Семь медведей и большая панда


Что гималайский медведь может иногда и тигра отколотить, я не сам придумал, так считает Джим Корбетт. Он родился и прожил в Индии семьдесят лет и перестрелял много всяких медведей, тигров и леопардов. Повадки животных он знает хорошо, а его книги «Кумаонские людоеды», «Леопард из Рудрапраяга» — лучшее, что я читал о зверях Индии.

Как-то, выслеживая одного из леопардов-людоедов, Джим Корбетт увидел огромного гималайского медведя. «Он шествовал так важно, словно для него совершенно не имело значения, сколько времени придется идти, чтобы попасть из одного места в другое». Вдруг остановился, покрутил носом, принюхиваясь, посмотрел на склон холма и лег плашмя на землю.

Поднял голову, еще раз понюхал, чем. там пахнет впереди, и, крадучись, полез туда, где что-то унюхал. Прямо стелился по земле, полз «бесшумно, как змея». Подполз к краю ямы, а там тигр пировал, к разным бродячим медведям вовсе равнодушный. Медведь медленно-медленно поднял голову над ямой и заглянул вниз. Так же медленно ее опустил. Лапы под себя подобрал и вдруг с громким ревом ринулся вниз.

Медведь хотел испугать тигра, но тигр был не из робких. Рыком своим давясь от ярости, бросился на медведя, и такая драка началась, что шерсть клочьями летела. Минуты три дрались, а может, и больше. Но вдруг тигр, решив, что с него хватит медвежьих объятий... струсил. Галопом понесся по открытому месту, а за ним по пятам медведь. С ревом, «как ураган», перескочил овраг. Но тигр летел еще быстрее: здорово всыпал ему медведь!

Таков финал этой драки и таково решение вопроса, который задают часто, особенно дети: кто сильнее, тигр или медведь?

Однако решение это не единственное, бывают и иные финалы. Некоторые наши зоологи говорят: боятся, и здорово, косолапые тигров. Лишь почует медведь запах полосатой кошки — и скорее бежать или на дерево. А тигр, бывает, еще и ждет, прохаживаясь под деревом или укрывшись в засаде, когда тому надоест сидеть на суку.

Советский зоолог Л. Г. Капланов (к сожалению, безвременно погибший) изучал жизнь тигров на воле, в уссурийской тайге, методами, которые Джейн Гудолл, Джордж Шаллер и многие другие этологи применяют сейчас и которые помогли узнать в последнее время столько нового и неожиданного о нравах и повадках диких животных.


Несмотря на свой небольшой для медведя рост и вес (до восьми пудов), гималайский медведь отважен и агрессивен: он порой нападает и на тигров, которых бурые, более крупные, медведи боятся.

Л. Г. Капланов шел зимой на лыжах по следам тигров. Один по безлюдному краю. Ночевал, как и зверь, там, где его заставала ночь. А утром снова в путь. Так прошел он 1232 километра!

Однажды он нашел разоренную медвежью берлогу. По следам понял, что случилось. Тигрица шла по лесу и учуяла медведя метров за пятьдесят. Она сразу свернула с тропы и пошла к берлоге. Подкопала берлогу сзади. Там лежала медведица с медвежатами. Тигрица изловчилась и подцепила ее когтями за переднюю лапу, которой медведица, наверное, отбивалась. Одной лапой тигрица вытащила шестипудового медведя и загрызла!

Видно, у нас на Дальнем Востоке тигры особенные: очень сильные (так, впрочем, и есть). Или в Индии медведи отважнее наших? Может, и отважнее, но не сильнее. Ведь в Индии медведи черные, гималайские. У нас тоже такие есть, но ведь тигры, как рассказывают, обижают бурых. А бурые медведи крупнее черных.

Ну, так кто же все-таки сильнее, тигр или медведь?

В царстве зверей такие вопросы просто не решаются. Тигр и медведь силой почти равны. (Даже если и льва в это соперничество включить, равновесие треугольника сил не изменится.) Победит тот, кто храбрее, кто старше и злее, кто весит больше. Молодые и тигры и медведи дерутся, конечно, хуже матерых, полных сил и отваги самцов. Важно также, кто первый напал, кто сыт и кто голоден: сытый зверь не так дерзок и зол, как голодный. Важно, на чьей земле встретились бойцы: кто из них ближе к дому, тот обычно яростней дерется. А ярость часто сильней силы.

Причин всяких много, решить нелегко, почему у нас медведи тигров боятся, а в Индии нет. Повадки животных люди по-настоящему еще только начинают узнавать. Раньше зверей изучали все больше по шкурам и костям. Теперь многие ученые с биноклями и кинокамерами в руках наблюдают, как ведут себя живые звери на воле. Подождем, что нового они увидят и расскажут о тигре и медведе.

