Культурная сложность современных наций

Как и вся живая и неживая природа, человечество обладает разнообразием, постоянно его воспроизводит, и это разнообразие есть условие его развития. Это разнообразие касается как биологической природы, так и культурных характеристик опять же многообразных форм человеческих коллективов: от семейно- родственной группы до национальных сообществ. Под культурными различиями современная наука имеет в виду не только сложившиеся в ходе исторической эволюции формы материальной (пища, одежда, жилище и прочее) и духовной культуры (язык, религия, фольклор, обряды, обычаи и прочее), но и такие, казалось бы, «прирожденные» групповые характеристики, как расовые отличия и формы идентичности.

Современная гуманитарная наука относит к категории социально конструируемых и такие понятия, как «нация», «народ», «общество», ибо без направленных человеческих усилий и без привития на индивидуальном и коллективном уровнях чувства сопричастности той или иной общности, т. е. без идентификации себя со страной, народом, нацией нет и самих этих, казалось бы, извечных реальностей. В социальном конструировании реальности важное место занимают и даже составляют его условие не только деятельность «производителей субъективных представлений» (информационно-образовательная среда, элита, институты), но и система хозяйствования, природные условия, тип расселения, язык коммуникации, накопленные веками культурный капитал и историческая память, поведенческие паттерны и мировидение – все это, как правило, передается от поколения к поколению и составляет так называемый образ жизни и облик нации. Именно этот «наличный» материал и повседневные инновации составляют основу социального конструирования, суть которого в осмыслении и переосмыслении того, что есть «Мы». Таким образом, «изобретенные традиции» и нации как «воображаемые общности» – это не сочиненные с чистого листа (хотя и такое может иметь место) и не «выдуманные» общности. Это результат усилий по созданию образа/ идентичности на основе доступного культурно-исторического и политико-идеологического материала. Но этот результат не есть извечная данность. Он имеет свою динамику, меняется во времени, его, казалось бы, неизменное содержание переосмысливается. Поэтому могут меняться и границы-маркеры, по которым выстраивается та или иная общность.

Так было на протяжении длительного времени, с тех пор, когда не только кровные узы, вождеские авторитет и сила стали отправными для формирования социальных группировок людей, включая и политии. Со времени ранних протогосударственных образований и социальной стратификации больших коллективов не менее важной основой становится общность на основе культурной схожести. Это могли быть религиозные убеждения, кастовые различия, языковая однородность, близость нравов и другие. Со временем на ведущие позиции по своей значимости выходят категории отечества, гражданства и страновая лояльность. Так возникают самые мощные и всеохватные социальные группировки людей, которые сначала в Европе, а затем и в остальном мире стали называться «нация- ми». По сути, это были сообщества (согражданства), находящиеся под одной суверенной властью, и таковой властью с момента Вестфальского мира и до самого последнего времени было и остается государство. Чаще всего называемое «нацией-государством» или «национальным государством».

Но с этих же самых ранних времен, а возможно даже ранее, манифестные и политизированные формы обрели и культурные сообщества, особенно религиозные и языковые, которые также во многих случаях стали называть себя «нациями», дабы обрести признание, политико-административный и правовой статус, доступ к ресурсам и власти. Этноконфессиональная структура населения мира и отдельных государств оказалась настолько сложной, динамичной и текучей по набору своих культурных маркеров, что обрести «свою государственность» каждому из культурно отличительных региональных сообществ не удалось, да это и в принципе невозможно. Именно это несоответствие государственно-административных и этноконфессиональных границ оказалось главной коллизией мироустройства, если не считать глобального противостояния идеологических систем и геополитического соперничества крупных держав и объединений государств. Именно стремление привести, казалось бы, в нормативное соответствие границы государственных и этноконфессиональных сообществ составило основу идеологии так называемого национализма, а точнее – национализма партикулярного, этнического толка. Ибо этому типу национализма стал противостоять более успешный тип национализма гражданского, т. е. нациестроительства на общегражданской основе. Этот тип национализма, восходящий к якобинскому времени, на первый взгляд, одержал победу как основа всех современных государств, созданных на основе территориальных и, как правило, культурно гетегорогенных сообществ.

