Платон и Аристотель

Нельзя понять Аристотеля, не уяснив себе его отношений с Платоном. Часто последующие эпохи противопоставляли этих двух мыслителей. Из них делали разные символы, но уже античный автор Диоген Лаэрций хорошо понимал, что «Аристотель был самым гениальным из всех учеников Платона». У Аристотеля явно проступает платоновский идеализм, разумеется, неизбежно изменившийся, однако ученик великого философа не повторяет его путь, а ставит теоретическую мысль на новую ступень. У него появились новый язык, новые обоснования и новая структура. Кроме того, его авторитет противостоял вначале платонизму, а впоследствии – и раннему мышлению Нового времени. Без Аристотеля вся философия, теология и наука Запада развивались бы совершенно по-иному.

В своих эзотерических сочинениях Аристотель усекал мифолого-религиозные элементы, роднившие платонизм с орфизмом, где вера превалировала над логосом. Отказавшись от этого, Аристотель пошел по пути большей строгости философского дискурса. Известно, что Платона характеризовали интерес к математическим наукам (в порядке исключения, к медицине) и равнодушие к эмпирическим феноменам. Аристотель, напротив, проявлял внимание к эмпирическим знаниям и почти совсем не занимался математикой. Ему была присуща страсть к собирательству и классификации феноменов, чего не наблюдалось у Платона.

Сократическая ирония и майевтика, основанные на силе поэтического таланта, придали платоновским текстам открытый характер философствования как вечного поиска вне окончательной позиции. Системный дух и гений Аристотеля, напротив, вели его к органическому синтезу, к разведению тем по их природе, к дифференциации методов, с помощью которых решались разного рода проблемы. На смену платоновской поэтики, втягивающей в себя все проблемы, пришла некая стабильная систематизация. Именно Аристотель определил на многие последующие столетия поле философских исканий и проложил пути, по которым станут разрабатываться метафизика, физика, психология, этика, политика, эстетика, логика.

При попытках определить характер и развитие аристотелевской мысли мы столкнемся с целым рядом сложностей, отличных от тех, что встают при изучении Платона. Необходимо иметь в виду, что представляет большие трудности не только понимание самого текста, но и тот зачастую искаженный вид, который невольно придавали ему многочисленные владельцы рукописей Аристотеля. Переписчики, толкователи, комментаторы и издатели, иной раз произвольно обходились с его словом. Современные попытки проследить за развитием философии Аристотеля, исходя из этого корпуса значительно видоизменившихся материалов, не принесли однозначных результатов: по поводу некоторых вопросов его суждения так и остаются невыясненными.

Нужно начать с того, что центральное понятие философии Платона – идея или, как говорили тогда, «эйдос» перешла к Аристотелю почти полностью. Камнем преткновения стал вопрос о природе форм и их отношении к эмпирическому миру. Вооружившись бесчисленными аргументами, Аристотель резко критиковал платоновскую теорию идей, показывая, что, если идеи трансцендентны, отделены от мира вещей, то они не могут быть ни причиной их существования, ни основанием их понимания и постижения. Чтобы избежать такой участи, формы были возвращены в чувственный мир как внутренне ему присущие. Теория синтеза материи и формы была предложена Аристотелем в качестве альтернативной модели. Однако он и не думал отрицать реальность сверхчувственного, но лишь не соглашался с ее платоновской трактовкой. Это был безусловный прогресс. Аристотелевская философия, можно сказать, низвела Платона с небес на землю. Аристотель был убежден, что подлинной реальностью является чувственный мир, а не умопостигаемый мир вечных Идей. Он решительно критиковал принципиальный отрыв идеи вещи от самой вещи. В противовес платоновской теории он выдвинул учение о категориях.

Аристотель утверждал, что вещи «бывают» различными способами. Высокая белая лошадь в одном смысле – «высокая», в другом – «белая», в третьем – «лошадь». Все эти способы бытия не обладают равнозначным онтологическим статусом, поскольку высокий рост и белизна лошади всецело зависят от первичной реальности именно данной лошади. Для того чтобы установить разграничения между этими различными способами бытия, Аристотель ввел понятия категорий: конкретная лошадь является субстанцией, что составляет одну категорию; ее белизна – это качество, составляющее совсем иную категорию. Субстанция – первичная реальность, от которой зависит существование качества. Из десяти категорий, выделенных Аристотелем, конкретное независимое существование обозначает лишь субстанция («эта лошадь»), в то время как прочие – качество («белая»), количество («высокая»), отношение («более быстрая») и все остальные – представляют собой лишь вспомогательные способы бытия, поскольку их существование лишь подчинено индивидуальной субстанции.