Там, где тигр с медведем встретились и, унаследовав древнюю вражду от кошек и собак, живут не мирно, еще одна «кошечка» претендует на первенство в дикости, силе и отваге — леопард. И опять вопрос из серии детских: кто сильнее, леопард или медведь?

Ответы тоже разные: Джим Корбетт говорит, что сам не раз видел, как уверенно и бесстрашно прогоняли гималайские медведи леопардов в самый ответственный момент, когда те устраивались плотно пообедать. Прогнав, уносили «обед», чтобы съесть.

Но другой известный в Индии охотник, Кеннет Андерсон, иное рассказывает: одно медвежье семейство — мать, отец и медвежонок — решило поселиться в пещере. А в пещере той уже жил леопард. Когда он вернулся, медвежонок первым, конечно, удрал. Мать и отец попробовали отстоять уютный дом, но натиск пантеры был так свиреп, что медведи решили отступить, и немедленно. «Глава семьи удирал с такой поспешностью, что сорвался со скалы и сломал себе передние лапы».

Одни говорят, что гималайский медведь смел, другие — что отнюдь нет. Он лишь возбудим, раздражителен и часто по малому поводу или без повода приходит в бешенство. На людей нападает, лишь когда все пути к бегству отрезаны (или ему так кажется). И тогда больше от страха, чем с отвагой, атакует и бьет в лицо тупыми, но длинными, «восьмидюймовыми» когтями.

На совести этого медведя больше, чем у любого другого зверя Индии, искалеченных и обезображенных людей. Медведь любит поспать и спит на земле в какой-нибудь яме, в густой траве, да так крепко, как никакой, пожалуй, дикий зверь (еще и громко храпит!). Ни треск веток, ни шумный разговор его не будят. Охотники, крестьяне, собирая хворост, часто буквально наступают на спящего медведя. Тогда он вскакивает как чумовой и от испуга бьет человека лапами в лицо. (Зденек Веселовский, директор Пражского зоопарка, пишет, что так поступает медведь-губач. Но Д. Корбетт и К. Андерсон, описывая подобные случаи, определенно говорят о гималайском медведе.)

В принципе гималайский медведь — вегетарианец: желуди, орехи, плоды, ягоды, молодые побеги ест он и на земле и на деревьях, забираясь на них очень ловко. Но и насекомые для него не последнее лакомство, и падалью не брезгует, даже такой, которую ни тигр, ни леопард есть не стали бы.

Забавно он изгибается, извивается, принимая самые причудливые позы, когда разрывает термитов или добывает разные корни из земли. «Чем-то это похоже на клоунаду». Ворчит от натуги и удовольствия, гудит, как самолет, жужжит, как пчела, пыхтит, как кузнечные мехи, «причем последнее служит как бы аккомпанементом».

Там, где зимой холодно, гималайские медведи к осени сильно жиреют (сала на иных процентов сорок). Найдя дуплистое дерево, старый тополь или липу, дупло в нем выскоблят когтями и очистят от гнилья, расширив для себя просторное помещение. В дупле, иногда в пяти метрах от земли и выше, спят всю зиму, с ноября по март. Спят сидя. Редко, но бывает, что не один, а несколько черных медведей зимуют в одном дупле. В своей жизни эти медведи очень зависят от больших дуплистых деревьев. Правда, когда их всем не хватает, некоторые где-нибудь и под корягой, в расщелине между камней ложатся на зиму. Но такое дело им не по душе.

В январе — феврале черные медведицы, сидя в дуплах, рожают одного-трех слепых и крохотных медвежат, каждый с крысу средних размеров. Были бы больше, больше бы и ели. А так как мать сама в эту пору голодает, то прокормить прожорливых сосунков ей нелегко, даже и с весьма обильным запасом жира под кожей. Потому природа и распорядилась: всем медведицам рожать зимой в берлогах (куда как уютно!), но для пользы их самих и детей только очень маленьких медвежат, с пропорциональным росту аппетитом. Мать кормит их молоком — из сосков на груди, а не на брюхе — три месяца и до следующей осени с ними не расстается.

Если мысленно последуем из страны в страну, где живут гималайские медведи, дойдем и до нашего Дальнего Востока. Тут в лесах Приморья, Уссури и Нижнего Амура живут бок о бок с ними медведи всем нам лучше знакомые, бурые. Они ростом выше и грузнее — 160—320 килограммов, а то и полтонны! Гималайский не всякий, даже и матерый, самец потянет на 160 килограммов. Цветом шерсти разнобурые: с рыжиной, сединой, чернотой всяких тонов, редко попадаются и совсем светлые, кремовые. У гималайского медведя мех черный, а на груди большое полулунное белое пятно (реже оно желтое). У бурого этого пятна нет, либо оно чуть приметно, а уши короче и морда тупее.