Однако на деле якобинский проект формирования монокультурных согражданств также оказался во многих аспектах утопичным, а точнее – он реализовался в существенно иной форме. Действительно, суверенные гражданские сообщества (территориальные нации) стали нормой политической организации, но сама природа национального никогда и нигде не утвердилась в формате монокультуры. Действительно, в истории имели место языковая и религиозная унификация, выработка общенациональных культурных норм и институтов, в том числе и за счет ассимиляции, дискриминации и подавления локальных и малых культур и традиций. Но вместе с этим имели место и цепкое удержание в памяти и в повседневной практике как партикулярных традиций и обычаев, так и образов и героев былого группового величия или прошлых трагедий.

В современную эпоху мир наций вступил неоднородным, внутренне сложным, обремененным войнами и конфликтами, нередко ведущимися под знаменем культурных различий. В то же самое время этот же мир наций выработал понимание того, что есть нации- государства и как должно достигаться их оптимальное управление к общей пользе. Такими уроками эпохи нового и новейшего времени стали осознание приоритета ценности человеческой жизни, прав человека, представительного правления, при котором допускается и поддерживается культурное разнообразие заключенного в границах государств населения.

Исторически устоявшиеся, успешные с точки зрения обеспечения условий жизни государства научились сдерживать противоречия и конфликты и организовывать внутреннюю жизнь на основе согласия, общих норм и ценностей. Это совсем не означало отсутствия внутренних напряжений, проявлений насилия и массовых беспорядков, но сила национального государства как раз и проявлялась в том, что оно оказывалось способным сдержать такие разрушительные проявления, как открытые межобщинные конфликты в борьбе за исключительную власть в центре или в регионах. Национальные государства научились также более или менее успешно сдерживать сепаратизм со стороны групп меньшинства, неспособных контролировать центр и добивающихся выхода из общего социально-политического пространства.

Сложнее получилось с государствами, возникшими после распада колониальных систем после Второй мировой войны в регионах Африки и Азии. Здесь этнический фактор (трайбализм) создавал препятствие для нациестроительства – задача, которую ставили все суверенные образования, особенно после их приема в Организацию Объединенных Наций. Здесь кросс-этнические коалиции и надэтническая (обще- национальная) идеология помогали существовать сравнительно новым государствам, в которых не было длительного опыта суверенной государственности и этапа утверждения языка и культуры какой-либо одной общности в качестве доминирующей для всех остальных групп населения. Нациестроительство в этих условиях строилось на межгрупповом балансе и на авторитарном правлении, что и позволяло сохранять согласие и сотрудничество, но далеко не всегда и не во всех странах. Слабый прогресс в социально- экономическом развитии постоянно питал недовольство и конфликты, которые почти всегда обретали этноконфессиональный или расовый характер. Тем не менее именно хрупкие межэтнические и межрелигиозные балансы и авторитаризм власти удерживали эти страны от внутренних войн и разложения основ правления.

Что изменилось в последние два-три десятилетия? По каким линиям происходило усложнение как самого человеческого материала, так и категорий его классификации и осмысления применительно к на- селению современных государств? Назовем наиболее значимые из этих линий.

Первая линия усложнения – это внутренняя мобильность населения, повсеместная урбанизация и, как результат, перемешивание и размывание границ некогда более определенных ареалов культурно отличительных сообществ. В наиболее развитых современных нациях, к которым относится и Россия, а также большинство других стран бывшего СССР, сгладились привычные отличия между городом и деревней, сельским и городским население. В этой части мира сохранение и производство не только общенациональной культуры и ценностей, но и этнических составляющих этой культуры происходит совсем не в условиях сельской жизни, а в условиях городов и мегаполисов. Сюда вместе с этнически пестрым населением перекочевала и «этнография» – от шаурмы до этнографических музеев. Сельские ареалы, ставшие во многих случаях пригородами или поставщиками рабочей силы для городских агломераций, без традиционной хозяйственной деятельности обрели типовой облик, трудно различимый не только на внутри- государственном, но даже и на межстрановом уровне. Зато город, как малый, так и большой, стал более этнографичен и культурно характерен, но именно своей мозаичной сложностью и невозможностью разделения пространства на «этнические кварталы», если не считать иммигрантские поселения. Проживающее в городах большинство населения большинства современных наций имеет совсем другую ситуацию в сфере брачных контактов, и эта ситуация направлена на усложнение этнорасового состава населения, в пользу возрастающей доли людей смешанного происхождения и отсюда – смешанной идентификации. Современный город и новые типы занятости работают на усложнение и уплотнение межкультурных контактов людей, способствуют изменению набора жизненных правил и установок, а также конкретным культурным модификациям и заимствованиям.

