в более выигрышном положении оказываются семейные фермы, поскольку размеры их производства регулируются величиной семьи, а потому спрос на наемный труд достаточно ограничен.
На сходные выводы наталкивает и исторический опыт советской деревни. Насаждавшиеся колхозы и совхозы во многом были сходны с плантациями XVIII—XIX вв. Крестьян жестко прикрепили к местам приложения труда и выделили им приусадебные участки, аналогичные тем парцеллам, которые предоставляются плантационным рабочим для возделывания продовольственных культур. Таким путем уменьшается стоимость рабочей силы. Когда же у колхозников появилась возможность покидать деревню, началось ее обезлюдение с неизбежным распадом навязанной ей социально-организационной системы агропроизводства.
Плантациям в развивающихся странах все труднее в настоящее время выдерживать конкуренцию мелких товаропроизводителей, и крупный иностранный капитал ищет новые формы втягивания традиционного аграрного сектора в международные рыночные отношения. При этом используются методы, уже апробированные агробизнесом на своей «родине». Все чаще, например, при выращивании арахиса в Сенегале и других странах Западной Африки или хлопчатника в Мали продукция закупается согласно заранее заключенным с земледельцами контрактам. Компании, сами не занимаясь непосредственно сельскохозяйственным производством, поставляют деревне сортовые семена и удобрения, оказывают ей агротехническую помощь и гарантируют приобретение урожая по фиксированным ценам. Такой подход нередко диктуется тем обстоятельством, что зарубежный капитал опасается проведения в государствах третьего мира земельных реформ и других акций, направленных против иностранной собственности, и избегает там инвестировать значительные средства в недвижимость.
Для землевладельцев подобная система отношений при ряде несомненных плюсов означает заметное ущемление прав самостоятельности хозяйствования и налагает лишние обязанности. Особенно тяжело это дополнительное бремя ощущается в тропических областях Африки, где деревенские женщины и без того слишком много времени и сил отдают работе на подсеках (тогда как в зонах применения плуга основная нагрузка на полях всегда ложится на мужчин).
Традиции и нововведения. Важная сторона агропроизводства — зачастую явное нежелание села воспринять «чужеродные» культуры, не вписывающиеся в традиционный годовой ритм труда и нередко вступающие в противоречие с культурным наследием и религиозными установками. Так, неудачной оказалась попытка одной из международных пивоваренных компаний внедрить на плато Джос в Нигерии посевы ячменя: местные землевладельцы-мусульмане отказались от его возделывания, поскольку их вера не позволяет содействовать производству алкогольных напитков, несмотря на предлагавшиеся выгодные условия контракта.
Дата добавления: 2022-07-20; просмотров: 77;