Гималайский медведь обитает только в Азии (у нас лишь на Дальнем Востоке): в Китае (и на Тайване тоже), Японии, Индии, Восточном Иране. Крайний юг его ареала ограничен Индокитаем. Бурый медведь распространен шире — в Европе, Азии и Северной Америке. В Западной Европе уцелели медведи лишь в Пиренейских горах, Скандинавии, на Балканах, в Карпатах. (В Румынии медведей больше, чем любой стране, кроме СССР, — две-три тысячи.) Когда-то в Англии было так много медведей, что римляне вполне удовлетворяли британскими медведями спрос своего народа если не на хлеб, то на зрелища.

На восток, начиная с Чехословакии, простирается ареал бурого медведя через всю Россию до Аляски, а если считать, как некоторые систематики, что гризли не особый вид, а лишь подвид бурого медведя, то и дальше — до Западной Канады и Скалистых гор США. Живет бурый медведь также в Японии и Китае, в горах Центральной, Средней и Передней Азии. Жил когда-то даже в Африке, но только на севере, в Атласских горах. Теперь тут, кажется, истреблен.

В СССР широкой полосой с запада на восток тянутся обитаемые медведями леса. На севере ограничена эта полоса тундрой, на юге — еще достаточно густыми борами на севере Белоруссии, Рязанской области, Мордовской АССР, юго-западе Татарской АССР. Затем, перевалив вытянутым к югу языком через Уральский хребет, спускается южная граница обитаемых бурым медведем мест к Алтаю и уходит в Китай. Южнее таежных лесов, минуя степные и пустынные края, вновь живут медведи в горных лесах Кавказа, Копетдага, Тянь-Шаня и Памира, а на Дальнем Востоке — на островах Курильских, Шантарских, Карагинском и Сахалине.

«Какими именами только не величают медведя в Забайкалье!» — говорит А. А. Черкасов, горный инженер, натуралист, большой охотник и большой писатель. Он-то знал очень хорошо этого «косматого черта», «хозяина», «Топтыгина», «черную немочь», «чалдона»! И рассказал нам, пожалуй лучше всех, почти все о медведе, хоть написана была книга А. А. Черкасова сто лет назад. Рассказал великолепно, речью краткой, но необыкновенно выразительной и яркой, как мало кто мог сделать.

Весна еще ранняя, апрель. Снегу в лесу по ельникам, борам, буеракам много. Сырой, крупяной, плотно не лежит, глубоко медведь вязнет в нем. Вылез из берлоги, не терпится ему. Как запахи весны почуял, проломил «небо» у спальной своей ямы, выбрался на свет. И свет в глаза ему ударил яркостью необычайной после тьмы берлоги. Дух от сырой земли, от почек набухших, от снега талого, от сосен, щедро источающих смолу, носом чутким потянул медведь и лег, щурясь, тут же, поверх берлоги. Лежал в дремоте еще крепкой, ворочался, принюхивался дня три, никуда не уходил.

Но вот пошел, рухнув сразу в сугроб, что метель за зиму намела у выворота, под которым пролежал зверь все холода. Шуршит бор иглами, шумит ветром в ветвях. Из крепи выбрался медведь в чернолесье. Здесь снег совсем почти сошел. Земля под солнцем парным теплом туманилась.

Не без дела шел, всюду хозяйничал: корягу вывернет, камни какие, плиты перевернет. Сила велика у зверя. Ветровал дерево наземь уронил, медведь обошел его, понюхал под стволом, чем там земля пахнет. Вдруг в охапку сосну ухватил и сдвинул с места, как бревнышко. Сейчас же к той пролежине сунулся носом, когтями землю заскреб: может, мелочь какая живая есть, чтобы съесть. Похудел за зиму, голодный зверь, все жует и гложет, что зелено, что живое суетится по весне. Да и падаль найдет — попирует. Буковые орешки прошлогодние, желуди собирает, разрывая листву. Бурундуков грабит. Бурундуки запасливы: с осени под камнями спрятали кедровые орехи. Так медведь, те камни своротив, кладовые земляной «белки» мигом опустошит. Самого собирателя, если поймает, тоже съест.

Муравейник — находка особенно приятная. Весь разроет, раскидает далеко вокруг. Лапы, говорят, полижет и «кладет их на муравьище». Насекомые суетятся, на медвежьи лапы черными толпами лезут. Он их слижет и съест. И за новой порцией тянется когтистой лапищей.

Вышел зверь на косогор — место солнечное, деревья не густо растут. Тоже не сразу вышел: из кустов с краю поляны оглядел всю ее внимательно и дальше, сколько было видно, проверил, нет ли кого или чего опасного и нет ли зверя неопасного, съедобного, чтобы тайком подобраться.