Вторая линия – это радикально изменившаяся трансграничная миграционная активность современных людей. Достаточно сказать, что только число временных мигрантов в мире ныне составляет не менее 200–300 млн человек. Трудовая временная миграция обрела глобальный характер и захватила практически все регионы мира и страны: одни – как доноры миграции, другие – как реципиенты. В отличие от миграций предыдущих эпох, которые порою были не менее масштабными и даже составили основу формирования так называемых переселенческих наций, нынешние миграции имеют многовекторный характер, несводимый к линии «бедный Юг – богатый Север». По- явились своего рода «региональные центры» миграционной активности, которые вовлекают в процессы миграционного перемешивания население государств миграционной периферии – например, Россия, принимающая миллионы мигрантов из стран бывшего СССР. Значительное число мигрантов из соседних центрально-азиатских стран и из Китая принял Казахстан. Странами-донорами миграции стали средне- развитые страны Балтии, Украина, Грузия, Армения, Молдова.

В последних странах выезд на временную и постоянную основу был столь значительным, что он сначала поменял состав новых гражданских наций в пользу так называемых титульных групп, а за- тем сами эти титульные национальности стали выезжать из «собственного» национального государства в таких масштабах, что желаемая сразу после распада СССР этническая гомогенность новых государств опять оказалась под вопросом. Так, например, 30 % этнических латышей выехали из Латвии после обретения ею независимости и не менее половины из них не собираются возвращаться назад. В свою очередь отъезд русскоязычного населения приостановился, и демографический баланс в этом двухобщинном национальном государстве перестал изменяться в пользу титульной группы. Похожая ситуация в Эстонии и в Молдове. Таким образом, масштабные миграции даже на временной трудовой основе меняют облик наций- доноров, и часто совсем не в пользу доминирующего большинства, а в пользу «нетитульных» меньшинств, избавления от которых так жаждали постсоветские нациестроители.

Но самые радикальные изменения состава и самоощущения современных наций миграция принесла в принимающие страны. Речь прежде всего идет о европейских нациях и, частично, о некоторых странах Азии. К числу принятых на постоянное жительство мигрантов периода 1960–1990-х гг. добавились десятки миллионов мигрантов двух последних десятилетий, для которых не было характерно стремление

к однозначной ассимиляции и растворению в принимающем обществе и его культуре. Демократические порядки и установки мультикультурности, наличие уже сложившихся диаспор, цепкое и продолжающееся влияние религиозной принадлежности в местах нового проживания, новые коммуникационные возможности со странами исхода и некоторые другие факторы поменяли установки и поведение мигрантов, пожелавших стать членами более богатых европейских или североамериканских наций. Очень многие захотели стать французами, немцами, англичанами и т. д., не поменяв ни язык, ни религию, ни нормы жизненного поведения и другие культурные ориентации. Это вызвало во многих случаях драматические и даже трагические ситуации, а также привело к кризису самосознания прежде всего среди населения так называемого культурного ядра современных наций, а также среди новых жителей – новых членов старых наций.

Среди «ядра» более резко оформились две крайности. Значительная часть образованного населения была готова воспринимать изменившийся облик нации и демонстрировала толерантность к бывшим иммигрантам, которые стали теперь их равноправными согражданами, но разными по культуре и вероисповеданию. Но не менее значительная часть населения обратилась к уходящим или меняющимся устоям жизни, которые достались им от прошлых поколений и составляли основу нации. Так, наметился обратный ход от британскости к английскости, у французов усилились позиции Национального фронта – давнего поборника чистоты французской нации и противника иммиграции, в скандинавских странах антимиграционизм и исламофобия вызвали проявления насилия и террора. Фактически во всех европейских нациях пробудилось движение вспять – от усложнения к возврату старых национальных образов. Только, похоже, что это уже запоздалая реакция на состоявшуюся и еще незавершенную смену этнокультурных обликов старых наций. Посеянные массовой иммиграцией социальные, религиозные и этнические разделительные факторы завели в тупик сам вопрос «что есть нация?». И к этой новой сумятице добавилось переоформленное новыми активистами и теоретиками движение старых меньшинств в составе старых наций.

