Танец и пантомима Древнего Рима.

Греческая религия всеми своими таинствами, обрядами и божественными образами полностью перешла в Рим. Римля­не лишь поменяли имена богов, оста­вив за ними их прежние функции. Так, верховный бог Зевс стал называть­ся Юпитером, его супруга Гера, покро­вительница домашнего очага, — Юно­ной, бог морей Посейдон — Нептуном. Танцевальное искусство древних гре­ков также оказало большое влияние на римлян. Для греков искусство и танец были чем-то священным, что облагораживало душу и приближало человека к богам. Римляне же, более грубые и приземленные, видели в ис­кусстве лишь развлечение. Танцы постепенно утратили первоначальную строгость и чистоту, в них начали все чаще изображать и выражать страсть, что совсем не соответствовало высо­кому религиозному предназначению пляски в Древней Греции.

Древние римляне знали и чтили имя своего первого танцора, ведь им считался Ромул — один из легендарных основателей Рима. Предание рассказывает, что в племени не было женщин и, чтобы продолжить род, Ромул приказал по­хитить девушек-сабинянок из сосед­него племени в то время, когда те пре­давались беззаботным танцам на по­ляне. В память этого события, которое дало начало истории Рима, Ромул приказал ежегодно исполнять воинственные дикие пляски. Эти пляс­ки под звуки оружия, ударов щитов и мечей чаще всего и исполнялись в Древнем Риме. Античный писатель Апулей рассказывал: «Юноши и де­вушки, прекрасные по внешности, в нарядных костюмах, двигались взад и вперед, исполняя танец. То прекрас­ными хороводами сплетались они в гибкие крути, то сходились извилис­той лентой, то соединялись четыреху­гольником, то рядами рассыпались, пока звук трубы не известил о конце танца».

Долгое время римляне знали толь­ко одни священные пляски в честь божеств. Самыми знаменитыми были пляски салийских жрецов в честь бога войны Марса. Двенадцать жрецов из самых благородных мужей Рима, облаченные в богатые платья, расшитые золотом, вооруженные железными латами с копьем в одной руке и щитом в другой, плясали в храме Марса во время жертвоприношений и в торже­ственных шествиях.

К танцам обращались и во вре­мя страшных событий. Когда Рим настигла ужасная эпидемия чумы, ко­торая почти опустошила великий го­род, сенаторы, чтобы умилостивить богов и развлечь народ, приказали устраивать на улицах и площадях театральные представления и при­гласили бродячих артистов из других стран. Бродячие артисты и познакоми­ли римлян с новым, незнакомым для них искусством — пантомимой.В пантомиме без слов, только с помощью мимики, танца и жеста рассказывалась удивительная история, понятная всем, кто смотрел представление.

Искусство пантомимы у древних римлян достигло высшей степени совершенства. Артисты в живых и вы­разительных движениях могли передавать и поэзию, и историю, и леген­ды, и самые сокровенные, глубокие чувства и ощущения. Зрители пре­красно понимали этот немой язык, ко­торый являлся для них даже более ясным, чем декламация.

Каждый религиозный и государ­ственный праздник сопровождался театральными представлениями, в том числе и пантомимными, торжественными шествиями, иллюминаци­ей и раздачей подарков. Число праздничных дней в году, отмеченных раз­личными зрелищами, во времена расцвета Римской империи достигало 100. Представления устраивались в огромных амфитеатрах и цирках, вмещавших до 100 тысяч зрителей. Самым знаменитым таким амфитеатром считается Колизей — спектакли могли смотреть одновременно 90 тысяч человек. Арена амфитеатра, с сложными подземными переходами, была оборудована для сложнейших технических эффектов. В этих амфитеатрах и ста­вились грандиозные пантомимные представления. Сюжетами служили мифологические или аллегорические сюжеты, изображались приключения богов, в иносказательной форме прославлялись деяния императоров. За­частую один артист играл сразу несколько персонажей, пластически пе­ревоплощаясь то в грозного бога-громовержца Юпитера, то в нежную влюбленную женщину, то в хитрого торговца, то в величественного полко­водца, то в победоносного Ахилла.

Иногда пантомимы соединялись с цирковыми представлениями и гладиаторскими боями, бывшими излюб­ленными зрелищами древних рим­лян. В гладиаторских играх инсцени­ровались исторические или мифоло­гические сюжеты — изображались картины знаменитых боев римского прошлого или легендарные бои эпи­ческих поэм. В этих зрелищах дра­лись сотнями, строй против строя, в исторических и мифологических ко­стюмах; воздвигались крепости, стро­илась легендарная «Троя», на стенах которой сражались гладиаторы.

Во времена упадка Римской им­перии пантомимы превратились в безнравственные зрелища. Римляне все больше жаждали острых ощуще­ний — и исполнителей в сценах гибели подменяли настоящими преступ­никами, осужденными на смерть. При­говоренный, одетый так же, как ак­тер, умирал на театральных подмост­ках.

Актеров пантомимы почитали не меньше, чем великих полководцев, при жизни им ставили памятники. Самыми известными пантомимными артистами того времени считались Пилад и Бафил. На их совместные представления толпами стекались зрители.

Когда рухнула Римская империя, а с нею и античный театр, мимы расселились по Западной и Восточной Европе. В Византии они продолжали существовать в качестве придворных танцовщиков, акробатов, шутов и музыкантов, выступающих на пышных приемах и пирах императоров. В Западной Европе, после падения Рим­ской империи, танцы и пантомима по­чти исчезли, а артисты-мимы подвер­гались жестоким преследованиям со стороны христианской церкви, считав­шей танец «дьявольским наваждени­ем», самым греховным и богохуль­ным действием.

Почему же служители церкви так не­взлюбили танец? Причины надо искать в разнице между языческой (античной, дохристианской) и христианской идеологией. В христианской религии ак­цент делается на духовной природе человека, на ее божественной сущности и бессмертии. Тело же человека — «дьявольский сосуд» и его надо усмирять, что­бы душа после смерти получила дос­туп в царство вечного добра и справедливости. Поэтому танец, тесно связанный с телесным началом как ни­какое другое искусство, воспевающий радость бытия, не мог приветствовать­ся церковью, требующей от благочестивых христиан смирения и покаяния. Но как нельзя запретить человеку улыбаться, так нельзя запретить ему танцевать, и без танцев не обходились ни один праздник, ни одно веселье.