Видно, что-то все-таки привлекательное усмотрел: резво так поскакал, косолапя, на полянку. Цветочек-прострел голубел в своей же непышной зелени, он к нему. Сжевал, съел весь, ворча от радости. Любит медведь эти цветочки, ест их во множестве и бегает за ними во весь дух, где только завидит. Еще любит и ищет старательно на увалах, под плитами и камнями «медвежий корень» — луковицу. «Человек ее находит большей частью только в объедках от медведя... Поевши этой луковицы, медведь тотчас очищается от всего». Это ему вместо касторки, чтобы желудок прочистить. (Медведи вообще всякий лук любят, как кошки валерьянку. Трут им морду, мусолят, валяются на луковице. Слезы из глаз текут, но косолапый с луковицей расстаться не желает.)

Наевшись этого корня, идет в молодые осинники. Обдирает зубами (с величайшим аппетитом!) набухшие почки, захватя осинку в охапку.

Когда с моховых болот сойдет снег, клюкву медведь на них собирает. А на озимях, где они есть и зеленеют, пасутся весной медведи часами, как коровы. Щуки на разливы пойдут метать икру, и медведь туда же. Высмотрит косматый с берега какую побольше и всеми лапами, как лиса на мышь, прыгнет на рыбину с шумным плеском.

В таких делах весна и проходит. Уж лето. В эту пору бродят медведи по болотам, речкам, камышам у озер с недобрым помыслом — молодых уток ловить. Гоняется здоровенный зверь за малыми утятами часами и не одну ночь: «ищет их, как собака, ползает, скачет за молодыми, так что брызги летят во все стороны и шлепотня поднимается страшная». Мокрый, грязный выходит из озера. Но довольный. Спит потом, на солнышке подсыхая.

В часы полуденные бродит мало. Прячется в чаще, у родников, бочажин, «избегая солнечных лучей и страшного овода». Ночь, зори, вечерняя и утренняя, — его время: «тут он совершает все свои похождения, все проделки».

Оттуда, где спит, туда, где кормится, ходит медведь обычно одной тропой, к которой привык. А там, где медведей много, тропы эти — лучшие и единственные дороги в тайге. Ведут они к самым удобным перевалам, к самым рыбным и ягодным местам. Вся Камчатка, рассказывают, пересечена такими дорогами.

Как заведено природой, у каждого зверя, и у медведя тоже, свои угодья, своя «охотничья территория». Около 500—800, по другим данным, даже 2000 гектаров — обычный медвежий «надел» в равнинных лесах. Пределы его обозначены пахучими и зримыми пограничными «столбами»: вековые на деревьях метки, высоко их стволы ободраны когтями. Чем выше над землей заскребы, тем, значит, крепче силой и «свирепой могучестью» хозяин охраняет тут свои владения. Но одной лохмотьями содранной коры медведю мало: вываляется он в моче, встает потом спиной к дереву, вытягивается вверх, сколько может, на задних лапах и трется и трется спиной, загривком и головой о кору. Это предупреждение другим медведям, которые послабее, чтобы сюда не совались: «Плохо будет, коли поймаю!»

Нет зверя в тайге, кроме тигра в Приамурье, где бурый с полосатым встречаются, да еще, может быть, большого лося и кабана-секача, который бы медведя не боялся и которого при случае медведь не заломал бы. Лось и кабан, впрочем, тоже от медвежьих когтей не застрахованы. Однако больших секачей косолапый все-таки остерегается. Но матку с поросятами если увидит, своего не упустит. Оглядится, нет ли кабана поблизости, подползет тогда без шума по круче и начнет кидать, катить на них с горы камни, коряги — что потяжелее. Иной раз и придавит какого поросенка. Не всегда, конечно, удача ему бывает, а с одним медведем вот какое даже несчастье случилось, когда он малым поросятам готовил гибель.

Подобрался тот медведь по крутой скале к свинье с поросятами, которая рыла землю внизу под утесом. Подполз к самому краю, заглянул вниз на лакомую добычу. Долго смотрел, вероятно избирая удобную минуту. Потом, решив, что время действовать пришло, схватил коряжину и бросил на свинью, но коряга суком подхватила медведя под заднюю ногу и бросила самого под утес.

Ко всякому зверю и птице, если вздумал медведь их поймать, подползает тихо, как кошка, иногда на брюхе. Совсем ведь не маленький, и спрятаться ему вроде бы особенно и не за что, но, бывает, так незаметно и близко подползет, что даже рябчиков и глухарей успевает схватить раньше, чем те улетят. Быстрота, с какой этот грузный зверь наскакивает, поразительна: «часто медведь при неверном выстреле, с окончанием его звука, является уже у ног изумленного охотника».