Третья линия – это рост партикулярных (этнических, региональных) форм самосознания (идентичностей) среди аборигенного или старожильческого населения, которое казалось интегрированным в состав наций, за исключением радикальных элементов, исповедующих крайние формы коллективного самоопределения. Некоторым современным пассионариям самоопределения в рамках национальных государств, традиционных охранных мер или особых групповых преференций стало недостаточно. Условие сохранения себя в составе наций этнорегиональные сообщества, как, например, в Испании и Франции, или аборигенные народы в скандинавских странах и в Канаде, видели в конституционном признании в качестве равностатусной составляющей гражданской нации или в качестве отдельной нации в рамках одного государства или крупного региона. Известные всем декларации и хартии о правах лиц, принадлежащих к меньшинствам (подход ООН), или о правах национальных меньшинств (подход ОБСЕ) в последние годы начинают утрачивать свою значимость по при- чине новых вызовов как со стороны иммиграционных сегментов национальных сообществ, так и по причине более рьяного выступления в последние пару десятилетий за права большинств. Лозунг “small is beautiful” теряет свою актуальность, ибо статус и положение традиционных меньшинств, включая аборигенные группы, выглядит приемлемым и даже благополучным, если сравнивать их с населением депрессивных регионов в некоторых странах (например, в России, Италии, Испании, Канаде) или с недавними мигрантами, которые интегрируются в современные нации в роли новых граждан.

Четвертая линия заключается в формировании новых трансграничных, космополитичных форм идентичности среди людей, особенно занятых в международных корпорациях и организациях или проживающих и осуществляющих свою деятельность не только в одной стране. Про «разделенные народы» было известно давно, и это о тех этнических группах, ареалы расселения которых разрезаны государственно-административными границами. Но дело в том, что сегодня фактически нет не разделенных народов, если брать наличие многочисленных диаспор, порою превышающих численность той или иной этнической группы на ее «собственной этнической территории». Как сегодня можно говорить о нациях в этническом смысле, если часть и даже большинство носителей данной этничности проживают вне того образования, где данная этнонация имеет или добивается признания и особого статуса? Или же мы должны признать право этнических армян государства Армения, этнических украинцев Украины, этнических грузин Грузии, этнических венгров Венгрии считать именно себя нациями, и на этом можно будет поставить точку в академических дебатах о нации по причине их бессмысленности, ибо российские и американские армяне, канадские и российские украинцы и т. д. не считают себя членами наций других суверенных государств, гражданами которых они не являются. Сегодняшние диаспоры, как и в недалеком прошлом, – это составные части суверенных наций своего гражданства, сохраняющие связь со своей Родиной, страной исхода.

Что появилось нового, так это гораздо более высокая степень сохранения двойных идентичностей и лояльностей с нацией исхода и с принимающей нацией. Интегрируясь в новые согражданства и принимая все гражданские права и обязанности, мигранты (или те, от кого мигрировали сами государственные границы) предпочитают не порывать основные связи (работа, жилье, круг знакомых и т. д.) с нацией исхода. Другими словами, современная сложность наций позволяет рассматривать вопрос о возможности членства не только в одной нации. На правовом уровне все более распространяется и признается право на двойное (или множественное) гражданство, а фактически держателей нескольких паспортов сегодня гораздо больше, чем это отражает официальная статистика.

Именно в силу обозначенных выше явлений происходит изменение представлений о национальном в сторону признания сложности и подвижности критериев определения содержания «мы», а вместе с этим установление новых правил категоризации населения в ходе различных государственных и общественных процедур, а также измененных правовых норм. Все эти фундаментальные процессы становятся более ясными и доступными для объяснения, если спустить вопрос с глобального уровня на уровень индивидуальных примеров. В дни, когда я писал этот текст, мой знакомый Пьер Броше, известный телеведущий, женатый на Аннушке Голицыной и проживающий последние 20 лет в России, задал мне вопрос: «Если я в своих передачах и книгах рассказываю о природе и культурах народов России и если я собираю и пропагандирую русское искусство, могу ли я считать себя патриотом России?». «Конечно, да, – был мой ответ. – Более того, вы можете считать себя россиянином, если ощущаете свою связь и сопричастность с Россией как страной и ее народом». В таких случаях было бы верно иметь право на российское гражданство без отказа от французского гражданства. Культурная сложность современных наций разрушает жесткие нормы гражданства, а некогда устойчивые образы-мифы о той или иной нации уже основательно разрушены.

В.А. Тишков