Для Аристотеля реальный мир – это мир индивидуальных субстанций, обособленных и четко различающихся между собой. Они характеризуются качествами, которые объединяют их с другими индивидуальными субстанциями. Эта общность не предполагает существования какой-либо трансцендентной Идеи, от которой происходит данное общее качество. Общие качества выделяются при помощи интеллекта в чувственных вещах, но никак не являются самодостаточными сущностями. Качество (общее) вполне отделяемо от конкретной индивидуальности, однако не наделено онтологической независимостью. Качество не является субстанцией. По учению Платона, «белизна» и «высота» существуют независимо от конкретных вещей, в которых они могут проявляться. Аристотель счел это положение несостоятельным. Он полагал, что заблуждение кроется в смешении Платоном категорий, принимавшим качество за субстанцию. Например, многие предметы могут быть прекрасны, однако это еще не означает, что существует трансцендентная Идея «Прекрасного». Красота существует лишь тогда, когда прекрасна некая конкретная субстанция. Сократ, как частное лицо, первичен, тогда как его «человечность» или «доброта» существуют лишь постольку, поскольку их можно найти в данном конкретном человеке, а именно Сократе. В отличие от первичной реальности, которой наделена субстанция, качество – всего лишь абстракция (хотя и не чисто умозрительная абстракция, ибо она основывается на той или иной действительной стороне характеризуемой ею субстанции).

Заменив платоновские Идеи общими качествами, которые человеческий разум способен выделить в эмпирическом мире, Аристотель перевернул всю Платонову онтологию. Для Платона частное, будучи производным от всеобщего, менее реально, чем всеобщее; для Аристотеля менее реально всеобщее, будучи производным от частного. Общие понятия необходимы для познания, но они не прибывают в трансцендентном мире в качестве самодостаточных сущностей. Платоновские идеи представлялись Аристотелю излишним идеалистическим удвоением действительного мира и, следовательно, логической ошибкой.

Дальнейшие исследования, в частности, изменчивости мира и движения, заставили Аристотеля выдвинуть более сложные объяснения вещам. Субстанция стала, по Аристотелю, не просто материальной единицей, но умопостигаемой структурой, или формой (эйдосом), воплощенной в материи. Хотя форма всецело имманентна и не существует независимо от своего материального воплощения, именно форма наделяет субстанцию отличительной сущностью. Таким образом, субстанция – это особое сочетание материи и формы. Иными словами, материальный субстрат задан и обусловлен формой, например, Эйдосом (Идеей) человека или лошади. Этими своими рассуждениями Аристотель как бы подтверждает некоторые положения платоновской философии и одновременно вводит новое измерение.

Согласно Аристотелю, форма придает субстанции не только ее сущностную структуру, но также динамику, в которой заложено ее будущее развитие. При этом каждый организм стремится в своем движении от потенциальной стадии к актуальной или к осуществлению своей целостности. Платон делал акцент на несовершенстве всех природных вещей по сравнению с формами, которым они подражают. Аристотель учил, что из несовершенного, или незрелого состояния любой организм в своем телеологическом развитии движется к достижению полной зрелости, в которой осуществится внутренне присущая ему форма: семя превращается в растение, зародыш – в ребенка, ребенок становится взрос лым и так далее. Форма есть принцип действия, заложенный внутри организма с момента его возникновения, подобно тому, как форма дуба внутренне заложена в желуде. Форма подталкивает организм от стадии потенциальности к стадии актуальности, от возможности – к действительности. После того, как это осуществляется, вступает в силу разрушение. Аристотелева форма как бы навеки «вживляет» в каждый организм некий импульс, движущий и управляющий его развитием.

Получается, сущность веши – это та форма, которую она приняла. Природа вещи состоит в том, чтобы осуществить внутренне присущую ей форму. Материя находит свое осуществление только благодаря единению с формой. Форма есть актуальность материи, конечная цель оформления. Вся природа целиком находится в процессуальном состоянии этого покорения материи формой. Хотя форма сама по себе и не является, как у Платона, субстанцией, каждая субстанция имеет форму – умопостигаемую структуру, делающую субстанцию тем, что она есть. Каждая субстанция пытается осуществить то, чем потенциально она уже является.

Платон подвергал сомнению знания, приобретенные путем чувственного восприятия, Аристотель утверждал, что знание природного мира начинается с восприятия конкретных явлений, в которых возможно распознать повторяющиеся образцы и, исходя из этого, сформулировать общие принципы. Однако именно человеческий разум позволяет чувственному опыту становиться основой для полезного знания.

В то же время Аристотель был уверен, что истоки познавательной способности разума находятся за пределами чувственного опыта и рационального его развития. Исходя из его кратких и местами темных утверждений по данному вопросу, довольно трудно выяснить, что он имел в виду. Представляется, что Аристотель рассматривал разум не только как нечто, приводимое в действие чувственным опытом. Чувственный опыт поставляет некие частные данные, позволяющие извлекать обобщения и теории, однако они могут быть ошибочны. Человек способен постичь необходимость и обрести универсальное знание лишь благодаря наличию познавательной способности деятельного рассудка, что нисходит человеку как бы «извне» от сверхчувственной субстанции, называемой Аристотелем Умом. Именно он предоставляет в распоряжение человека те основополагающие принципы, которые делают определенное рациональное познание возможным. Он проливает свет на процессы человеческого познания, пребывая в то же время над ними, оставаясь вечным и совершенным. Человек способен познать истину благодаря тому, что он наделен долей сверхчувственной субстанции, причем Ум является единственной составляющей, нисходящей к человеку как бы «извне». Только этот аспект разума наделяет человека интуитивной способностью постигать конечные и всеобщие истины.