«Медведь вообще плохо «хозяйничает» в лесу, особенно осенью; лучшие урожайные рябины он валит на землю или раздирает стволы пополам, пригибая плодоносные ветви к земле. В тайге он обламывает ветви кедров, на Кавказе крушит вершины самых лучших деревьев дикой груши и алычи» (профессор А. Н. Формозов).

Привык никого не бояться, вот и бушует, о тишине не заботясь. Тут к нему подойти нетрудно, а если треснет ветка под ногой охотника — не беда, медведь не обратит внимания. Но когда запах человеческий к нему донесет, зверь сразу преобразится: носом тревожно воздух тянет, озирается беспокойно. Бывает, еще станет на дыбы и заревет. У кого от этого мороз по коже, тому на медведя лучше не ходить. А уж коли случилось — пошел или нечаянно повстречал и деваться некуда, то главное — не показать, что зверя испугался, и всегда лучше подвинуться к нему или стоять на месте, но не бежать в сторону или назад. Потому что, если медведь видит, человек его не боится, тут же сам удирает, и резво. А иногда с перепугу приключается с ним «медвежья болезнь».

В том, что болезнь такая не охотничья сказка, я и сам однажды убедился. Было дело на Курилах, на Итурупе. Медведей там много. А заросли в сопках дремучие: бамбук сначала, через который не продерешься, потом, выше, кедровый стланик, но такой густой, что ходить сквозь него можно только медвежьими тропами. Была со мной собака, венгерская легавая. Как она на остров попала, не знаю. Бездомный был пес и со мной пошел, делать ему нечего. Очень крупный кобель, и отваги у него, как я заметил, хватило бы на многих собак. Мне приходилось бывать судьей на испытаниях лаек по медведю привязанному. Так далеко не каждая кидалась на него смело и как надо. Многие и близко боялись подойти, а иные как глянут на зверя — только их и видели. А этот кобель, когда в кедрачах почуял медведя, взъерошился весь, шерсть на загривке дыбом, туда-сюда забегал по тропе. Носом потянул воздух: видно, близко зверя почуял и, не раздумывая, прыгнул к нему прямо в чащу кедровника, с трудом продираясь через нее. А медведь спал, наверное, и совсем рядом. Выскочил с треском на тропу и в упор меня увидел. Тут с ним это самое дело и случилось, пропоносило его. Лапы у него разъехались, как на льду. Но не до престижа ему было, не до пристойности, он не честь, а жизнь спасал и резвой ланью сразу метнулся опять в чащу. Кобель выскочил и за ним, но где там — не догнал, вернулся злой и решительный. По всему видно, так бы и заел этого пакостника.

Говорят, что когда от неожиданного шума, испуга случится с медведем кровавый понос, то будто бы зверь «скоро после этого пропадет», умрет. Не знаю, верить ли в это.

Одна странность водится за медведями — сибиряки говорят: медведь «хлипок на зад». Чуть заденет за что задом — за сук какой, об камень стукнется, так больно ему, что ревет «страшным образом».

Еще любит косолапый забавы. Когда сыт, здоров, играет даже и сам с собой. Камни, например, с круч бросает и «уморительно заглядывает на них, как они летят и подпрыгивают».

Забавляется и так: разбитое бурей дерево, у которого расщеплен ствол, «находка для медведя, а еще больше для медведицы, когда она с детьми». Ухватится лапой резвящийся Топтыгин за дранощепину, отогнет ее вниз и отпустит. Ударит она с маху по расколотому стволу, дребезжит, гудит ствол, вибрируя. А косматый богатырь не унимается: еще и еще, отводя и отпуская щепу, пронзительно музицирует. Сам голову то туда, то сюда набок склоняет, прислушивается, как далеко громогласное эхо разносит по ущельям и горам произведенный им грохот.

Купаться тоже любят с плеском, шумом. Колотят лапами по воде. А плавают просто отлично: «во всевозможных положениях, даже стоя, как это делают хорошие пловцы».

Забавы забавами, но и забот у медведя немало. Особенно у медведицы с медвежатами. Хорошо еще, пестуны помогают, что бы она без них делала? Медвежата, рожденные в этом году, прозываются муравейниками, прошлогодние — лончаками. Но тех лончаков, что медведица оставляет при себе и которые помогают ей смотреть, ухаживать — пестовать малюток-муравейников, именуют пестунами. Обычно она выбирает одного пестуна. И обычно этот пестун — маточка. Самцов очень редко медведица оставляет в пестунах. Гонит их осенью всех прочь от себя. Редко даже и маточка-пестун бывает двухлеткой на третьем году, как говорят в Сибири, третьяком. Но бывает.

Медвежья семья шествует обычно так: впереди медведица, за ней муравейники, а тыл замыкает пестун. «Обязанность пестунов — ухаживать за молодыми медвежатами, как нянька за детьми». И они ухаживают всегда с большой охотой, но иногда капризничают. Тогда медведица дает пестуну шлепок-другой, чтобы напомнить, для чего, собственно, он при ней оставлен. Однажды случилось так: переходила медвежья матка с малолетками и пестуном речку. Одного малыша, ухватив за загривок, перенес через быструю воду пестун, другого она сама, медведица. За третьим пестун на ту сторону реки не пошел, и мать дала ему пару увесистых шлепков. Тогда он, осознав вину, потопал за братишкой по камням через речку.

Медведица новорожденных детей, еще берложных, спасая свою личную жизнь, нередко бросает без защиты, но тех, которые постарше, охраняет, страха не зная, «грудью идет на все, что только произвело испуг». Муравейники и пестун обычно для большей безопасности лезут тогда на дерево и там сидят, вереща.

Причина испуга устранена, и медвежата слезают с дерева, воркотней себя подбадривая. Лезут задом вперед, но бывает — А. А. Черкасов это сам видел — и головой вниз! И взрослые, не очень грузные медведи на такое иногда способны.

«Течка, или, выражаясь по-сибирски, гоньба, медведей бывает в самые летние жары, именно около петрова дня (в июне — июле)... Обыкновенно за самкой ухаживает один самец, и беда, если явится другой поклонник: страшная, остервенелая драка между ними продолжается до тех пор, пока один не останется победителем. Во время побоища нередко шерсть летит клочьями, кровь льется, страшный рев оглушает окрестности... Сколько реву и шуму при медвежьей течке! Сколько они вытопчут мест и сомнут травы с цветами и кустами! Гоньба их обыкновенно происходит в местах глухих и «крытых, но по большей части около лесных ключей и горных речек, в прохладе. Дети тут не присутствуют, а ходят с пестуном, иначе они будут растерзаны медведем...

Многие здешние промышленники утверждают, что медведица гонится не каждый год, а будто бы через год, почему они таких медведиц и зовут яловыми. Не знаю, насколько , это справедливо, передаю, что слышал» (А. А. Черкасов).

Слышал правильно: только если дети погибли, медведица, может случиться, понесет новый плод в чреве в тот же год. И носит его семь месяцев. Рожает зимой в берлоге (в январе—феврале) одного-двух, реже четырех и даже шестерых медвежат. Крохотных совсем, с рукавичку — полкилограмма в каждом, не больше. Они слепые (до месяца), шерсть на них редкая, растут, пока в берлоге, медленно. И дрожат, холодно им. Мать греет сосунков, укрыв лапами, и дышит на них, чтобы теплее было. Если медведица в этом году яловая, то берет с собой в берлогу детей. Каждый спит на своей постели.

А постель готовят из мха и надранной с деревьев коры. Перед тем как залечь на зиму, жиреют. Там, где растут кедры, объедаются косолапые их орехами. Наберут кедровых шишек побольше, прижимая лапой к груди, потом на ровном месте или камне катают их, мнут, орехи высыпаются из шишки.

Некоторые медведи, где не очень холодно, ложатся зимовать прямо среди молодых елей, только согнут над собой их вершинки, и спят в таком импровизированном шалаше, который снегом скоро занесет, прикроет. Но в Сибири роют яму для берлоги где-нибудь недалеко у воды, на болоте, под искарью — корнем упавшего дерева. Иные яму накрывают хворостом, ветками, мхом. У такой берлоги, как говорят, есть «небо». «Челом» берложным называют дыру в ней — отдушину. Есть еще такое у медвежатников слово — «втулок»: естественным путем образовавшаяся затычка, пробка в том месте, которым оканчивается кишечник. Сибиряки говорят, что втулком медведь «запирает в себе жар и тепло на всю зиму». Без втулка ему «будто бы не перезимовать: замерзнет». Теория весьма остроумная, но дело, конечно, не в этом, а в простом естестве желудочно-кишечных процессов: надолго прекратившаяся деятельность завершается таким финалом.

И еще рассказывают, будто медведь зимой лапу сосет. Может, и сосут некоторые, как думают, оттого, что кожа на подошвах линяет и чешется. Но, говорит А. А. Черкасов, не слышал он от промышленников, чтобы добывали медведя на берлогах с обсосанными лапами, у всех они сухие, грязные еще с осени, в пыли и с присохшей землей.

Но вот что верно: хоть и чутко спит медведь в берлоге и слышит разные лесные звуки, даже и отдаленные, но того, что под боком у него творится, не замечает. Профессор А. Н. Формозов говорит: «Лесные полевки, собирая материал для своих гнезд, подбираются к спящему зверю и «выстригают» целые дорожки в его шерсти». Факт любопытный.