Аристотель затратил много усилий для того, чтобы доказать первостепенную важность сверхчувственной субстанции. Его концепция Ума не однозначна. Одна из идей, отмечает Лосев, еще чисто платоническая, где Ум выступает в качестве высшей ступени бытия – не что иное, как царство богов-идей, высших или надкосмических и низших или звездных. Новое, что мы находим в сравнении с Платоном, это весьма дифференцированное понимание сверхчувственной субстанции.

Ум у Аристотеля есть еще и мышление, одновременно мышление самого же себя, то есть «мышление мышления». Он содержит в себе свою собственную умственную материю. Он же эйдос всех эйдосов, и поэтому разделяет судьбу всякого эйдоса, а именно быть одновременно отличным от материи и тождественным с ней.

Ум представляется также как нечто такое, что движет решительно всем и поэтому есть жизнь как вечная энергия. Он трактуется как неподвижный, потому что его подвижность потребовала бы для себя еще какой-нибудь другой причины, а ничего более высокого, по Аристотелю, не существует. И, поскольку неподвижен, сам он ни к чему не стремится, в частности, ничего не любит. Все остальное, что существует, вечно подвижно, вечно стремится именно к Уму как к высочайшему благу и вечно его любит, следовательно, Ум есть всеобщая, финальная цель.

Причем Ум у него, как подчеркивает Лосев, не есть кто-нибудь, а только что-нибудь, так как Аристотель античный мыслитель. «Но тут-то и выясняется, что языческие боги вовсе не суть личности. В этом отношении является самой настоящей истиной то обычное мнение, что боги суть результат обожествления сил природы (и мы бы добавили, материальных сил общества)». Получается, что Ум, у Аристотеля, есть принцип все охватывающей и всемогущей закономерности бытия. И Лосев очевидно прав, когда пишет: «Аристотель, основываясь на чувственном опыте, но, находя в нем разумные основы, конструирует основание всего космоса при помощи таких категорий, которые приходится и нам и ему самому интерпретировать как религиозные, так что чисто мыслительная конструкция космоса завершается учением об абсолютной мировой закономерности, или об Уме, который вовсе не обязательно называть богом, но который сам Аристотель склонен трактовать вполне религиозно». Иными словами, бог Аристотеля – логическое следствие, вытекающее из его космологии, некое необходимое существование, опирающееся на физический мир.

Итак, Аристотель, в конце концов, согласился с платоновским представлением о божественности человеческого интеллекта и объективности форм (эйдосов). Как и Платон, он считал, что познание, отталкивающееся от существования материальных частиц и не имеющее определенного понятия о Формах (например, как это было в атомизме Демокрита), не способно объяснить то, каким образом природа, вопреки постоянным изменениям, сохраняет видимый порядок, наделенный ярко выраженными и продолжительными формальными качествами. Подобно Платону, Аристотель был убежден, что глубочайшую причину всех вещей следует искать не в начале вещей, а в их конце, то есть цели и конечной действительности, к которой они устремлены.

И хотя аристотелевские формы (за одним исключением) целиком имманентны, а не трансцендентны, они неизменны в своей сущности и поэтому распознаваемы человеческим интеллектом в потоке органического развития и разрушения. Познание, по Аристотелю, начинается тогда, когда разум вбирает в себя форму некой субстанции, даже если эта форма и не существует в мире отдельно от своего частного материального воплощения. Разум сам производит разделение или отвлечение понятий, если этого уже не произошло в природе. Познание становится возможным благодаря тому, что действительности присуща внутренняя структура. Эмпирический подход к природе имеет смысл оттого, что природа внутренне открыта рациональному описанию, которое в процессе познания может разложить ее на формы, категории, причины, роды, виды и тому подобное.

Таким образом, Аристотель сохранил платоновское представление об упорядоченном и доступном человеческому познанию Космосе, дав ему новое определение. По сути, он как бы переместил платоновскую перспективу с трансцендентного фокуса на имманентный. Она оказалась целиком направлена на физический мир с его открытыми эмпирическому наблюдению образцами и процессами. Аристотель оставил без внимания божественность и независимость платоновских эйдосов и наделил их новыми функциями, чтобы открыть путь рациональному познанию мира. Чувство уверенности в способности человеческой мысли постичь мир рациональным путем, присущее древнегреческим философам, достигла у Аристотеля своей вершины и полнейшего выражения.

Вопросы для самопроверки

1. В чем сущность разногласий между Платоном и Аристотелем в понимании идей?
2. Какую функцию выполняет идея бога (Ума) в философии Аристотеля?
3. Почему картину мира Аристотеля можно именовать телеологической?
4. Что нового привносит Аристотель в развитие теоретического знания по сравнению с предшествующими древнегреческими философами?