Прежде чем лечь в берлогу, путает медведь свои следы, как заяц: петляет по бурелому, моховым болотам, по воде, скачет вбок со следа и через валежины, одним следом туда-сюда не раз пройдется. Только тогда ляжет, успокоенный, что след хорошо запутал.

Если лето было малокормное, то некоторые, особенно худые, медведи и вовсе в берлоге не лежат, всю зиму бродят голодные. Такие шатуны опасны человеку и всякой скотине и зверю, даже медведю сонному. Был случай, рассказывает А. Н. Формозов, в Горьковской области: небольшая медведица-шатун раскопала берлогу медведя, который был здоровее ее, загрызла его и съела. Впрочем, и летом бывает, что медведь медведя заест.

Шатунам зимой туго приходится: и есть нечего, и охотники их бьют, и волки рвут там, где они еще есть.

Медведь — умнейший зверь. Числится с обезьяной, слоном, собакой и дельфином в первой пятерке самых способных к дрессировке животных. Кто из них способнее, решить трудно, потому что у каждого свои вековые инстинкты и привычное уменье. Поэтому не всех можно одинаково обучить разным штукам. Если методы исследования их способностей — тесты — разные, то и результаты получают несравнимые: в одних опытах собака лучше всех решит поставленную задачу, в других — медведь, в третьих, может, и дельфин. Стоит только посмотреть, что вытворяют медведи з цирках (а прежде у цыган), не останется никакого сомнения в их редкой понятливости. И на велосипедах, и на мотоциклах они ездят, и на коньках в хоккей играют, способны обучиться и многим другим трюкам.

Чем восточнее живут медведи, тем крупнее они. В Старом Свете, Азии и Европе, самые большие медведи — камчатские. Но если последуем по путям древнего расселения медведей, через Берингов пролив в Америку, то найдем здесь, на Аляске и некоторых близких к ней островах, медведей еще более огромных. Это бурый медведь кодьяк и знаменитый гризли, которого считают сейчас лишь особой расой бурого медведя. Медведь кодьяк — чемпион-тяжеловес среди всех хищников на Земле (достойный его конкурент лишь белый медведь, который нередко бывает так же массивен и тяжел: до 700 килограммов!). Когда стоит этот зверь, опираясь на все четыре лапы, то в холке высота его 150 сантиметров (у европейского бурого медведя — в среднем метр).

Гризли, или серый медведь, почти так же велик, но окрашен светлее, однако лапы и брюхо у многих гризли Аляски темные. Еще недавно американские систематики разделяли серых медведей на много разных видов, теперь склонны всех их свести в один вид бурых медведей.

В Северной Америке есть черные медведи, или барибалы. Они мельче гризли и бурых (около 90 сантиметров в холке) и весят самые крупные около десяти пудов. Те, что живут на востоке Канады и США (у Великих озер и в Аппалачских горах), действительно черные, но на западе Канады и США (в Скалистых горах) среди них много бурых. Морда у тех и других всегда желто-бурая, а на груди небольшое белое пятно. Знаменитые медвежьи шапки британских гвардейцев шьют из шкур именно этих медведей, которых еще немало в Америке.


Медведя-губача, ростом он примерно с гималайского, эволюция наградила странной губастой и подвижной мордой, облегчив тем самым заботы о пропитании: пасть его и губы отлично действуют как насос, когда, разрушив термитник, медведь втягивает в рот с громким шумом (который слышен почти за двести метров) переполошившихся насекомых.

Давным-давно, еще во времена доисторические, несколько миллионов лет назад, из Северной Америки в Южную вместе с оленями, кошками, хомяками и свиньями переселились, когда образовался отсутствовавший прежде Панамский перешеек, и медведи. На новой родине их потомки изменились так, что получился новый вид очковых медведей. Ростом они даже меньше барибалов (около 70 сантиметров в холке), черные, но вся морда и широкие кольца вокруг глаз, как оправа очков, охватывающие черные пятна с глазом в середине, грязно-желтовато-белые. Очковый медведь очень редкое, пугливое животное. Кажется, еще никто из европейцев не видел его на воле. О жизни его в горах северного Чили, Перу, Колумбии и Боливии почти ничего не известно. По-видимому, этот медведь более убежденный вегетарианец, чем все, о которых было рассказано. В зоопарках, куда очковые медведи попадали не раз и даже размножались здесь, мясо они едят менее охотно, чем другие медведи.

Еще два вида медведей живут в тропиках: губач (Южная Индия, Цейлон) и малайский медведь (Ассам, Бирма, Малайя, Суматра и Калимантан) Губач, или медведь-ленивец, ростом примерно с барибала, но более лохматый, шерсть длинная, черная, местами курчавая, даже уши ею обильно поросли. Вид у него нечесаный и неопрятный из-за этого. Желтовато-белым, большим, в форме полумесяца пятном на груди напоминает он черного гималайского медведя, но длинным и толстым, мясистым губастым рылом своим ни на кого не похож. Ноздри на широком его носу так устроены, что, когда надо, их плотно закрывают особые мускулы.


Некоторые малайские медведи, содержавшиеся в неволе, отличались поразительной для зверя сообразительностью. Один быстро научился, всунув коготь в в замочную скважину, открывать буфет и воровать сахар. Второй, рассыпая около клетки рис из своей чашки, приманивал и ловил цыплят. Малайский медведь, хотя и не ложится на зиму спать в берлогу, однако при каждом удобном случае с явным удовольствием и большим шумом сосет свою лапу.

А «надо» это часто: всякий раз, когда, разорив гнездо пчел или термитов, губач с сопеньем и шумом всасывает в свою пасть, как в пылесос, этих любимых им насекомых. Если бы ноздри в столь ответственный момент не были плотно закрыты, насекомые набились бы и в нос, что, конечно, если учесть их жалящие свойства, не очень-то приятно.

Это всасывание облегчено еще тем, что центральных резцов в верхней челюсти у губастого медведя нет, так что получается сквозное отверстие для беспрепятственного прохода насекомых прямо в рот. Когти у губача очень длинные, серповидные. Ни один самый прочный термитник не устоит под их напором.

Немало разных фруктов и орехов, мелких зверьков уничтожают губачи в лесах Индии. Почти весь день спят они в ямах и пещерах. Ночью часто парами и целыми семействами бродят, сопят, пыхтят, копаясь в земле и термитниках. Движения их вялые, словно ленивые. Но лазают умело и, когда напуганы, удирают резво. Один или три медвежонка, пока малы, ездят у матери на спине, вцепившись в длинную шерсть.

Малайского медведя называют еще бруангом (иногда би-руангом) и солнечным медведем за полулунной формы желтое пятно на груди, которое часто фигурирует в местных легендах как символ восходящего солнца. Бруанг — черный, только тупая, толстая и губастая морда желто-бурая. Из всех медведей он самый маленький: от носа до корня короткого хвоста около 120 сантиметров, а весит только три пуда. Но совсем не безобиден, взрослые медведи довольно свирепы. Я помню страшный случай: один такой медведь отгрыз в зоопарке руку маль-

Очковый, или южноамериканский, медведь зверь очень редкий.

Обитает он в горных лесах, но нередко спускается в заросли кустарников у подножья гор. Ростом он с гималайского медведя.чику, которого хорошо знал и к которому, казалось, вполне привык. Мальчик хотел через решетку погладить медведя.


Очковый, или южноамериканский, медведь зверь очень редкий. Обитает он в горных лесах, но нередко спускается в заросли кустарников у подножья гор. Ростом он с гималайского медведя.

По деревьям бруанг лазает лучше всех медведей. Здесь, высоко над землей, и проводит большую часть жизни в поисках ящериц, птичьих и пчелиных гнезд и фруктов.

Остался у нас еще один медведь — седьмой, если считать по видам, — белый, полярный, или ошкуй (и если не считать загадочного гобийского медведя, которого будто бы недавно поймали, но о котором с уверенностью не берусь утверждать, кто он — вид, подвид или просто миф). Родина ошкуя и постоянное местожительство — полярные страны, острова, берега Северного Ледовитого океана, как американские, так и азиатско-европейские (кроме побережья Баренцева и Карского морей). Впрочем, на берегах белые медведи живут только в узкой приморской полосе, дальше чем на один-два километра в глубь материков обычно не заходят. Дрейфующие льды — вот их стихия. Вместе с ними и по ним постоянно путешествуют эти медведи. Летом забираются почти на самый полюс — до 88-го градуса северной широты. Плавают и ныряют великолепно. Далеко в открытом море (за 80 и 100 километров от льдов и суши) не раз видели белых медведей, даже медведиц с медвежатами. Плывут себе, не беспокоясь, что ни земли, ни льдов даже и на горизонте не видно. Если скорость этих пловцов, как утверждают, А—5 километров в час, то не раньше чем через много часов доплывут они до суши.

В море ловит белый медведь рыбу, на льдинах (да и в воде тоже) — тюленей, на берегу — песцов, пеструшек, северных оленей. Когда голоден, ест и падаль, водоросли, мхи. Рассказывают, что, подползая по снег



Дата добавления: 2016-06-29; просмотров: 2012;


Поиск по сайту:

Воспользовавшись поиском можно найти нужную информацию на сайте.

Поделитесь с друзьями:

Считаете данную информацию полезной, тогда расскажите друзьям в соц. сетях.
Poznayka.org - Познайка.Орг - 2016-2024 год. Материал предоставляется для ознакомительных и учебных целей.
Генерация страницы за: 0.035 сек.